Дочь игрока

Граф в ярости схватил моряка за руку.

Тот снова обернулся. Теперь в его взгляде была неприкрытая угроза. Он откинул полу куртки, открыв костяную ручку ножа за широким кожаным поясом.

– Отстань – или пожалеешь.

Граф не отступил:

– Если хочешь подраться, приятель, я с удовольствием…

– Эдуард, оставьте его в покое, – раздался голос Пруденс.

В следующее мгновение граф увидел за плечом моряка до боли знакомые изумрудные глаза. Он смотрел на Пруденс с удивлением.

– Вы не сможете его одолеть, – сказала она. – У него нож. И он… сильнее вас.

Моряк расхохотался.

– Ты права, дорогая. Еще как права! – Он схватил Рину за волосы и впился в ее губы слюнявым поцелуем.

Кровь забурлила в жилах Эдуарда. С криком он схватил моряка за плечи, рывком оттащил от девушки и толкнул к одному из штабелей бревен.

– Уходите, мисс Уинтроп, – сказал он, пристально глядя на моряка. – Я уже сказал: если тебе хочется подраться, я с удовольствием.

Громко выругавшись, матрос с ревом бросился на графа. Сверкнуло лезвие ножа, но Эдуард увернулся, успев заметить при этом, что противник метил прямо в сердце.

Великан отступил на шаг и с любопытством взглянул на графа – похоже, он полагал, что перед ним трусливый щеголь, по теперь понял, что ошибся.

Граф по-прежнему не отводил взгляда от противника, и в глазах его сверкали молнии. Долгие годы Эдуард подавлял свои страсти, опасаясь возврата того безумия, которое едва не погубило его после предательства Изабеллы. Но теперь он не пытался себя обуздать – охваченный бешенством, Тревелин жаждал крови. Заметив неуверенность, промелькнувшую в глазах великана, граф бросился на него, словно голодный волк на добычу.

Лезвие ножа снова просвистело в воздухе – на сей раз противник распорол графу рукав. Это еще больше распалило Эдуарда. Издав боевой клич, он нанес матросу удар в челюсть. Удар был таким сильным, что великан отлетел к бревнам. Нож выскользнул из его рук и со стуком упал на дощатый настил. В глазах моряка появился страх.

– Послушай, приятель, э… ваша светлость, – пробормотал он. – Я просто ошибся. К чему нам драться из-за юбки?

– Она леди! – прорычал Эдуард. – А ты подлый трус, и тебя надо как следует проучить… – Граф перевел дух. – Только не я этим займусь.

Эдуард сделал шаг вперед и с силой ударил матроса в грудь. Тот потерял равновесие и, покачнувшись, рухнул в воду. Стоя на краю причала, граф смотрел, как негодяй барахтается в воде и отплевывается. Наконец докеры протянули ему конец длинного шеста и помогли выбраться на доски. Граф не стал им препятствовать – решил, что его противник в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем приставать к женщине.

Как ни странно, Эдуард не чувствовал удовлетворения – напротив, испытывал какое-то странное беспокойство. И вдруг он понял, что именно его беспокоило… Он ощущал ее присутствие.

Граф медленно повернул голову и увидел Пруденс. Она действительно стояла возле него на коленях и отрывала полоску ткани от подола своего безобразного платья. Но ведь ей следовало уйти в безопасное место. Если бы он не одолел этого…

Граф был поражен бесстрашием этой женщины. Но ее пренебрежение к собственной безопасности раздражало его.

Пристально глядя на нее, он угрожающим тоном спросил:

– Чем вы, собственно, занимаетесь?

– Ваша рука, – ответила она, нисколько не смущенная его гневом.

Граф взглянул на свою руку. Распоротый ножом рукав стал мокрым от крови. Очевидно, моряк все-таки ранил его. А он был так увлечен схваткой, что даже не заметил этого. Теперь же Эдуард почувствовал тупую боль в руке, и эта боль все усиливалась.

– Ничего, пустяки, – пробормотал он.

Она поднялась и с упреком взглянула на него. Взглянула так, как когда-то смотрела няня, застав Эдуарда на месте преступления, – например, когда он собирался стащить печенье. Пруденс принялась вытирать кровь. Нахмурившись, она сказала:

– Возможно, кость не задета, но рану все равно надо обработать. Даже легкие порезы могут загноиться, если их не лечить. Стойте спокойно, милорд.

