Единорог и три короны

Теперь венгр с Пьером могли выйти на новый след, положение же Камиллы вновь стало очень опасным — она выдала себя, и ей нужно возвращаться в тюрьму, под надежную защиту толстых каменных стен.

Это было разумным решением, и Камилле пришлось с ним согласиться, однако в глубине души она испытывала смутную тревогу. Нетрудно догадаться, какая встреча ожидала ее в крепости.

— Ты прав, Тибор, — со вздохом сказала она. — Но во второй раз мне уже не убежать. За мной теперь будут смотреть очень бдительно.

Чтобы не пугать друзей, она умолчала, что по возвращении, скорее всего, угодит к карцер.

— Мы найдем средство, — произнес оруженосец таким уверенным тоном, что Камилла почти успокоилась и приготовилась войти в свою темницу с гордо поднятой головой.

13

Гонец с посланием от привратника тюрьмы разыскивал шевалье д’Амбремона, и один из гвардейцев проводил его к молодому офицеру, который тренировался в фехтовальном зале, принадлежавшем самому прославленному в армии «Королевскому батальону».

Служить в нем могли только дворяне, главным образом младшие сыновья знатных родов. Эти юноши приезжали в Пьемонт из всех уголков Европы, привлеченные блеском уникального в своем роде полка. Казарма находилась рядом с королевским дворцом, поскольку офицеры батальона принадлежали к цвету пьемонтской армии и служили тем самым украшением двора. Монарх желал постоянно иметь их под рукой.

Хотя в этом подразделении не существовало строгой иерархии, все молодые люди добровольно соблюдали строжайшие законы верности и чести.

В награду за абсолютную преданность они пользовались чрезвычайным расположением Виктора-Амедея II — их почитали при дворе наравне с герцогами и принцами. Если бы они остались на родине, то вряд ли смогли бы даже приблизиться к особе королевской крови, а в Пьемонте всем им была дарована привилегия свободного доступа в покои монарха.

Офицеры батальона в отношениях между собой исповедовали равенство сын герцога не имел никаких преимуществ перед наследником простого барона. Превыше всего здесь почитали доблесть и искусство в военном деле. Король назначил командиром батальона молодого Филиппа д’Амбремона, носившего всего лишь титул шевалье, но проявившего поистине удивительные качества военачальника и рыцарственное благородство. Он был умен и беззаветно смел, но при этом расчетлив и осторожен. Гордый до высокомерия и вспыльчивый от природы, он умел обуздывать свои порывы, если того требовала служба короля. Совсем недавно его сделали офицером генерального штаба, и это не вызвало никаких возражений со стороны убеленных сединами опытных воинов, поскольку все они восхищались мужеством молодого дворянина.

Фехтовальный зал, в котором каждый день тренировались офицеры батальона, поражал своим роскошным убранством. Очень просторный и светлый, он был задрапирован красным шелком и украшен лепниной. Сам король не гнушался заглядывать сюда, чтобы слегка размяться.

В это утро шевалье д’Амбремон не принимал участие в схватках, поскольку не вполне оправился от раны в плечо. Он смотрел, как фехтуют его друзья, аплодируя каждому удачному удару и комментируя со знанием дела каждый промах. Посланец передал ему записку, где было всего два слова: «Узница вернулась».

Кровь бросилась Филиппу в лицо: значит, она посмела! Она сделала то, что обещала!

Но зачем? Разумеется, чтобы посмеяться над ним. Эта девица — воплощение дьявола! Она унизила шевалье в глазах короля, ибо никогда еще он не терпел столь сокрушительного поражения, хотя ему поручались труднейшие дела. Впервые в жизни ему пришлось явиться к монарху с повинной головой — по ее вине!

Узнав о бегстве Камиллы, король нахмурился и увлек офицера в сторону, подальше от любопытных ушей. Виктор-Амедей потребовал рассказать ему о случившемся в деталях, и Филиппу пришлось скрепя сердце, подчиниться. Он объяснил, как пленница выскользнула из тюрьмы под носом у охраны и как налетела на него самого… Как между ними произошло столкновение с оружием в руках, в котором победа осталась за хрупкой девушкой, одолевшей одного из лучших фехтовальщиков в армии.

