Анжелика в России

Переночевав, путешественники выбирались из города, и последним строением, нагонявшим тоску, долго маячил сзади убогий дом, где хоронили тела казненных смертию преступников, людей, умерших в государевой опале, также опившихся, самоубийц, утопленников и прочих горемык. А дальше — опять бесконечная дорога, леса, болота, редкие деревни.

Вездесущий граф расспрашивал жителей, чья деревня: черная, дворцовая, монастырская? На кою записана: на вотчинника ли богатого или на мелкого помещика? А сам чей человек? Кто такой: крестьянин, бобыль, захребетник?… Поскольку Анжелика запретила говорить ему на темы любовные, он изводил ее, описывая бедствия российских мужиков. Вздыхая, слушала маркиза, что крестьяне вынуждены платить в казну, и воеводам, и дьякам, и подьячим, и даже своим разбойникам, которые в густых лесах чувствовали себя вольготно.

Разбойниками Анжелику пугали непрестанно, но до самой Калуги удалось доехать спокойно. Лишь раз по ним стрельнули из чащи, но целили почему-то в графа. Мигулин успел разглядеть что-то в кустах, крикнул предупреждая, граф ткнулся носом в вороную гриву, и тут пуля вырвалась под дым и грохот из кустов и с визгом сорвала, швырнула на дорогу широкополую шляпу со страусовым пером. Слуги графа бросились ловить покушавшегося, но нашли только следы, ведущие в болото. Граф, бледный, но веселый, красовался теперь в пробитой шляпе, часто снимал ее и смотрел в дырку на свет.

За Окой деревни и вовсе пошли полупустые. На дорогах стояли крепкие заставы, ловили беглых и разбойников. На одном из постоялых дворов встретили русского помещика, который возвращался домой из дальней поездки. Он рассказал, что крестьяне его и соседей многих убежали в малороссийские города, где живут за епископами и за казаками в городах, посадах, селах и деревнях. Сам он ездил за своими беглыми с царским указом, грамотами и отпуском от воеводы к черниговскому епископу Лазарю, но Лазарь, насобирав беглых тысяч пять, обратно их никому не отдает, хотя бы они из-под виселицы к нему пришли, на себя заставляет работать. Так ни с чем и пришлось вернуться, благо, что живой, а то были случаи, что помещиков таких, что своих беглых ищут, казаки малороссийские и сами беглые били и грабили, многих побили до смерти, а иных в воду посадили.

Мигулин, узнав, что помещик побывал на Черниговщине, дотошно распрашивал его о дороге. Места пошли глухие — брянские леса. Разбойники и впрямь пошаливали. Дважды путешественники видели в ночи зарево, и, обгоняя их, скакали отряды — набег разбойничий отражать. На постоялых дворах Мигулин, вызывая зависть и ревность графа, на ночлег устраивался у порога комнаты Анжелики, клал под голову седло и засыпал с пистолетом в руках. Граф как-то решил подшутить и подкрасться к нему спящему. Мигулин подпустил его поближе и сказал шепотом, чтоб людей не будить:

— Сейчас как бахну — мало не покажется…

Граф, хихикнув, уполз, к себе, после поглядывал на казака с еще большим уважением.

Ехали по-над рекой Жиздрой, Болвой, за Брянском — по-над Десной. Лесам, казалось, не будет конца. Но за речкой Неруссой пошли земли малороссийские, лес стал редеть, перемежаться полями. Природа стала красивее, люди вроде бы помягче.

— Вы рассчитали путь? — спросил как-то граф у Мигулина. — Куда вы везете маркизу?

— Везу туда, куда приказано, — холодно ответил Мигулин.

— Скажите ему. Все равно он не отстанет, — вмешалась Анжелика. Последнее время она уже могла общаться с Мигулиным при помощи латыни, немногих выученных польских и русских слов, которые легче запоминались, и нескольких турецких, которые она помнила со времен своего пребывания в Африке.

— Хорошо, — бесстрастно сказал Мигулин. — Я везу эту женщину под Чернигов к сотнику Борковскому.

— Борковскому! — воскликнул граф. — О, это любопытный человек!.. Как же! Наслышан, наслышан…

— Что-то интересное? — спросила графа Анжелика. — Расскажите уж лучше об этом, пока вы не стали мучить всех нас рассказами о невыносимой жизни русских мужиков.

