Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП)

— Да, они считали, — сказал он и откашлялся, протерев рукой потный лоб. — Ну что ж, думаю, нам остается только ждать и искать. Имя нам поможет. Я пошлю письмо Дункану и Фаркарду, чтобы они поискали, — он раздраженно потянул воздух и выдохнул.

— Что мне с ним делать, когда я найду его? Сын ведьмы или нет, но он мой родственник; я не могу убить его. Не после того… — он вовремя спохватился и кашлянул. — Я имею в виду, он сын Дугала. Он мой двоюродный брат, в конце концов.

Я понимала, что он на самом деле имел виду. Четыре человека знали, что произошло в чердачной комнате калоденского дома за день до сражения. Один из них мертв, другой исчез и, скорее всего, тоже мертв. Только я осталась свидетелем того, как пролилась кровь Дугала, и чья рука это сделала. Независимо от того, какое преступление совершил Уильям Баккли МакКензи, Джейми не станет убивать его ради отца.

— Ты собирался убить его? Пока не узнал, кто он? — Бри выглядела потрясенной от этой мысли. Она медленно крутила в руках запятнанную краской тряпку.

Джейми повернулся к ней.

— Роджер Мак — твой муж, сын моего дома, — очень серьезно произнес он. — Конечно, я отомстил бы за него.

Брианна поглядела на меня, потом отвела глаза. Она выглядела странно задумчивой, и ее вид немного встревожил меня.

— Хорошо, — сказала она очень тихо. — Когда ты найдешь Уильяма Баккли МакКензи, я хочу знать об этом.

Она сложила тряпку, затолкала ее в карман блузы и вернулась к работе.

Брианна соскребла немного голубовато-зеленой краски с края палитры и капнула ее на большое бледно-серое пятно. Она поколебалась мгновение, наклоняя палитру из стороны в сторону, чтобы рассмотреть полученный цвет, потом добавила немного кобальта с другой стороны пятна, создав переход тонов от сине-серого к серо-зеленому, слишком слабый, чтобы его мог различить неопытный глаз.

Она взяла одну из коротких широких кистей и короткими несильными ударами нанесла серые тона вдоль челюсти на холсте. Да, это было почти правильно — бледная, как обожженный фарфор, кожа, но с ярким оттенком, одновременно деликатным и земным.

Поглощенная вдохновением артиста, она не замечала окружение, глубоко погрузившись в работу, сравнивая появляющееся на холсте с тем, что было в ее памяти. Не то, что бы она никогда раньше не видела мертвого человека. Ее отец, Фрэнк, был похоронен в открытом гробу, и она присутствовала на похоронах родственника своих старых друзей. Но цвета бальзамировщика были ярки и почти грубы по сравнению с цветами свежего трупа. Она была поражена контрастом.

«Это из-за крови», — подумала она, беря тонкую кисть, чтобы добавить точку чистого голубовато-зеленого цвета в углубление глазницы. Смерть не изменяет ни форму костей, ни тени, которые они отбрасывают. Но кровь окрашивает эти тени. В жизни они голубоватые, красноватые, розовые и бледно-лиловые от крови, движущейся под кожей; в смерти, когда кровь останавливается, густеет и темнеет, цвета синие, как у голубой глины, фиолетовые, индиго и лиловато-коричневые… и еще появляется новый цвет — деликатно-зеленый, который ее художественный ум с жесткой ясностью классифицировал, как начало гниения.

Из зала раздались незнакомые голоса, и она настороженно прислушалась. Фиби Шерстон любила приводить своих гостей полюбоваться на процесс написания портрета. Обычно Брианна не возражала против этого и даже объясняла, что она делала, но сейчас работа была сложная, и времени оставалось мало. Она могла работать с такими тонкими оттенками только в короткий период заката, когда света было еще достаточно, и он не был слишком ярок.

Голоса, однако, двинулись в сторону гостиной; она расслабилась и снова взяла толстую кисть.

