Золотые узы

– Все это случится в первый же день и при условии, что вы знаете, куда надо идти, а вам это неизвестно. – Клейтон прошелся перед ее койкой. – Как мне довести это до вашего сознания? В горы сейчас карабкаются тысячи охотников до золота, но где находятся золотоносные места, никто толком не знает. У большинства даже нет компаса. Те, у кого он есть, не умеют им пользоваться. Черт побери, – взорвался Клейтон, видя, что девушка не хочет его услышать, – у нас нет даже карт. Может случиться, что будем просто плутать.

– Если вы все это говорите, чтобы от меня избавиться, то у вас ничего не выйдет. Какой вздор вы несете! Даже я знаю, куда надо идти. Мы пойдем по Чилкутской дороге до озера Беннетт, потом построим лодки и поплывем по реке Юкон до Доусона. Все очень просто.

– Да поймите наконец, что вдоль дороги не будет табличек с указателями, Аурелия! Часть пути придется идти по руслу реки. В это время года река или будет покрыта льдом, или, если она прошлым летом пересохла, придется идти по камням. Стоит поскользнуться – и нога сломана. Конец пути.

Он снова стал мерить шагами каморку: два шага вперед – два Шага назад.

– Деревья здесь низкие, наверное, вы это заметили. А кое-где они и вовсе не растут. Земля проморожена насквозь. Так что я вовсе не каждый вечер смогу пойти в лес и нарубить дров для костра. Значит, нельзя будет согреться и обсушиться, нельзя будет помыться и приготовить пищу.

Аурелии стало не по себе, она даже поежилась.

– Тогда из чего же мы построим лодку?

– Ага, кажется, начинаете соображать. – Клейтон сел на корточки перед койкой. – Я вовсе не пытаюсь вас напугать, но о Чилкутской дороге не зря говорят как о тридцати самых жутких милях на земле. А когда дойдем до озера Беннетт, нам еще надо будет проплыть пятьсот миль.

– Но другие же сумели это сделать, – возразила Аурелия, хотя и без былой прежней убежденности.

Клейтон кивнул и вздохнул, на лбу его залегла глубокая морщина. Он словно размышлял, продолжать ли этот тяжелый разговор. И решил, что Аурелия должна знать правду.

– Сумели. Но большинство из этих людей отморозили пальцы на руках или ногах, заболели цингой и потеряли зубы, некоторые погибли. Вы ведь знаете, как трудно смотреть в зеркало, когда в него светит солнце. Так вот, мы будем идти по ледникам – огромным ледяным зеркалам. От Их блеска можно ослепнуть. Кроме того, в Доусоне уже была вспышка брюшного тифа. – Его взгляд чуть смягчился.

– Вы, конечно, доктор и, наверное, знаете все, что нужно, о цинге и тифе, а я нет.

– Кое-что знаю.

– Я просто рисую вам правдивую картину того, что нас ждет. Конечно, я могу поставить для вас палатку, добыть свежее мясо и охранять вас от приставаний наглецов, но если вы заболеете, я ничем не смогу вам помочь. Разве что дать виски.

– Видимо, вы готовы на все, лишь бы добраться до Виолетты раньше меня.

Клейтон скривился и засмеялся каким-то невеселым смехом. «Интересно, – подумала Аурелия, – о своей жене он так же заботился? Если бы нас обоих не подстегивало желание найти Виолетту, стал бы этот мужчина так же печься обо мне? Скорее всего нет».

– Не беспокойтесь, Клейтон. И не считайте, что вы отвечаете за мою жизнь. Я и без вас отправилась бы в Доусон.

На самом деле Аурелия вовсе не была уверена, что справится со всеми этими трудностями. Ей было страшно и одиноко, уснула девушка с тяжелым сердцем.

Пока она спала, с гор подул холодный ветер и стало как-то неестественно тихо. Дождь, который шел весь день, превратился в снег, странный весенний снег, липкий и тяжелый. Громадные хлопья тихо опускались на землю, скрывая все под своим белым покрывалом.

Глубокой ночью в горах раздался зловещий рокот. Крутой скалистый склон застонал под тяжестью скопившегося на нем снега. На полпути к вершине тысячи чичако разбили лагерь на ночь и сладко спали в палатках, радуясь тому, что опередили других.

