Ее крестовый поход

Иден спрятала улыбку в бокале с вином.

— Но вот с ценами на еду действительно много проблем, — уже серьезно заметил Уилл де Баррет. — Нельзя разместить армию крестоносцев в несколько тысяч человек на таком маленьком, независимо существующем острове, как Сицилия, и ожидать, что жители безропотно подчинятся. Проклятые бедные грифоны будут рады нашему уходу не меньше, чем мы сами.

— Что касается французского короля, — добавил сэр Джон, который все еще размышлял на эту тему, — то будем надеяться, что его жалкая ревность не доставит Ричарду особых хлопот.

— Ревность? — удивленно повторила Иден.

— Ага. Из-за нравственных качеств. Филипп знает, что Ричард как человек гораздо лучше, его больше любят. Когда мы первыми захватили Мессину, Филипп пытался заключить сепаратный договор с королем Танкредом, выступая в роли миротворца между ним и Ричардом. К счастью, Танкред вовремя понял, кому можно доверять, и поспешил заключить мир с нашим королем. Король за это проникся к нему симпатией. Он отдал Танкреду Эскалибур, чтобы скрепить мир.

— Нет! — Иден была потрясена. — Как мог он так поступить? Этот меч никогда не должен был покидать пределов Англии, ведь он часть нашего наследия. — Прошло всего несколько месяцев со дня чудесного открытия в Священной Земле Гластонбери гробницы короля Артура и королевы Гиневры, где и был найден таинственный меч, попавший к Артуру посредством волшебства. Размышляя об этом здесь, среди сердец, не ведающих, как должен англичанин оберегать свое сокровище, она опечалилась.

— Я думаю, что это принесет беду Англии и Ричарду, — мрачно сказала она, — отдать Эскалибур — все равно что отдать свое королевство и трон.

— Фи, леди, зачем так серьезно, — поддразнил ее сэр Джон. — Это была хорошая сделка. Танкред передал в ответ вероломные письма короля Филиппа, так что теперь Ричард раз и навсегда узнал тому цену.

— И тем не менее, — задумчиво проговорил Уилл де Баррет, — меч для нас самая драгоценная вещь, как верно заметила леди Иден, и наверняка найдется немало желающих быстро подхватить то, что Ричард не задумается отдать.

Никто не произнес вслух, но все подумали о младшем брате короля, принце Джоне, которого Ричард отправил в изгнание за его интриги, но потом вернул в Англию по просьбе королевы Элеоноры — ее не смущали разногласия между двумя ее любимыми сыновьями. Теперь он находился в Англии и имел возможность задумать и осуществить любое зло, однако Элеонора не собиралась надолго оставлять его без присмотра: хотя она очень его любила, знала она его еще лучше.

Неожиданно король встал и высоко поднял золотой кубок. Прозвучал призыв к молчанию, и озорные голубые глаза обшарили зал вдоль и поперек, сплачивая сидящих так, что все мысленно устремились к одной яркой, господствовавшей фигуре.

— Друзья! — он говорил негромко, но страстно, голос плыл по залу, словно невидимый дым. — Вы очень терпеливо переносили скучное ожидание, я хочу поблагодарить вас за это. Я сам чувствовал это нетерпение. — Он поднял руку, но не смог сдержать приветственные крики. Львиное Сердце стремился к воротам Иерусалима. Как хорошо они это знали!

— Я выжидал здесь не только из-за сладких фруктов с завоеванных территорий, — продолжал Ричард, выдержав секундную паузу, — но из-за еще более сладкой еды, которую моя светлейшая матушка привезла для украшения моего стола! — Он повел рукой широким выразительным жестом, сначала низко поклонившись королеве Элеоноре, которая наблюдала за ним с обычной, слегка ироничной усмешкой, а затем вытянул обе руки к Беренгарии, которая, покраснев от смущения, встала и вложила в них свои. Король по очереди прижал каждую к губам и отпустил, чтобы она могла взять кубок, а сам вновь поднял свой и радостно провозгласил:

— Дорогие друзья, я представляю вам будущую королеву Англии, не выпьете ли вместе со мной за ее здоровье?

