Охотник на ведьм (ЛП)

Форбс покачал головой.

— Комиссия уже распущена. Почти все разъехались по домам. Я и сам уеду, как только разберусь с оставшимися делами. — Он вздохнул, поглядывая на Александра. — Незавидная у нас работа, ты не находишь?

Он кивнул.

— Да. Не знаю, надолго ли меня хватит. — До сих пор он не признавался в этом даже себе самому.

— Как твои близкие?

Эта тема нравилась ему не больше, чем предыдущая.

— Я редко их вижу.

Наследная доля позволяла Александру вести скромную, но независимую жизнь. К тому же после смерти матери в семье поселился разлад. Любые его устремления отец принимал в штыки, настаивая, чтобы сын оставался дома и помогал своему старшему брату, будущему лэрду, вести дела.

Она умерла, твердил отец, словно заодно с женой похоронил и память о ней. Тебе ее не воскресить.

Но он может — он должен — спасти от гибели других.

— Вы когда-нибудь задавались вопросом, — проговорил Александр, — насколько вы правы? Насколько они на самом деле виновны? — Еще до Скоби, работая помощником при Комиссиях, он смотрел на череду лиц и не мог узреть разницу между теми, кто служил Богу, а кто — Дьяволу.

Форбс вздохнул, и морщины на его лице обозначились резче.

— Ты же служил при Комиссиях. Ты сам знаешь ответ. К тому времени, как дело доходит до нас, зачастую только и остается, что вынести смертный приговор.

Несмотря на все свои подозрения, Александр продолжал видеть перед собой Маргрет; представлял, как она обнимает мать, как склоняет голову во время молитвы, как идет за водою к ручью или занимается чем-то еще, таким же обыденным. Как все обычные люди. Для нее и для других женщин на его попечении все могло закончиться в один момент — скажи он всего одно слово.

Он содрогнулся.

***

Хотя стояли октябрьские холода, утром Александр проснулся весь мокрый от пота и не сразу осознал, что уже не спит.

Во сне он балансировал на кромке узкой, вздымающейся из морской пучины, стены. По небу неслись черные штормовые тучи. Ревел ветер. Сверкнула молния, и на дальнем краю стены он увидел Маргрет. Противостоя ветру, он пошел по скользким камням ей навстречу, зная, что один неверный шаг — и его поглотят клокочущие волны.

А в спину ему, перекрывая гром, хохотал Дьявол.

На улице же сегодня не было ни дождя, ни ветра, ни грома с молниями, только тяжелое, свинцово-серое небо давило сверху на город.

Следуя за толпой, Александр пришел на площадь. Богс уже стоял вместе с отцами города возле помоста, с которого предстояло выступать священнику, слишком далеко, чтобы до него дозваться.

Зеваки болтали без умолку, радуясь выходному дню и предвкушая предстоящее зрелище, но как только услышали громыхание выезжающей на площадь телеги, примолкли.

Две женщины из приговоренных рыдали, третья кричала. Еще одна была в таком состоянии, что не могла ни стоять, ни идти, и на костер ее потащили волоком.

Их привязали к столбам, лицом к толпе, и заставили слушать священника. Слова проповеди не долетали до сознания Александра. Вместо того, чтобы слушать, он пытался заглянуть осужденным в глаза, высматривая в них то, что обязан был уметь находить, уметь распознавать для того, чтобы выявить своих собственных ведьм.

Та женщина, что не смогла идти, держалась в вертикальном положении только благодаря веревкам, которыми ее привязали к столбу, отчего казалось, будто ее душа уже покинула тело. А может Дьявол и впрямь уже забрал ее душу себе?

Глаза второй были наполнены ужасом, таким же пронзительным, как тот, что Александр увидел во взгляде матери Маргрет, когда она приняла его за Дьявола. Чего она боялась, эта женщина? Смерти или божьей кары за свои грехи?

Но в глазах третьей стоял страх иного рода. Она боялась того, что будет потом. После казни.

Священник, наконец, повернулся к ним.

— Раскаиваетесь ли вы перед Господом в своих прегрешениях?

Первая, висевшая на веревках, осталась безучастной, точно уже умерла. Четыре другие вразнобой заголосили «да».