— Но их жизнь и вправду невыносима…

— Граф! Ради бога…

— Хорошо, хорошо… Итак, сотник Дунин-Борковский… — граф откинулся на лавке (разговор случился вечером и все там же — на постоялом дворе) и задумался, вспоминая что-то. — Да! Это была целая история! Был в Речи Посполитой коронный полковник, а по-казацки — поручик рыцарского круга, пан Каспер Анджей Дунин-Борковский, рыцарь герба лебедя… Белый лебедь на алом фоне щита… — прищелкнул граф пальцами, он был признанный знаток геральдики. — Владел он деревней Борковкой в Березнянской сотне Черниговского полка. Где-то за два года до рокоша Хмельницкого, то есть лет двадцать пять тому назад, налетел он на старинного врага своего, пана Войцеха Коссаковского, и сжег Крупич. Крупич — это имение Коссаковского под Нежином… Коссаковский в свою очередь налетел на Борковку, самого пана Каспера убил и семью его вырезал. Такое даже на Украине редко встречается. Вы помните, надеюсь, из-за чего взбунтовался Хмель?…

Анжелика вообще не слышала ни о каком «Хмеле», Мигулин же спокойно кивнул, как бы подтверждая слова графа.

— Разумеется, Коссаковского ждал суд. Но тут началось то всеобщее побоище, которое длилось двадцать лет, и которое для Польши еще не кончилось, и о налете забыли. И вдруг через год после войны, как только эти земли отошли России, объявляется уцелевший наследник герба, некий Василий Борковский, которого якобы спас во время налета епископ Иннокентий Черниговский и Остерский. Епископ этот был униат, а по крови — Дунин-Борковский. Все совпадает! Новоявленный Василий сперва служит ктитором Елецкого Успенского монастыря, а потом восстанавливается в правах, получает все отцовские земли и, кроме прочего, наследственный чин черниговского сотника. Появляются слухи, что он невероятно богат… А? Какое счастье! Справедливость восторжествовала! Но вся загвоздка в том… — и тут граф расхохотался, — что епископ Иннокентий, как оказывается, помер… да-да!.. за несколько лет до налета пана Войцеха на пана Каспера. Каково!

— Вы хотите сказать, что черниговский сотник Василий Дунин-Борковский самозванец? — спросила Анжелика.

— И в этом нет ничего удивительного, — с победным видом сказал граф.

— Почему? — за ответом Анжелика повернулась к Мигулину.

— О, их тут столько было… — равнодушно пожал плечами тот.

— Мы отвлеклись от нашего сотника, — напомнил граф. — Юный счастливец помимо прочего обладает множеством талантов. Просто маг и волшебник! Он заговорит вам кровь из любой раны, снимет любую боль, предскажет вам судьбу почище любой цыганки, даст амулет, а если попасть к нему под пьяную руку, когда этот маг не знает удержу своим способностям, то он вас, пожалуй, летать заставит…

«Почему Матвеев решил поручить мое дело этому человеку? — задумалась Анжелика. — Амулеты… Предсказывает будущее… Неужели русский министр верит в это?»

— И это не все, — продолжал граф. — Его имение стало настоящим местом поломничества. К нему приходят из Индии, из Турции, из Ирана…

«Ах, вон оно в чем дело…» — догадалась Анжелика.

— Как долго еще ехать нам до этого Дунина-Борковского? — спросила она у Мигулина.

— Дня четыре…

— А если быстрее?

— С каретой быстрее невозможно.

— А если бросить все и поскакать? У вас же есть запасные лошади…

— Больше суток.

— Подседлайте мне завтра лошадь, распорядилась Анжелика. — Карета нас догонит. Подождем ее в имении этого мага и волшебника.

— На вашем месте я не стал бы так торопиться, — вмешался граф. — Что такое встречи со всеми магами и им подобными, я немного знаю.

— Откуда же?

— Моя тетушка, которую вы имели удовольствие видеть, в совершенстве владела этой наукой, — ответил граф, переходя на французский язык. — Благодаря своим познаниям, она и втянула меня в ту связь.

— И как настоящая ведьма скакала на вас верхом, — съязвила Анжелика. — Что ж, имела удовольствие видеть…

— Да, у нее это лихо получалось, — усмехнулся задетый выпадом Анжелики граф.