Роковая корона

Засунув большие пальцы рук за широкий кожаный пояс, охватывающий талию, Генрих расхаживал по комнате на согнутых от многочасовой езды в седле ногах. Он подошел к скамеечке для молитв с расшитой бледно-голубой подушкой и направился обратно к Мод. Оба щенка кувыркались позади него вместе с Франтиком, самым младшим из помета.

— Просто я не хочу уезжать из дому, — прошептала Мод. — Пожалуйста, прошу тебя, позволь мне остаться в Англии.

— Где королева? — спросил Генрих у Олдит, не обращая внимания на Мод. — Почему ее нет, чтобы разобраться со всем этим? Почему такие проблемы всегда ложатся на мои плечи?

— Она в часовне, сир, — ответила саксонская нянька.

Король сердито взглянул на Мод.

— Не стоило и спрашивать. Если бы ваша мать проводила меньше времени на коленях и больше учила бы вас элементарным навыкам надлежащего поведения, было бы лучше для всех нас.

Он угрожающе шагнул в сторону дочери, как будто та была виновна в отсутствии королевы.

— Роберт! Не позволяй ему отсылать меня! — В отчаянии Мод бросилась к своему единокровному брату, крепкому четырнадцатилетнему юноше с глубоко посаженными темными глазами и каштановыми волосами, — смягченной копией отца. Между ними возникла глубокая привязанность еще с тех пор, как три года назад Роберт приехал жить ко двору.

— Подумай о том, сколько радостей тебя там ожидает, сестра, — обнимая ее за плечи, проговорил Роберт.

— Незачем попусту тратить время, — сказал Генрих. — Роберт, принеси мне кнут из конюшни.

Роберт побледнел. Пытаясь защитить сестру, он крепко обхватил ее за плечи.

— Позвольте мне поговорить с Мод наедине, сир. Я смогу убедить ее быть благоразумной.

— Время для разговоров закончилось. Непослушный ребенок — все равно что упрямый осел. Его следует заставить повиноваться. Принеси кнут.

— Я сейчас принесу, отец, — Вильгельм, светловолосый голубоглазый брат-близнец принцессы, выбегая из комнаты, гадко улыбнулся сестре.

— Ты собираешься осрамить меня перед императорским эскортом? Выставить на посмешище перед всей Европой? Всемогущий Боже, я преподам тебе урок, который ты не скоро забудешь.

От зловещего тона отца внутри у Мод все сжалось, в ужасе она вцепилась в брата, как пиявка.

В комнату вбежал Вильгельм, держа в руке короткий кожаный кнут.

— Вот, сир. — Самодовольно ухмыляясь, он торжествующе размахивал кнутом над головой.

Насколько Мод могла помнить, Вильгельм всегда ненавидел ее. С возмущением ревнуя к тому, что ему приходилось делить любовь короля с девочкой, которая была сообразительней его в учении и более ловкой в играх, он не упускал возможности проявить жестокость и постоянно отвергал ее неуклюжие попытки завоевать его любовь. Но теперь, возмущенная и пораженная злорадным видом брата, Мод внезапно подскочила к Вильгельму и в ярости сбила его с ног. Плеть выскочила из его руки, и он громко заревел, когда Мод набросилась на него. Царапаясь и кусаясь, дергая брата за льняные вихры, Мод ухитрилась оставить несколько царапин на розовощеком лице брата, прежде чем Роберту удалось остановить ее гневный порыв.

Король Генрих поднял плеть и стегнул кожаным ремнем по раскрытой ладони.

— Пойдем, девочка, скоро мы изгоним этого упрямого дьявола.

Судорожно сжавшись, Мод изо всех сил вцепилась в Роберта, но Олдит оттащила ее к королю. Вильгельм продолжал лежать на земле, шмыгая носом и хныча.

— Перестань блеять, как козел, — прорычал король Генрих. — Тебе должно быть стыдно, Вильгельм, позволять девочке брать над собой верх. Если ты не научишься защищаться более успешно, какой принц из тебя получится, а? — Он жестко взглянул на сына и вполголоса пробормотал: — Я всегда говорил, что Мод следовало бы родиться мальчиком.

Вильгельм покраснел. Поднявшись на ноги, он перестал всхлипывать и вытер нос рукавом грязной рыжевато-коричневой куртки. При взгляде на сестру в его бледно-голубых глазах сверкнула ненависть.

