Путешествие безумцев

Энни взбирается обратно в свою комнату. Она садится на кровать, опустив на колени тяжелый кирпич Библии. В доме миссис Гилби бог был везде. Там было заведено молиться трижды в день: утром, днем и вечером, а по воскресеньям ходить в церковь. Трижды в неделю по вечерам Энни должна была по памяти переписывать отрывки из Библии, а миссис Гилби исправляла затем ее грамматические и орфографические ошибки. Бог был и ее первым наставником в чтении. Настоятель их приходской церкви давал девушкам, находившимся в услужении, уроки чтения и письма, и миссис Гилби посылала ее туда, пока Энни не выросла. В словах Библии, которые она впитала с детства, были уверенность и покой, на них можно было положиться. Бог был где-то там, за синевой неба. Если бы не его промысел, солнце прожгло бы небо насквозь и земля почернела бы и обуглилась.

Кружево яблоневой листвы. Движения Изабель, мелькающей за стеклами садового домика.

– Кто ты такая и что ты здесь делаешь?

Энни вздрагивает. В дверях стоит пухлая румяная девица. Пройдя через комнату тяжелым шагом, она останавливается прямо напротив Энни и, уперев руки в бока, глядит на нее сверху вниз. На ее лбу и над верхней губой блестят капельки пота, а голые по локоть руки ярко-красные.

– Это моя постель, – говорит она. – Ты села на мою постель.

– Я не знала. – Энни быстро вскакивает на ноги.

– Надо было знать. – Девица по-прежнему не двигалась.

– Так ты Тэсс? – Энни чувствует, что упустила момент, благоприятный для налаживания добрососедских отношений, но все равно следует попытаться. – Рада с тобой познакомиться – я Энни Фелан, новая горничная.

Тэсс не меняет ни позы, ни выражения лица.

– Эта кровать моя, – повторяет она.

Энни быстро перемещается на другую кровать и заботливо кладет Библию под подушку.

– А это моя кровать, – произносит она, ведь Тэсс продолжает подозрительно коситься на нее. – Вот эта, здесь, будет моя кровать.

Особенностью этого дома было то, что комнаты в нем примыкали одна к другой, тесно лепились друг к другу так, словно настоятельная необходимость использовать каждый лишний фут пространства не оставила строителю времени и возможности предусмотреть такую роскошь, как коридоры. Чем дальше от центральной части дома, тем ниже становился пол; в некоторые комнаты приходилось спускаться по ступенькам, и Энни догадалась, что когда-то эти комнаты были наружными пристройками.

Энни проходит череду этих странных комнат, останавливаясь на минуту в каждой, словно переворачивая очередную страницу длинного, запутанного романа. Потемневшая мебель, бархатные портьеры, гобелены и картины в поблекших золотых рамах – во всем этом после строгой сдержанности Портмен-сквер ей видится налет греховности. В одной из дальних комнат в задней части дома были кучей свалены колыбели, детские коляски, лошадки-качалки, чемоданы с детским бельем. Она тронула одну из колясок, та со скрипом качнулась. Энни задумчиво глядит на густую пыль, оставшуюся на ее ладони. Дети? Никто не сказал ей о них, и в доме ничто не указывало на их присутствие. Так откуда же в этой комнате столько пыльных колясок и изъеденных молью детских одеял? Кажется, она первое живое существо, проникшее сюда за многие годы. На большом дорожном сундуке возвышается коробка с куклами. Энни берет одну из них. Глаза куклы резко открываются, и Энни подпрыгивает от неожиданности. Глаза мгновенно захлопываются.

Будут ли у нее когда-нибудь свои дети? Вряд ли. Маловероятно даже, что она вообще может выйти замуж, если останется в услужении. Иногда случалось, что горничная выходила замуж за слугу, с которым вместе работала. Уилкс? Энни вспомнила ногу в сапоге, торчащую из-за сарая, и потянула куклу за ногу. Глаза куклы снова открылись – голубые, словно утреннее небо, и немигающие.