А шестая подняла глаза к небесам и возопила:

— Раскаиваюсь! Я прошу у Бога прощения за то, что сделала ложное признание! Я не ведьма и никогда ею не была!

От ее слов Александр оцепенел подобно жене Лота, обратившейся в неподвижный соляной столп. Неужели Богс осудил невиновную?

Но в голосе священника, когда он заговорил, не было и тени сомнения.

— Те, кого ты обвинила, во всем признались. Мы знаем, ты — ведьма.

Вы уверены? — чуть не закричал он. Эта женщина стояла на пороге Страшного суда. Кроме своей бессмертной души, терять ей было нечего.

— Господь знает, я невиновна. — В ее голосе звенела сила, уже утраченная остальными.

— Глупая, — прошептал кто-то сзади. — Делает себе только хуже.

— Тогда пусть Господь накажет тебя за то, что свою нечестивость ты усугубила ложью, — сказал священник, — а Дьявол пусть забирает тебя прямиком в ад!

Богс кивнул, и человек с факелом поднес огонь к горке торфа. Повалил дым. Пламя уже лизало подол ее платья, но женщина продолжала, не смолкая, кричать и просить у Бога прощения за лжесвидетельство.

Остальные — которые признались и не отказались от своих слов — были безмолвны; одни зажмурились, другие смотрели, вытаращив глаза, губы их шевелились, как если бы читали молитву. Палач зашел одной за спину, набросил на ее шею веревку и затянул петлю.

Рывок, и ее голова повисла на сломанной шее. Такова была награда за признание: милосердное удушение, чтобы не чувствовать боли от пожирающего плоть огня.

Когда палач взялся за следующую, Александр, борясь с тошнотой, вытянул из кармана носовой платок. Не в силах смотреть на происходящее, он отвернулся, шатаясь, завернул за угол и оставил вчерашний ужин на камнях мостовой.

***

Богс догнал Александра, когда он уже выводил коня и готовился выехать обратно в Кирктон — немедленно, как можно скорее, прочь от пропитавшей воздух вони костров.

— Тяжелое зрелище, знаю. — Слабая улыбка с оттенком сочувствия. — Ваш первый раз, да?

— Да, — признался Александр. Неохотно, лишь потому, что этот человек мог его понять.

— Ничего, в следующий раз будет полегче. — Богс говорил так спокойно, словно они стояли воскресным днем у церковных дверей и вели непринужденную беседу.

Александр покачал головой, гадая, хватит ли ему мужества для того, чтобы заниматься этим богоугодным делом. Его душу раздирали на части сомнения — о Бесси Уилсон, о Элен Симберд, о Маргрет… Что, если ее мать невиновна?

А что, если нет?

Он сел в седло и, помедлив, взглянул на Богса.

— Вы когда-нибудь слышали об обвинении против женщины по имени Джанет Рейд? Из Глазго.

— Уж очень распространенное имя. Да я их и не запоминаю.

— Она была вдовой, кажется. И довольно состоятельной. — Если судить по кружевам и вазе.

— Вроде судили такую, но в Эдинбурге. Дело вел Скоби, странно, что вы сами не в курсе. Он говорил, под конец она так верещала, словно воочию видела перед собой Дьявола.

Нет — была его первая мысль. Он же сам сказал: имя слишком распространенное.

— У нее была семья?

— Племянник — он-то ее и обвинил — и, вроде бы, дочь.

Воздух внезапно стал неподвижным.

— Что с нею стало? С ее дочерью. — Скажи, что она умерла, заклинал он мысленно. Что угодно, лишь бы она не оказалась той, которую он знал.

— Их было столько… Всех и не упомнишь. — Широкий лоб наморщился. — Но если это та, на кого я думаю, она сама походила на ведьму — глазами. Надо было сжечь их обеих.

                — Глазами? — Дальше можно не спрашивать. Он уже понял. Понял все. И все же: — Значит, сожгли только ее мать? — Надеясь услышать «да». Зная, что не услышит.

— Нет. В тот раз никого не сожгли. Уж не знаю, как, но ее мать сбежала. А почему вы спрашиваете? Вы нашли ее?