С побелевшим от напряжения лицом, Мод медленно отшатнулась, когда король приблизился к ней. Рука его взметнулась, и стальные пальцы схватили девочку за плечо. Она вывернулась из них, едва не вывихнув плечо, побежала к кровати и, споткнувшись о дубовый стол, упала на колени. В мгновение ока Генрих оказался рядом с ней. Мод попыталась залезть под стол, но путь ей преградили отцовские ноги, обутые в черные башмаки. Мод увидела, как угрожающе поднялась рука короля, услышала звук плети, со свистом рассекающей воздух. Кожаный ремень стегнул ее, и сквозь платье и тунику спину обожгла резкая боль.

Мод подалась вперед, склонившись к коленям. Она не издала ни звука, лишь до крови закусила губу. По щекам побежали слезы, хлынувшие из серых глаз.

— Сейчас же перестань плакать, — строго приказал Генрих, возвышавшийся над ней. — Внучка Завоевателя не должна плакать, что бы ни случилось. Я никогда не видел у моей матери ни единой слезинки.

Франтик заскулил. Генрих потянулся к нему, потрепал гладкую серую головку и, выпрямившись, опять поднял руку.

Судорожно сглотнув, Мод смахнула слезы рукой и, крепко зажмурившись, распрямила плечи, напряженно ожидая следующего удара.

— Какая глупая эта Мод, — язвительно сказал Вильгельм Роберту. — Воображает, что не хочет быть королевой.

Генрих быстро взглянул на Вильгельма, а затем на Мод. Рука его опустилась, и он в задумчивости стал похлопывать себя плетью по бедру. Присев на корточки перед дочерью, Генрих приподнял ее подбородок своими сильными пальцами.

— Твой брат Вильгельм ошибается, не так ли? Ведь ты, несомненно, хочешь быть королевой, императрицей?

— Да, — прошептала Мод, вызывающе глядя на брата и готовая согласиться со всем, что может досадить презренному Вильгельму.

Отбросив в сторону плеть, Генрих медленно снял с головы корону и торжественно протянул Мод. Ее пальцы почувствовали холод и тяжесть золота, усеянного сапфирами и рубинами.

— Чтобы обладать этой короной, мужчины сражались и умирали, — глядя на дочь немигающим взглядом, сказал Генрих. — Твой дед, великий Вильгельм, завоевал ее в кровопролитной битве. Посмотри на нее внимательно, — он помолчал, пока Мод глядела на корону. — Она олицетворяет силу, богатство, достоинство. Все, что имеет значение на этом свете. Когда ты станешь императрицей, у тебя будет такая же корона.

Под взглядами всех находящихся в комнате, Мод все выше и выше поднимала корону, поворачивая сверкающий золотой обруч. В самом деле, такая маленькая вещь, а так много значит.

— Отказ от этой возможности равносилен смертельному оскорблению, дочь. — Генрих наклонился к ней и заговорщицки понизил голос: — В конце концов, тебя обещали императору, договор был заключен. Подумай о бесчестии. Можешь ли ты навлечь гнев императора на нас лишь потому, что боишься покинуть дом?

— Что он сделает? — прошептала Мод. Этим утром от отца особенно сильно тянуло привычным запахом лошадей, пота и сырой кожи.

— Возможно, нападет на Англию. Его армия значительно лучше моей. Можешь ли ты подвергнуть нас подобному риску, оскорбив такого могущественного правителя?

Борясь со слезами, Мод понимала, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Одно только наказание кнутом не принесло бы результатов, но сейчас она почувствовала, что благосостояние государства держится на ее плечах. Что ей оставалось? Выбора не было.

— Я не навлеку позора на наш дом, — сказала она, почувствовав себя такой одинокой, как никогда в жизни.

— Вот это речь настоящей нормандской принцессы! Я знал, что ты не подведешь меня.

Удовлетворенно улыбаясь, Генрих встал и протянул руку к короне. Мод с неохотой вернула ее: приятная тяжесть золотого обруча уже начала успокаивать девочку. Генрих надел корону и подал принцессе руку, чтобы помочь ей встать.

К полудню, когда церковные колокола зазвонили к сексте [1], Мод стояла во дворе в окружении своей семьи и придворных. После тихого апрельского утра повеяло прохладой; казалось, что мрачное небо, покрытое темными тучами, грозящими разразиться дождем, выражало безнадежность и отчаяние, охватившие ее. Мод заметила троих незнакомых ей детей знатного происхождения; двое из них были близнецами; они недавно прибыли из Бретани и Мулэна ко двору, чтобы быть представленными английскому королю. И еще один мальчик, Стефан, двоюродный брат Мод, сын сестры ее отца, тоже должен был сегодня пересечь пролив. Вид жалких, несчастных лиц трех юных чужестранцев, сгрудившихся вместе, наполнил душу Мод сочувствием. Ее сердце устремилось к ним, но ей самой предстояло такое же тяжкое испытание в Германии, и она ничем не могла их утешить.