В конце концов, когда король убедился, что Камилла жива и невредима, он прошептал:

— Стало быть, ей это удалось! Она сбежала!

Филипп готов был поклясться, что в тоне Виктора-Амедея прозвучало восхищение. А монарх добавил вслух, обращаясь к пристыженному шевалье:

— Что ж, д’Амбремон, займитесь своей раной! Коменданту крепости придется сделать внушение Моя тюрьма не должна превращаться в проходной двор…

Филипп последовал совету монарха. Ему понадобилось три дня, чтобы подлечить рану и уязвленное самолюбие, но если плечо заживало быстро, то самолюбие страдало все сильнее!

И вот эта чертовка, от которой он, казалось, избавился навсегда, вновь появилась на горизонте!

Первым побуждением шевалье было немедленно броситься в тюрьму — ему хотелось удушить мерзавку собственными руками. Но он сдержался: слишком много чести для нее — пусть подождет! Чего она добивается? Филипп не верил, будто она пришла в крепость по собственной воле — ее что-то к этому подтолкнуло. А может быть, она просто испорченная девка, и ей доставляет удовольствие дразнить несчастного офицера, приставленного сторожить ее?

Если она действительно намеревалась вывести его из себя, то вступать в эту опасную игру не следовало. Филипп мысленно дал себе клятву сохранять хладнокровие и не поддаваться на провокации юной негодяйки.

Погруженный в мрачные размышления, шевалье не заметил, как двое сослуживцев, завершив схватку, подошли к нему. Один из них был виконт де Ландрупсен — молодой датский аристократ с внешностью херувима. Увидев, что Филипп не отрывает глаз от записки, он весело воскликнул:

— Очередное любовное послание, Филипп? Клянусь Богом, оставьте что-нибудь и для нас! Ведь вы соблазнили уже всех придворных красавиц!

Однако второй офицер лукаво промолвил:

— Боюсь, вы ошибаетесь, дорогой Микаэль. Посмотрите, какой кислый вид у нашего шевалье… Кажется, он получил не самые приятные известия!

— Неужели? Вам отказали в свидании?

Оба ждали от Филиппа остроумного ответа, но тот, вопреки обыкновению, молчал, не собираясь вступать в дружескую перепалку. В сущности, он их почти не слушал, ибо вдруг осознал, что не будет у него ни минуты покоя, пока он не разберется с Камиллой.

Внезапно решившись, он поспешно направился в тюрьму, не удостоив своих товарищей ни единым словом, а те изумленно глядели ему вслед.

— Какая муха его укусила? — спросил один.

— Влюбился, должно быть, — ответил другой, с философским спокойствием пожав плечами.

Итак, Камилла вновь оказалась в своей камере.

Ей не сразу удалось убедить привратника, что она возвращается по доброй воле. Бедняга только мотал головой, отказываясь впустить ее, — на его памяти не было случая, чтобы беглец рвался обратно в крепость! Наконец он уступил, однако сразу послал записку шевалье д’Амбремону — раз этому молодому дворянину поручено следить за узницей, пусть он и выкручивается!

Когда Филипп явился в тюрьму, он уже почти справился с волнением и в какой-то мере взял себя в руки — во всяком случае, в камеру он вошел с совершенно бесстрастным выражением лица. Камилла затаила дыхание. Она стояла спиной к окну в лучах света: белокурые волосы золотым ореолом окружали ее голову, и она походила на небесное видение.

Девушка ждала этого свидания с нескрываемой тревогой. Когда шевалье возник на пороге, у нее екнуло сердце. Как он красив! Она забыла, насколько он неотразим с этими тонкими мужественными чертами, высокой стройной фигурой, мрачным и победительным обаянием! В этот день на нем был великолепный красный мундир с золотыми галунами — форма Королевского батальона, которая делала офицера еще более блистательным, чем обычно.

Не говоря ни единого слова, он пристально смотрел на узницу. И она решилась первой приступить к боевым действиям, чтобы нарушить тягостное молчание.