Остальная часть дома выглядит не столь мрачно – столовая, приемная – все как обычно. Справа от гостиной, где Энни впервые увидела миссис Дашелл, обнаруживается длинный коридор, который тоже выглядит так, словно его построили в спешке, поздно спохватившись. Энни проходит по этому коридору, вытянутыми руками касаясь холодных стен слева и справа. В конце коридора она легонько толкает неплотно прикрытую дверь и заглядывает внутрь – стены комнаты от пола до потолка покрыты книгами. Их корешки тянутся рядами, словно разноцветные слои песка по обрывистому берегу. Никогда еще Энни не доводилось видеть столько книг сразу, и конечно, это не шло ни в какое сравнение с небольшой библиотекой настоятеля их прихода на Портмен-сквер. Этот добрый священник никогда не отказывал ей, когда она просила дать ей почитать какую-нибудь из его книг, но в последние, месяцы своей жизни в Лондоне она уже готова была перечитывать его библиотеку по второму разу.

В запретной библиотеке никого нет, и, открыв дверь, Энни входит внутрь. Посреди комнаты красуется огромный дубовый стол, заваленный кипами бумаг. Рядом с одним из книжных шкафов стол поменьше, письменный, рядом с ним – большой, почти в рост Энни, напольный глобус. Но ее интересуют только книги; стоя перед шкафом, она пробегает глазами названия на корешках: «Памятники древней английской поэзии», «Последний день Помпеи» – названия, которые она видит впервые в жизни.

Свою страсть к чтению Энни держала от миссис Гилби в глубокой тайне. Миссис Гилби пожелала, чтобы Энни научилась грамоте, так как хотела иметь грамотную служанку, способную понимать письменные распоряжения. Но она не приняла бы и не потерпела бы в своем доме увлечения чтением. Чтение было такой же тайной страстью Энни, какой для других девушек ее возраста бывает запретная любовь; чтение урывками стало для нее тем, чем тайные свидания для других. Спрятав книгу в кухонном шкафу, она успевала прочесть строчку-другую, пока меняла скатерти, или клала открытую книгу в большую серебряную супницу и читала, пока начищала столовое серебро. Хорошо хоть, что настоятель прихода с пониманием относился к этой ее страсти, но только книги в его библиотеке были все больше религиозные или с религиозным уклоном. А тут книги совсем другие – Энни ласково проводит пальцами по корешкам: все это теперь будет ждать ее здесь.

– Кажется, в прошлый раз я напугала тебя, – говорит кухарка, когда Энни снова появляется на кухне. – Возьми это и отнеси в парник в саду – у нашей леди там мастерская.

Она протягивает Энни пару крыльев, сделанных из гусиных перьев. Крылья были большие, словно бы развернутые, и очень жесткие. На обратной стороне к каждому из них было пришито по паре кожаных лямок.

На садовой дорожке Энни сталкивается с Эльдоном Дашеллом. Высокий и тощий, глядя только себе под ноги и перебирая пальцами всклокоченную рыжеватую бороду, он торопливо шагает к дому и не замечает Энни, пока наконец не налетает на нее.

– Прошу прощения. – Он деликатно отступает в сторону, поднимает глаза и сквозь очки близоруко глядит на нее – сначала на гусиные крылья, потом на ее лицо. – Ангелы, – произносит он. – А ты, верно, новая горничная?

– Энни Фелан, сэр.

Сегодня она так часто повторяла это имя, что начала уже снова чувствовать его своим.

– Рад видеть тебя, Энни Фелан. – Эльдон кивает ей и улыбается. – Но я не должен тебя слишком задерживать, ведь гении не любят, чтобы их заставляли ждать. Будь здорова. – Он снова кивает ей и направляется к дому.

Энни медлит у входа в стеклянный дом. Темная фигура Изабель за стеклом кажется расплывчатой, словно бегающая по дну ручья птица-нырок сквозь слой речной воды.

Ангел…

За серым каменным забором листья яблонь образуют мозаику на голубом летнем небе.

Если бог не там, то где же тогда?

Войдя внутрь стеклянного строения, Энни обнаруживает, что Изабель стоит около большого деревянного ящика на трехногой подставке. Изабель склоняется над маленьким мальчиком, лежащим на скамье, покрытой черной тканью. Со стеклянного потолка тоже свисает черная ткань, занавешивающая заднюю часть помещения. Другой мальчик, совершенно голый, с унылым видом стоит перед ящиком на треноге. Тот, что лежит на скамье, завернут в белую простыню.