Зеркало смерти, или Венецианская мозаика

— А как насчет личной жизни? Нашли ли вы романтический объект здесь, в городе любви?

В вопросе Виттории прозвучал неприкрытый цинизм. Леонора не собиралась раскрывать свои чувства перед этой женщиной. Та явно не верила в любовь, по крайней мере ту, что зовется романтической.

— Нет, не нашла.

Виттория опустила глаза и сделала вид, будто хочет собрать вещи. Это был еще один излюбленный трюк: собеседники начинали расслабляться. Она сочувственно взглянула на Леонору.

— Как вам, должно быть, одиноко. Ни друзей, ни бойфренда, лишь один давно умерший предок.

Леонору это уязвило. Благодаря Виттории она и так чувствовала свою несостоятельность, но жалость терпеть была не намерена. Она попалась на крючок.

— Скрывать не буду, кое-кто есть. Но об этом еще рано говорить.

Темные брови журналистки резко взметнулись.

— Может, расскажете что-нибудь? Крошечный намек?

Леонора слегка улыбнулась внутренней шутке.

— Он словно сошел с картины.

Виттория пожала плечами и выключила диктофон.

— Да здесь все такие.

Но когда Виттория направилась к выходу, то, проходя мимо холодильника, увидела его. Он смотрел на нее с открытки, подсунутой под магнит. Племянник кардинала. Алессандро Бардолино. Она, разумеется, видела этот портрет в его доме. Его мать купила репродукцию в качестве семейной шутки. Она висела у него в кухне, и Виттория проходила мимо нее по сто раз на дню, прежде чем ее повысили и отправили в Рим, а месяц назад снова перевели в Венецию. Эту картину она видела каждый день все три года, что они жили вместе.

Виттория повернулась к Леоноре и необычайно тепло попрощалась. Леонора решила, что с честью выдержала интервью. Ей понравилось, что Виттория казалась побежденной. Она проявила осторожность, мало что рассказала, и интервью было… довольно скучным?

Виттория Минотто пружинистой походкой пересекла Кампо Манин. Интервью получилось на редкость удачным. В ее руках оказалось несколько козырей. Неважно, что маленькая vetraia [61]встречается с Алессандро. Тем интереснее будет отнять его у нее.

Жизнь воистину увлекательна.

ГЛАВА 15

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Леонора задержалась в стекловарне допоздна. Она погасила все печи, отправила их до утра на покой, оставила лишь одну, у которой работала.

Она почти не видела Алессандро, впрочем, вчера он позвонил. Он был в Виченце, [62]на курсах повышения квалификации. Если он успешно сдаст последний письменный экзамен, то станет детективом. Пока он учился, Леонора дала себе зарок проводить в стекловарне как можно больше времени, совершенствуя мастерство. Это помогало ей не прислушиваться дома к звонкам, как телефонным, так и дверным. В любовном коконе, в котором она теперь жила, Леонора боялась утратить профессиональную мотивацию, иначе стекло, словно покинутый друг, обратится против нее. Ей нужно придерживаться заведенного распорядка и не думать, что сосуд, в котором хранилось ее счастье, треснет и взорвется под напором новой страсти.

Огонь ее любви к Алессандро по-прежнему горел ярко. В новой квартире она прожила чуть больше месяца, виделись они лишь несколько дней, но думала она о нем постоянно. Его сосредоточенность на служебном росте, отъезд в Виченцу — все это не позволяло ей обвинять его в пренебрежении. Она всегда находила для него оправдания. Утешала себя редкими встречами, а потом жила воспоминаниями о них. Она все больше о нем узнавала. Он рассказал ей о своих родителях: его отец — полицейский в отставке, мать — вышедшая на пенсию медсестра. Они переехали в Умбрию, в горы, подальше от надоедливых венецианских туристов. Леонора впитывала эти подробности, надеясь, что они сближают их, и пыталась игнорировать тот факт, что он ни разу не пригласил ее к себе домой.