И когда Иден присоединила свой голос к общему приветственному крику, который донесся к ним, и пока они стояли, четко обрисованные светом многих свечей, похожие на мифологические фигуры, ее взгляд упал на худощавую, статную женщину по правую руку от короля. Беренгария, конечно, будет королевой Англии, но никогда "немилостью Божьей". Иден произнесла в уме свой собственный тост.

Ночь приближалась к концу, и пир становился все более неуправляемым. Многие покинули свои места, чтобы поздороваться и поболтать с друзьями, музыканты играли все с большим задором, выводя странные мелодии в неистовых ритмах, незнакомые английским гостям — страстные, хватающие за сердце любовные песни и дикие, варварские ламенты, древнюю музыку сицилийских крестьян.

Иден обнаружила, что ее ноги непроизвольно притоптывают в такт музыке, а тело рвется в пляс, пока горячие ритмы смешиваются с бурлящим в ее крови вином. Неукротимые буйные танцы пробуждали ответное чувство — болезненное стремление к новым, ошеломляющим эмоциям, которые дожидались своего часа, дремлющие в глубинах ее сознания. Они несли собой тьму, но в то же время и огромное наслаждение. —

Зачарованная, она сидела запрокинув голову, так что пульсирующая жилка проступила у основания длинной шеи; сверкающий ореол от света горевшей рядом свечи окружал ее золотые волосы, рука расслабленно удерживала бокал с остатками вина. Неожиданно она поняла, что к ней склонилось чье-то совершенно незнакомое лицо. Лицо было смуглым, загорелым, с горящими ястребиными очами, обрамленное черными курчавыми волосами. Она почувствовала слабый запах сандалового дерева. Оставаясь все еще в плену очаровательной музыки, она посмотрела вверх и увидела себя, томную и озадаченную, отражавшуюся в темных, цвета осенней воды, зрачках.

— Тристан Дамартин, шевалье де Жарнак, миледи. Король послал меня сообщить, что желает встретиться с той, что была принцессе такой хорошей подругой.

Он медленно выпрямился, отметив про себя цветущую красоту ее лица и роскошь ее густых волос.

— Король чрезвычайно добр, — вернула Иден комплимент. Она хотела было поправить растрепавшиеся волосы, но не сумела сделать это под бесстрастным наблюдением стоявшего рядом безупречного рыцаря. Тристан де Жарнак держался с не меньшим достоинством, чем любой земной принц: было ясно, что он ждет, чтобы сопровождать ее, однако это было не настолько очевидно, чтобы оказаться бестактным. Он стоял непринужденно, руки спокойно опущены, на губах едва заметная улыбка. Она собралась с духом и быстро поднялась, разбросав волосы по плечам. Рыцарь проводил ее к высокому столу, стоявшему напротив того, за которым сидел король, внимательно слушавший тихий голос Беренгарии.

— Милорд, это леди Иден! — немедленно сообщила принцесса, увидев приближавшуюся подругу.

— Истинный крест, она прехорошенькая! — пробормотал Ричард, пожалуй, гораздо громче, чем следовало.

Иден, не поднимая глаз, опустилась на одно колено. Король знаком велел ей подняться.

— Леди Иден из Хоукхеста, благородного дома Стакеси, — провозгласил стоявший рядом с ней высокий рыцарь; голос его был низким, но звучным, как у герольда.

— Я рад приветствовать вас, — просто сказал король. — Ваша красота доставит удовольствие множеству глаз, которые в течение шести месяцев могли любоваться только кольчугами и суровыми лицами. По крайней мере, так считалось официально, — добавил он. Те, кто знал его, а в их числе был и Тристан де Жарнак, делали в уме возможные прогнозы на завтра. Когда лев миролюбив ночью, наутро его зубы становятся еще острее.

Когда ее представление было закончено, Иден последовала за развевавшимся темно-синим плащом де Жарнака на свое место в конце стола. Здесь сэр Джон уже начал выходить из послеобеденного оцепенения, и Уилл де Баррет успел вернуться из своего похода по залу. По тому, как они проворно вскочили, приветствуя ее провожатого, можно было безошибочно заключить, что тот пользуется огромным уважением. Де Жарнак ответил на их приветствия, непринужденно заметив:

— Я оставляю вас в отличной компании, леди. Верьте всему, что говорит Уилл, и не принимайте в расчет половину того, что говорит вам Джон, и тогда вы многому научитесь... если сумеете заставить Джона хоть иногда помолчать.