Белый вепрь

Уорвик лежал уткнувшись лицом в землю. Рука его все еще как бы тянулась к коновязи: он рухнул, не успев отвязать коня. Оружие было изуродовано и заляпано грязью — мародеры сорвали с рук, в поисках колец, латные перчатки.

Эдуард постоял немного, глядя вниз, а потом наклонился и перевернул тело. К шлему пристала глина, забрало было поднято, его повредили перед тем, как нанести смертельный удар кинжалом. Ричард глубоко вздохнул, Эдуард опустил на мертвом забрало.

Король поднялся с колен, в этот момент через толпу пробрался Гастингс в сопровождении Кларенса. Мощного сложения гофмейстер посмотрел на короля и сказал негромко:

— Так лучше, Нед. В Англии для вас двоих места не было: рано или поздно все повторилось бы снова…

Мягкий ветерок ласкал лица умерших, сквозь рассеявшийся туман на распростертые тела, закованные в броню, упали лучи солнца. Монтегю положили рядом с братом. Из-под смятой кольчуги выбивался ворот шелковой рубахи с голубыми и рубиновыми цветами. Трое мужчин молча смотрели на поверженного противника: отчего — до сих пор терялись они в догадках — он не стал их преследовать, когда войско Эдуарда двинулось из Йорка на юг?

— Уилл, — король откашлялся, не отрывая глаз от мертвых пальцев Уорвика, которые, словно когти, вцепились в траву, — Уилл, как это могло случиться? Ведь он же оставался все время с резервом, на коня-то всегда можно было вскочить…

— Я пытался выяснить это, — сказал Гастингс, — похоже, его же люди, как и люди Оксфорда, хотели, чтобы он шел со всеми в пешем строю. Выходит, не слишком доверяли, думали, что оставит их, если дело круто обернется.

В наступившей тишине ехидный смешок Кларенса прозвучал почти кощунственно. Пнув лежащее тело ногой, он сказал:

— Ну вот и пришел конец графу Уорвику. Сейчас он что-то не выглядит таким уж большим.

Король повернулся к нему. Глаза его полыхали гневом.

— Он был мужчиной, мой маленький лордик Кларенс. А ты пойди и поиграй во что-нибудь.

Минуту братья смотрели, не отрываясь, друг на друга. Кларенс круто повернулся и, не говоря ни слова, удалился в лес. Проводив его взглядом, король обернулся к Ричарду:

— Милорд Глостер…

— Да, Ваше Величество?

— Проследите, чтобы их раздели, положили в телегу и доставили в Лондон. Пусть в течение двух дней тела будут выставлены в соборе Святого Павла на всеобщее обозрение. После этого графиня Уорвик может их похоронить. — С этими словами король быстро удалился.

Несколько солдат со знаком белого вепря на рукавах устроились неподалеку; по команде герцога Глостера они подошли и принялись снимать с Уорвика доспехи. Толпе больше нечего было здесь делать, и она постепенно рассосалась. Вскоре погода совсем разгулялась, небо становилось все яснее. Солдаты методично делали свое дело; Ричард, став в тени вязов, наблюдал за ними. Он набросил плащ с короткими рукавами, распахнулся, ветер подхватил его края, и по алому полю словно побежали золотистые леопарды…

Когда солдаты закончили свое дело, Ричард подошел к ним, нагнулся и потянул за золотую тесьму, обнажив две шелковые полоски. Он помолчал немного, вглядываясь в умерших, рванул рубаху, смял в руках ее шелковое полотно и швырнул на поникшие тела. Затем, отступив на шаг, коротко бросил:

— Забирайте.

Чувствуя, что его вот-вот стошнит, Фрэнсис отошел в сторону. Он слышал, как его позвал Перси. Фрэнсис ускорил шаг, палатка была совсем недалеко, и через несколько минут он уже стоял у входа. Поколебавшись, юноша неуверенно откинул полог, внутри все было тихо. Подручный врача собирал инструменты. Грегори Трейнор встретил Фрэнсиса улыбкой.

— Спит? — спросил юноша.

— Обморок, — ответил Трейнор. — Но не волнуйтесь, все будет в порядке. — Он пытался стянуть залитую кровью рубаху со здоровой руки Филиппа. Фрэнсис подошел, чтобы помочь; вдвоем, изо всех сил стараясь не задеть туго забинтованное плечо раненого, они наконец освободили его от одежды и накрыли одеялом. Если бы не хриплое прерывистое дыхание, можно было подумать, что Филипп мертв. На груди у него лежал небольшой обломок стрелы.

Каннингс обследовал пациента со всем тщанием, а теперь расслабился и отхлебывал из большого бокала вино.