Она вызвала видение в своей памяти: мертвец, которого они положили под деревом возле импровизированного госпиталя ее матери у Аламанса. Она ожидала, что будет потрясена боевыми ранами и смертью, а вместо этого была потрясена своим отношением к ним. Она видела ужасные вещи, но это не походило на обычные приемы больных, которые проводила ее мать, и которые она посещала в свое свободное время, чтобы посочувствовать пациентам в мелких немочах слабой плоти. На поле битвы все происходило очень быстро, было слишком много раненых, чтобы делать все тщательно и выверено.

Несмотря на спешку и нехватку времени, каждый раз проходя мимо того дерева, она на мгновение останавливалась. Наклонялась, чтобы отогнуть угол одеяла, и смотрела в лицо человека. Потрясенная собственной зачарованностью, но не делая усилий, чтобы сопротивляться ему, она запоминала удивительные необратимые изменения цвета и тени, окоченение мускулов и изменение форм, когда кожа теснее липла к костям, и процесс смерти и распада начинал свою ужасную магию.

Ей не пришло в голову спросить имя мертвеца. Было ли это бесчувственно с ее стороны, задалась она вопросом. Вероятно, это от того, что все ее чувства были направлены на другое — и тогда и теперь. Все же она закрыла глаза и прочитала быструю молитву об успокоении души неизвестного человека.

Когда она открыла глаза, свет уже исчез. Она почистила палитру и стала мыть кисти и руки, медленно и неохотно возвращаясь к миру вне ее работы.

Джема уже должны накормить и искупать, но он отказывался лечь спать, пока она не давала ему грудь и не укачивала на руках. Ее груди немного закололо при этой мысли; в них было полно молока, но не было мучительной боли от переполненности, так как Джем стал есть твердую пищу, и его потребность в грудном молоке уменьшилась.

Она укачает Джема, положит спать, а потом пойдет на кухню и съест свой запоздалый ужин. Она не ужинала со всеми, желая использовать вечерний свет, и ее живот тихонько урчал, когда ароматы пищи в воздухе заменяли острые запахи скипидара и льняного масла.

А потом… она поднимется наверх к Роджеру. Ее губы сжались при этой мысли и, осознав это, она заставила их надуться, выдохнув воздух с такой силой, что они завибрировали с треском, как моторная лодка.

В этот неудачный момент в двери просунулась удивленная голова Фиби Шерстон. Она моргнула, но воспитанно сделала вид, что ничего не заметила.

— О, моя дорогая, вот вы где! Выйдите, пожалуйста, на минутку в гостиную. Мистер и миссис Уилбур хотели бы с вами познакомиться.

— О, хорошо, разумеется, — произнесла Брианна со всей вежливостью, которую смогла изобразить. Она показала на свою запятнанную блузу. — Позвольте мне только пойти и переодеться…

Миссис Шерстон отклонила ее просьбу, очевидно желая похвастать домашним художником в его рабочем костюме.

— Нет, нет, не беспокойтесь об этом. Этим вечером мы все одеты просто. Никто не станет возражать.

Брианна неохотно двинулась к гостиной.

— Хорошо. Но только на несколько минут — я должна уложить Джема спать.

Пухлый рот миссис Шерстон слегка сжался; она не видела причины, почему бы ее рабам не заняться ребенком, но она уже слышала мнение Брианны на этот счет и потому мудро не стала настаивать.

Родители Брианны были в комнате с Уилбурами, которые оказались приятной пожилой парой, и которых ее мать назвала бы Дарби и Джоан. [182] Они засуетились при ее появлении, вежливо настаивая на своем желании посмотреть портрет и выражая глубокое восхищение и картиной, и живописцем, и вообще вели себя с такой добротой, что она расслабилась.

Она уже собралась извиниться и покинуть их, когда мистер Уилбур, воспользовавшись затишьем в разговоре, с доброжелательной улыбкой повернулся к ней.

— Я так понимаю, что поздравления по случаю вашей удачи принимаются, миссис МакКензи?

— А? О… спасибо, — произнесла она, сомневаясь, по какому поводу были поздравления. Она поглядела на мать в поисках подсказки. Клэр немного поморщилась и посмотрела на Джейми, который кашлянул.

— Губернатор Трайон предоставил твоему мужу пять тысяч акров земли в дальних горах, — сказал он ровным, почти бесцветным голосом.

— Да? — на мгновение она почувствовала изумление. — Что… почему?