Хозяйка Дома Риверсов

— Добро пожаловать в Англию! — сказал мне Генрих.

И я поняла, что его тонкий детский голосок еще и ломаться не начал. Потом он поцеловал меня и в правую, и в левую щеку, и прикосновение его губ было таким холодным, точно меня и впрямь поцеловал тот ледяной мальчик, какой мне только что привиделся; его тонкие пальцы, которыми он крепко сжимал мои руки, были совершенно ледяными, будто сосульки.

Король пригласил всех к обеду и повел меня в зал во главе целой толпы придворных. Какая-то красиво одетая женщина с несколько тяжеловатой походкой чуть отступила назад, как бы неохотно давая мне пройти; в ее взгляде сквозила столь явная зависть, что я вопросительно посмотрела на молодого короля, и он тут же пояснил мне своим тонким, как голос флейты, мальчишеским дискантом:

— Это еще одна моя тетя, Элеонора, герцогиня Глостер. Жена моего горячо любимого дяди Хамфри.

Я склонилась перед герцогиней в реверансе, и она ответила мне тем же; у нее за спиной я заметила красивого мужчину — это был родной брат моего мужа, герцог Глостер. Они с Бедфордом сжали друг друга в объятиях, однако я заметила, что мой муж смотрит на свою сноху Элеонору весьма сурово.

— Я очень надеюсь, что теперь все мы будем жить одной семьей весело и счастливо, — звонким голоском, но как-то не слишком уверенно заявил король. — Мне кажется, семья всегда должна быть единым целым. Тем более королевская семья. Все мы должны любить друг друга и жить в дружбе и гармонии. А вы как считаете?

— Разумеется, — согласилась я с ним.

Хотя, если честно, мне никогда еще не доводилось видеть столько зависти и ревности, сколько я видела сейчас в красивом и капризном лице герцогини Глостер. На ней был высоченный, как башня, головной убор, превращавший ее в настоящую великаншу; по-моему, она была самой высокой женщиной при дворе. Ее платье глубокого синего цвета было оторочено горностаем, самым что ни на есть королевским мехом. На шее у Элеоноры поблескивали синие сапфиры, прекрасно оттеняя ее глаза и делая их цвет более глубоким. Она широко улыбнулась мне, обнажив великолепные белоснежные зубы, однако в этой улыбке не было ни капли тепла.

Король усадил меня за стол справа от себя, а моего супруга, герцога, — слева. Далее рядом со мной сидел мой деверь, герцог Глостер, а рядом с моим мужем — герцогиня Элеонора. Столы стояли так, что мы были повернуты лицом ко всему огромному обеденному залу и служили для остальных чем-то вроде развлечения, неким ярким гобеленом, рисунком которого можно сколько угодно любоваться; придворные беззастенчиво рассматривали наши красивые яркие платья, наши головные уборы, наши сверкающие драгоценности. Они таращились на нас будто на актеров в театре масок. А мы взирали на них сверху вниз, точно боги с небес на простых смертных, и по мере того, как столы обносили различными кушаньями, посылали наиболее вкусные угощения своим фаворитам, словно напоминая придворным, что они приглашены за стол только потому, что нам так захотелось.

После обеда были танцы, и герцог Глостер сразу же вывел меня на середину зала. Мы станцевали свою партию и остановились, выжидая, пока остальные пары завершат фигуры танца.

— Ты так обворожительна, милая моя невестка, — шептал мне герцог. — Мне говорили, будто Джон женился на какой-то юной сердцеедке, но я этому не поверил. Как же случилось, что я столько лет служил во Франции и ни разу тебя не видел?

Я улыбнулась и ничего ему не ответила. Если честно, мне надо было бы ответить ему так: пока мой муж вел во Франции бесконечные войны, обеспечивая сохранность английских владений, его никчемный братец Хамфри сбежал с графиней Жаклин Геннегау и начал собственную войну, пытаясь отвоевать и присвоить все ее прежние владения. Он растратил все свое состояние, но мог бы и собственную жизнь там потерять, если бы странствовавшая с ним возлюбленная не вздумала посетить свою фрейлину, вот эту самую Элеонору, познакомившись с которой Хамфри влюбился и снова сбежал — теперь уже с Элеонорой. Короче, это был человек, который подчинялся исключительно собственным прихотям, а отнюдь не долгу, и в этом отношении был настолько непохож на моего мужа, что я едва могла поверить, что они родные браться, сыновья короля Англии Генриха IV.