Теперь благодаря разделявшему их расстоянию она смогла с головой уйти в работу. Она без устали упражнялась со стеклом, пока луна не поднималась над лагуной. Сегодня ее цель была простой и в то же время трудной. Ей хотелось сделать такое же сердечко, как то, что когда-то создал Коррадино. Леонора по-прежнему носила его на шее, хотя сейчас она сняла голубую ленту и осторожно положило сердечко на скамью — достаточно близко, чтобы видеть пропорции, но подальше от печного жара. Она вспомнила, как попыталась выдуть сердечко еще в первую свою рабочую неделю, думая, что это легко в сравнении с чудесами, выходившими из рук нынешних мастеров. Но Франческо, ее единственный союзник, тихонько посмеялся над ней. Он сказал, что стеклянное сердце — едва ли не самое сложное, что можно изготовить. Тем более такое — абсолютно симметричное, какое носила она.

Начала она решительно. Вынула из огня комочек стекломассы, секунду подождала и ловко перенесла его на стеклодувную трубку помельче. Набрала в грудь немного воздуха и осторожно подула. Быстро открутила банку и стала придавать стеклу форму борселем. С помощью щипцов сделала углубление сверху, но опоздала, и концы сердечка оказались разного размера. Леонора остудила сердце и бросила в ведро, стоявшее у ног: позже его можно будет переплавить. Попробовала снова. На этот раз подула слишком поспешно, получилось лучше, но и второе сердечко оказалось в ведре. Она работала уже час, не обращая внимания, что продавцы покинули торговый зал, не слыша, как запирают кассы, как звенят ключи. Леонора вздрогнула, когда кто-то взял ее за плечо.

Это был Аделино.

— Леонора mia, мне пора домой. Думаю, и тебе нужно собираться.

Он произнес это в своей обычной ворчливо-ласковой манере.

Его голос потеплел, когда он увидел, какую задачу она перед собой поставила.

— Неподатливое сердце… Molto difficile, vero? [63]

Леонора сокрушенно кивнула. Аделино присел и начал рассматривать ее неудавшиеся попытки. Ведро было уже полным.

— Да, очень трудно, как видишь. Но эти не так уж и плохи. Что тебе не понравилось?

Он достал ее последнее сердечко. Ему оно казалось безупречным, но Леонора видела ошибку. Это было странно: когда дело касалось Алессандро, она хотела верить в лучшее. Каждый раз она придумывала ему оправдания, стараясь сохранить надежду. Но, стоя у печи, она искала совершенство и на меньшее не соглашалась. Ее глаза всегда отыскивали в работе скрытые трещины, несовершенные блики, неправильные цвета.

— Это не то, что нужно, — упрямо сказала она.

Аделино улыбнулся и встал на ноги.

— Перфекционистка… Я рад, что застал тебя. Хотел показать кое-что.

Он протянул ей глянцевую фотографию.

— Это первая реклама. Она должна появиться в понедельник.

Леонора с деланым равнодушием закрыла дверцу печи, отвернулась от газовой горелки и мысленно приготовилась взглянуть на картину, которая представит ее публике. Наконец она взяла фотографию. Неплохо. Рекламщики начали с тициановского образа — она была в платье «Женщины перед зеркалом». [64]Одной рукой она сжимала прядь струящихся волос, в другой держала зеркало. В зеркале отражались печь и она, в современной одежде, склонившаяся над огнем. Леонора долго смотрела на фотографию. Аделино воспринял ее молчание как неодобрение.

— Леонора, — сказал он осторожно. — Я не желаю тебе зла, а эта кампания не лишена вкуса. Она нам всем поможет. И кроме того, — (Леонора наконец встретилась с ним взглядом), — думаю, ты уже готова стать мастером. Ты можешь делать предметы на продажу.

Леонора онемела, она вглядывалась в его глаза, ища подвоха. Она пробыла здесь всего четыре месяца. Не слишком ли рано ей становиться мастером?

— Аделино, может, все дело в рекламной кампании? Я хочу получить повышение за дело, а не с помощью рекламы.

Аделино забрал у нее фотографию.