Ее прикосновения были осторожными и ласковыми, даже нежными… Давно уже Эдуард не ощущал такой нежности в прикосновении женщины. И вдруг он с удивлением понял, что именно этого – нежности – ему и не хватало. И почувствовал, как оттаивает его сердце, почувствовал, что наконец обретает душевный покой. Явно довольная послушанием графа, Рина подняла на него глаза и улыбнулась…

И тотчас же огонек в его душе превратился в адское пламя – желание нахлынуло на него.

Они стояли на пирсе, провонявшем рыбой, стояли средь белого дня, и их окружала толпа зевак. И все же он желал ее. Эта улыбка, аромат ее тела, уверенная грация изящных рук сотворили чудо – кровь в его жилах превратилась в жаркое пламя. Как-то раз он уже спас ее, стащив с лошади, он держал ее тогда в своих объятиях, но те ощущения даже сравниться не могли с желанием, которое охватило его сейчас. Граф облизал внезапно пересохшие губы.

– Пруденс…

Она подняла глаза. Их взгляды встретились. И Рину мгновенно охватило то же пламя, в котором сгорал Эдуард. Руки ее замерли, нижняя губа задрожала. Он смотрел в ее лицо, смотрел в ее изумрудные глаза. Неужели он мог считать ее некрасивой? И как она отважна, как умна… А ее чудесные глаза – они его околдовали. Господи, в них можно утонуть, в этих глазах.

– Пруденс… – проговорил он хриплым шепотом.

Тьма, окружавшая его долгие годы, рассеялась, как утренний туман. Он протянул руку и убрал с ее щеки сверкающий на солнце локон. К черту этот док, к черту толпу и запах рыбы! Все это не имеет значения. Только она. Только он. Ему необходимо ее поцеловать, так же необходимо… как дышать. Он снова прошептал ее имя, и его губы приблизились к ее губам…

– Эдуард! – раздался голос Эми.

Граф вздрогнул, обернулся и увидел сестру; Эми пробиралась сквозь окружавшую их толпу. За ней шагали несколько констеблей.

– Эдуард, я увидела, как ты дерешься с этим негодяем, поэтому побежала, чтобы привести этих милых… Пруденс, с тобой все в порядке? Этот мерзавец тебя ранил? Он… вот он! – Она указала на матроса в мокрой одежде, стоявшего на дощатом настиле. – Вот этот человек напал на нее. Констебль, выполняйте свой… Эдуард, что с твоей рукой!?

Охая и ахая, Эми суетилась вокруг Эдуарда, ни на секунду не закрывая рта. Тем временем один из констеблей принялся расспрашивать графа о случившемся. Но Эдуард почти не слушал сестру и констебля. Вытягивая шею, он смотрел вслед двоим полицейским, выводившим мисс Уинтроп из толпы. Граф вновь вернулся к суровой реальности.

Она самозванка… Ее забота, ее прикосновения, блеск ее глаз – все это притворство, ложь. Она использовала свои уловки, чтобы проникнуть в его дом, чтобы одурачить его бабушку и сестру. А теперь, похоже, нашла способ и до него добраться…

Несколько секунд спустя она исчезла в переулке. Но перед этим на мгновение остановилась, оглянулась – и улыбнулась ему одной из своих чудесных улыбок.

Эдуард мысленно вернулся в прошлое. И увидел Изабеллу. Она провожала его и махала рукой. Она улыбалась, посылая ему воздушный поцелуй. А потом крикнула, чтобы он поскорее возвращался…

И сердце его вновь сковал холод.

– Для героя вы не очень-то веселы, – заметил доктор Уильямс, осматривая повязку на руке графа.

Эдуард застонал и снова повернулся к бокалу с вином.

– Я не герой. А мое настроение – мое личное дело. Ваше дело – лечить мою руку.

– Мое дело – исцелять раны пациентов, телесные и душевные. Аптекарь из Петрока вполне прилично обработал вашу рану. С ней все будет в порядке. Но ваша душа…

Чарльз взял стул и уселся на него верхом, положив подбородок на спинку. Внимательно глядя на графа поверх очков, проговорил:

– Когда впервые познакомился с вами, я принял вас за одного из пустоголовых денди, таких, как Фицрой. Но в последние недели я наблюдал за вами, видел вас на руднике… Вы толковый и порядочный человек, милорд. Я проникся к вам уважением. И поэтому считаю своим долгом сказать вам: вы загоните себя в могилу раньше срока.