— Если бы я раньше тебя заметил, я бы никогда не вернулся в родную Англию, — снова принялся нашептывать мне Хамфри, когда мы сошлись с ним в очередной фигуре танца.

Мне было неуютно в его обществе и очень не понравилось, как он смотрит на меня.

— Если бы тогда мы успели познакомиться, я бы никогда с тобой не расстался, — продолжал он.

Я быстро взглянула на своего супруга, но тот беседовал с королем и на меня не смотрел.

— А ты не могла бы мне улыбнуться? — Мой деверь явно заигрывал со мной. — Вот прямо сейчас?

Однако я не улыбнулась; я окинула его мрачным взором, думая: а с какой стати он так ведет себя со мной, своей невесткой? Почему он так уверен, что я не устою перед ним? Было что-то одновременно и отвратительное, и восхитительное в той решительности, с которой он обнимал меня за талию во время танца, крепко прижимая к себе; спиной я чувствовала жар его руки, а бедром он как бы случайно то и дело касался моего бедра. Но я оставалась безучастна и на его «призывы» никак не реагировала.

— Ну что, ты довольна моим братцем? Хороший он муж? — тихо промолвил Хамфри, чуть ли не касаясь губами моей шеи, так что я постоянно ощущала его теплое дыхание.

Тогда я попыталась немного от него отодвинуться, однако он лишь крепче прижал меня к себе и не отпускал.

— Хорошо ли он ласкает тебя? Ведь юные девушки любят ласки. Любят, когда все происходит нежно, но достаточно быстро. — И он рассмеялся, очень собой довольный. — Я ведь прав, Жакетта? Ты ведь любишь именно такие ласки? Любишь, чтобы все было нежно, но быстро?

Я вырвалась, оттолкнула его, и вокруг меня тут же возник небольшой водоворот красок, звуков, танцующих людей. Вдруг я почувствовала, что Ричард Вудвилл берет меня за руку; мы с ним продолжили танцевать в центре круга, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.

— Простите меня! — через плечо крикнул он герцогу. — Я просто перепутал фигуры танца! Видно, я слишком долго прожил во Франции. Мне показалось, что мы как раз должны меняться партнерами.

— Да, вы поторопились, но ничего страшного, — великодушно отозвался герцог.

Он взял за руку партнершу Вудвилла, внезапно им брошенную, и присоединился к танцующим в кругу. А мы с Вудвиллом потанцевали в центре круга, затем все подняли руки наподобие арки, и пары стали по очереди проходить через эти «воротца»; наконец все снова обменялись партнерами, и я, к счастью, оказалась довольно далеко от герцога Глостера.

— Как тебе наш король? — спросил мой муж, заглянув тем вечером ко мне в спальню.

С его стороны постели угол простыни уже был предусмотрительно откинут, подушки высоко взбиты и уложены горкой, как он любил. Он опустился на кровать с тяжким вздохом смертельно утомленного человека, и я заметила, что его покрытое глубокими морщинами лицо и впрямь стало серым от усталости.

— Уж больно молод.

Он хохотнул.

— Ну да, а ты у нас старая замужняя дама!

— Нет, я имею в виду, что он выглядит слишком юным даже для своих лет. И, пожалуй, каким-то чересчур хрупким.

О своем видении, когда этот мальчик показался мне хрупким, как стекло, и холодным, как лед, я упоминать не стала.

Муж нахмурился.

— Я надеюсь, он все же достаточно крепок, хотя согласен с тобой: он слишком мелкий и худенький для своего возраста. Его отец… — Он осекся. — Ну, теперь абсолютно неважно, каким был его отец в детстве или в юности. Хотя, Господь свидетель, мой брат Генрих всегда был сильным и властным. Но нынче не время для пустых сожалений, и именно этот мальчик был вынужден сменить на троне моего прославленного брата. Так что придется нашему малышу постараться и тоже стать великим. А как тебе понравился мой братец?

Язвительные слова уже готовы были сорваться с моего языка, однако я постаралась ответить уклончиво, хотя и довольно честно: