Зимняя мантия

– Мне жаль, что приходится встречаться с вами в таких обстоятельствах, – произнес де Рюль, когда Уолтеф провел их в шатер.

– Мне тоже, – кивнул Уолтеф. – До нас дошли рассказы о печальной участи населения севера.

– Эту участь они сами на себя навлекли, присоединившись к датчанам и бунтовщикам, – резко возразил де Рюль.

Уолтеф вспыхнул от гнева.

– Но у датчан и восставших больше общего с этими людьми, чем когда-либо будет с нормандцами, – пояснил он. – Мой собственный отец похоронен в Йорке под покровительством святого Олафа, и люди ненавидят ваши замки и укрепления. Они для них символы плена. – Он сжал кулаки.

– Они символы порядка, который король Вильгельм несет этим землям, – мягко возразил де Рюль. – Он не потерпит ничьего сопротивления. Вы рискуете жизнью, становясь на его пути, вам угрожает смерть.

Уолтеф взял чашу с медом из рук Симона, который дрожал, несмотря на внешнюю невозмутимость.

– Я не боюсь умереть, – заявил Уолтеф.

Но де Рюлю хорошо понятна была эта бравада.

– Тогда вы глупец, Уолтеф Хантингдонский, – сказал он, – и я говорю сейчас как друг, как человек, который благодарен вам за жизнь своего сына, а не как посланник моего короля. Вы должны бояться умереть, потому что вы напрасно погубите не только свою жизнь. Вы говорите, что слышали, что случилось с людьми с севера, вздумавшими сопротивляться. Что же станет с людьми в ваших владениях? Под чьим игом им придется жить, если вы умрете? Ваш главный долг – перед ними. Против Вильгельма вам не выстоять. Он перейдет через реку вместе с армией, а вы отступите. И куда? В Честер?

Уолтеф растерялся. Он смотрел на де Рюля в паническом ужасе.

– Это же очевидно, – продолжал нормандец, нетерпеливо взмахнув рукой. – Там последний оплот сопротивления англичан. Вильгельм придет туда, и их ждет та же участь, что и остальных. И не надейтесь, что в это время года это невозможно. Вильгельм может двигать горы, не говоря уж о том, чтобы перейти через них.

– И что вы предлагаете? – впервые подал голос Госпатрик. Он стоял у выхода из шатра, как будто готовясь сбежать.

– Король сохранит вам жизни и отдаст земли, если вы поклянетесь ему в верности, – заявил де Рюль. – Но вы должны сдаться сейчас, и ваша сдача должна быть безусловной.

Уолтеф и Госпатрик переглянулись.

– Вы не найдете поддержки у датчан, – добавил де Рюль. – Вильгельм золотом заплатил за их верность. – Он покачал головой. – Датчане явились грабить, и им безразлично, из каких кошельков они получают деньги – английских или нормандских.

– Это неправда! – воскликнул Уолтеф.

– Правда или нет, но их сейчас здесь нет, чтобы поддержать вас. Они одержали победу в одной битве и вволю намародерствовали. Зачем им оставаться, переживать суровую зиму и сражаться с нормандцами, когда можно отправиться домой с добычей и пить свое вино с женами и любовницами?

Уолтеф потер бороду и неожиданно почувствовал себя стариком. Их дело было проиграно. Обнадеживало только то, что Вильгельм послал Ришара де Рюля, а тот привез с собой сыновей – это значило, что путь к примирению еще открыт.

– Вы тоже можете поехать домой, – пробормотал де Рюль. – Надо только сдаться королю.

Уолтеф мрачно улыбнулся.

– Мой дом здесь, – возразил он. – И пусть Вильгельм – король, сие не значит, что эта земля будет действительно принадлежать ему.

Вскоре нормандцы засобирались. Госпатрик удалился в свой шатер, но Уолтеф пошел проводить де Рюля и сыновей. Симон до сих пор не произнес ни слова и старался не встречаться с Уолтефом взглядом.

– Я знаю, почему вы восстали против короля, – тихо произнес де Рюль. Он перебирал поводья, явно не торопясь сесть на лошадь и уехать.

– В самом деле? – Уолтеф сложил руки на груди.

– Кто знает: может, на вашем месте я поступил бы так же.

– И что бы вы сделали, будь вы на моем месте сейчас?

Нормандец сунул ногу в стремя и вскочил в седло.

– Я бы сдался на милость короля и снова поклялся бы ему в верности. – Он натянул поводья. – Вильгельм тоже знает причину, – добавил он. – Если вы безоговорочно сложите оружие, он может изменить свое мнение по определенному вопросу.

Эти слова были для Уолтефа равносильны удару в живот – он едва не задохнулся. Кое-как он сумел собраться с мыслями.

– И дразнить меня, как Эдвина Мерсийского?! – прорычал он. – Вы думаете, что меня можно так дешево купить и продать?

Лошадь де Рюля поднялась на дыбы, и рыцарь натянул поводья.

– Вы спасли жизнь моему сыну. Я посланник Вильгельма, но я сам себе хозяин и врать вам не стану. Вильгельм разбил лагерь на другом берегу реки. Так что у вас две недели, чтобы сдаться.

– А если я откажусь?

– Тогда да спасет Бог вашу душу, – грустно подвел итог де Рюль. Он протянул руку просительным жестом. – Ради всего святого, милорд, умоляю вам примириться с Вильгельмом, прежде чем вы обретете покой в могиле.

Уолтеф сжал зубы.

– Сомневаюсь, что, если я вырою себе могилу сейчас, я буду лежать там в покое, – сказал он. – Скажите Вильгельму, что я появлюсь, когда буду готов.

Де Рюль кивнул. Симон вскочил в седло и взял белый флаг.

Уолтеф взглянул на него.

– Как твоя нога?

Симон впервые не отвел глаза, и Уолтеф разглядел в них усталость и сожаление.

– Она хорошо мне служит, милорд, – сказал он.

Голос его стал ниже, хотя в нем все еще слышались звонкие мальчишеские нотки. Пройдет время, прежде чем голос начнет ломаться. Но нотки восторженной наивности исчезли, и Уолтеф подозревал, что в этом есть и его вина. Герои не должны оказываться предателями, а объяснить свой поступок он не мог, поскольку и сам не очень понимал, почему так поступил.

– Рад был снова тебя увидеть. Мне кажется, ты вырос, – сказал Уолтеф, пряча смущение за дежурными фразами.

Теперь Симон смотрел прямо на него, его светло-карие глаза приобрели оттенок балтийского янтаря.

– Вы не питаете к нам ненависти? – спросил он.

– Ненависти? – удивился Уолтеф. – Господи, конечно ист. С чего ты это взял?

– Из-за Йорка… и того, что было потом. – Он запнулся. Уолтеф подумал, каким страшным картинам опустошения и разрухи мальчик стал свидетелем. Наверное, больше, чем он смог переварить, ведь он постоянно был при дворе Вильгельма.

Уолтеф качнул головой и поморщился.

– Знаешь, парень, – сказал он, – вечно ты задаешь мне вопросы, на которые я не могу или не должен из приличия отвечать. Мне многое в нормандцах не нравится, но ты не один из них… и никогда не будешь.

Симон сдвинул брови и задумался.

– Значит, я смогу навещать вас… когда вас простят?

Уолтеф заставил себя улыбнуться.

– Ты и твой отец всегда будут желанными гостями в моих владениях, – произнес он.

Симон просиял.

– Надеюсь, это будет скоро.

– Я тоже надеюсь, – сказал Уолтеф вполне искренне. Если он склонит голову перед Вильгельмом, то доверие этого мальчика будет одной из тому причин.

В лагере нормандцев царили порядок и дисциплина. Здесь со своими воинами Уолтеф чувствовал себя бандитом или пиратом. Его плащ на белом меху, золотые браслеты на запястьях, кольца на пальцах резко контрастировали со спартанской одеждой нормандских солдат. Впечатление это подчеркивалось их коротко стриженными волосами и гладко выбритыми лицами. Уолтеф вымыл голову и расчесал бороду, но все равно чувствовал себя варваром у ворот Рима. Он ясно понял, насколько был наивен, рассчитывая победить Вильгельма.

Он спешился и передал поводья груму. Подошел Ришар де Рюль, чтобы проводить его в королевский шатер.

– Я рад, что вы приехали, милорд, – сказал он.

Уолтеф передернул плечами.

– У меня не было выбора, ведь так?

Де Рюль откашлялся.

– Я должен забрать у вас меч и кинжал, – извиняющимся тоном произнес он. – Их вам вернут, когда вы будете уходить.

Уолтеф передал ему свой пояс с ножнами и повернулся, чтобы достать топор, притороченный к седлу.

– Это тоже, – заметил де Рюль, косясь на топор.