— Повезете его в Барнет? — спросил он Фрэнсиса. — Милорд Глостер велел мне немного побыть с ним. Надо убедиться, что все идет хорошо. Я зайду перед ужином, а до тех пор смотрите, чтобы он был в тепле и особо не шевелился. Если захочет пить, смешайте воду с вином. Всего хорошего, сэр.

Фрэнсис уселся у изножия койки, а Трейнор пошел к двери.

— Я немного приберусь здесь, сэр, — сказал он.

Фрэнсис кивнул и, бросив презрительный взгляд на бледного оруженосца, пристроившегося в углу, произнес:

— Можете и его с собой взять; пусть присмотрит за лошадьми, что ли; во всяком случае, ухаживать за моим кузеном я ему не позволю.

Оставшись наедине с Филиппом, Фрэнсис откинулся на койке и сложил руки на коленях. Он устал. Путь из Линкольншира был неблизкий, и Фрэнсиса клонило в сон. Он подтянул поближе сундук, устроился поудобнее и опустил голову на сложенные руки.

Вскоре Филипп беспокойно зашевелился, дернулся и что-то пробормотал. Фрэнсису, в тревоге склонившемуся над ним, показалось, что тело у него слишком холодное, и он набросил на кузена плащ, оставленный Ричардом. Подумав немного, он снял с себя камзол и положил сверху; потом тщательно расправил всю эту гору одежды, подвернул с боков, чтобы ниоткуда не задувало. Фрэнсис с некоторым скепсисом оглядел выстроенное сооружение, но Филипп повернулся на другой бок и вздохнул поспокойнее. Вскоре его дыхание стало более ровным, он погрузился в целительный сон.

…На дороге послышался скрип колес, и Фрэнсис пошел посмотреть, кто это едет. Туман рассеялся окончательно, при ярком свете солнца ехала грубая повозка, увозившая из Барнета в Лондон тела Ричарда Невила, графа Уорвика, и его брата.

Глава 7

Филипп провел в Барнете три недели. Верный данному слову, Каннингс вернулся в первый же вечер, как Филиппа перевезли в этот городок, и обнаружил, что пациента его поместили на втором этаже постоялого двора, над общей комнатой. Лучше ничего не нашлось. Критически осмотрев помещение, Фрэнсис велел покрыть пол новыми циновками и послал юного Уилла, оруженосца кузена, в Лондон за льняными простынями — местные явно не годились. Филипп об этом ничего не знал. Первые сутки он провел в какой-то полудреме. Словно издали, он ощущал прикосновение чьих-то рук — это был врач. Он не мог сказать, кто к нему обращается — Фрэнсис или Трейнор; то лица сливались, то разделялись вновь. Однажды он назвал кого-то из них Робом, требуя объяснить, почему милорда Глостера оставили одного. В ответ ему, сказав что-то успокаивающее, поднесли ко рту чашку. Он жадно выпил воду, затем опять провалился в сон, словно в глубокий колодец.

На следующий вечер постоялый двор опустел. Трейнор устроился на ночь в прихожей. В комнате, где лежал больной, горела свеча, при свете ее Фрэнсис, сидевший за столом, что-то старательно писал. Работа продвигалась медленно, Фрэнсис часто прерывался, мучительно кусая губы, в одну из таких пауз он уловил за спиной какой-то шорох и, обернувшись, увидел, что Филипп сбросил одеяло и смотрит на него широко открытыми глазами.

— Nobil… Nobilis, mei miserere precor, — с трудом выговорил он. Фрэнсис отбросил бумаги и вскочил на ноги. — Лицо твое — как меч, и вот, смотри, я мертв. Знаете, кузен, если это стихи в дамский альбом, то, боюсь, вы немного опоздали.

— Поэзия? Нет, это, увы, не по моей части. — Со свечой в руке Фрэнсис подошел к постели и нагнулся посмотреть, не сдвинулась ли повязка.

— Почему вы не спите? — спросил Филипп. — Совсем не нужно носиться со мной, словно наседка с яйцами. Если мне что понадобится, Уилл все сделает.

— Я послал его в Лондон с запиской от вашего имени, чтобы переслали в Ипсден. Завтра он должен вернуться, а пока вам придется удовлетвориться обществом моим и Грегори. — Фрэнсис поправил сбившееся на одну сторону одеяло и между делом добавил: — Если не возражаете, я хотел бы через две недели его снова туда же отправить. Завтра у хозяина оказия в Лондоне, и я посылаю с ним письмо, которое потом переправят в Глостершир. К следующему понедельнику должен быть ответ, я подумал, может, вы позволите мне воспользоваться услугами Уилла.