Гора проворчала еще раз… и еще…

В девять утра Аурелия надела новые сапоги, меховую куртку и спустилась вниз. Они с Вальдо договорились пойти в воскресенье на церковную службу, которая должна состояться в соседнем с гостиницей баре. Усатый официант остановил девушку в дверях и протянул ей записку.

– Это вам, мэм. Я показал записку вашему старшему партнеру, и он велел передать вам, что пошел вслед за парнем, чтобы его вернуть.

Аурелия развернула листок бумаги.

«Скажите Гардиану, что я решил выйти пораньше и перетащить груз выше по склону. Вернусь завтра. Жаль, что не смогу пойти с вами на богослужение.

Вальдо».

В эту самую минуту с гор послышался ужасающий рев. Лавина снега на восточном склоне сорвалась и помчалась вниз, подскакивая на скалах и рассыпаясь в тяжелую снежную завесу.

«Великий Скасгуа, Хозяин Северного Ветра, помилуй нас!» – взмолились индейцы. «Лавина!» закричали на улице.

– Клейтон! О Боже! – простонала Аурелия.

За первой лавиной сошла вторая, и склон горы превратился в кладбище, на котором, как памятники, торчали сломанные нарты, разорванные палатки, разбитые бочки. Тысячи людей разгребали лопатами снег, докапываясь до похороненных под ним золотоискателей. Ветер словно отпевал погибших.

Аурелия стояла на коленях на холодном полу избушки, затерявшейся где-то на полпути к вершине, и держала за руку незнакомого ей человека.

– Люблю… – с трудом выговорил умирающий. – Скажи жене… что я ее люблю. – В горле у него заклокотало.

Аурелия не могла даже вытереть слезы. Одной рукой она держала ладонь умирающего, другой изучала его сонную артерию, с ужасом ощущая, как ослабевает биение пульса.

– Ну же, ну! Постарайтесь, мистер, не уходите! Пожалейте свою жену.

В домике стоял гул от хрипов, стонов, проклятий, кашля. Пациент был примерно того же возраста, что и Клейтон, хотя его заросшее бородой, все в кровоподтеках лицо было трудно рассмотреть. Он пролежал под снегом больше часа, и тяжесть лавины раздавила ему грудную клетку.

Аурелия стискивала его руку, словно пыталась передать ему свою жизненную энергию, но… девушка опустила веки отмучившемуся. Двенадцатый. И каждого нестерпимо жаль.

На полу лежали раненые. Домик превратили в лазарет. Покалеченных лавиной приносили на руках, притаскивали волоком, привозили на нартах. Некоторых нашли замерзшими. У них были широко открыты рты и вытаращены глаза. Других лавина застала спящими, и они задохнулись под пятиметровым покрывалом снега. Все лежали на полу, к их одежде пристали кусочки твердого, как камень, снега. Морг располагался на ближайшем сугробе. «Они все там окажутся», – безнадежно думала Аурелия.

– Умер, – сказала она доктору Бонвитту, которого блеск золота заставил бросить практику и уехать из родного города и который теперь организовал медицинскую помощь жертвам лавины.

– И этот тоже, – устало отозвался он и поманил двух мужчин, стоявших у двери. – Вынесите, парни.

Аурелию передернуло, когда человека, которого она пыталась спасти, грубо взяли под мышки и потащили к выходу. Каблуки его обледенелых сапог скрежетали по полу. «Эти люди не должны были умереть. Будь я настоящим доктором, я сумела бы их спасти». Аурелию охватило отчаяние до дрожи от собственной беспомощности.

– Да, это трудно, – сказал доктор Бонвитт и похлопал ее по плечу.

– Я видела, как умирали люди, но они были старые и больные. И они успели прожить жизнь. А эти…

Аурелия посмотрела в маленькие голубые глаза доктора, но тут открылась дверь и на свободное место принесли еще одного раненого.

– Все вы так, женщины-врачи, – боитесь браться за тяжелые случаи, – вызывающе бросил доктор Бонвитт.

– Это неправда! – Несмотря на усталость, Аурелия выпрямилась в полный рост. – Женщинам редко поручают тяжелые случаи, но это не значит, что мы не можем справиться. Или не хотим. Если надо, мы будем бороться за жизнь любого.