Наследница (СИ)

— Ваш разговор в трактире мне известен, — перебила его Элен. — Что было дальше?

— Известен? Откуда? — Забродов удивлённо смотрел на неё.

— Это не важно. Вас слышали.

— Вот как… Тем лучше… Вы хотите знать, что было после того, как цыгане где-то спрятали вас, сделав вид, что вы утонули? Кречетов не поверил в это. Сначала он вроде успокоился, но через некоторое время решил, во что бы то ни стало, узнать, где вы. Для этого он грозился разорить весь табор, укрывший вас, и пороть всех, от мала до велика, до тех пор, пока кто-нибудь из них не сознается, где спрятали девчонку. Я узнал об этом за день до того, как Кречетов с Григорьевым собрались ехать к цыганам. Я опередил их. Табор успел уйти.

Но всё закончилось бедой для меня. Через неделю после своей поездки в табор я отлучился из дома. А когда вернулся, застал жену в слезах. Она плакала и всё повторяла, что согласилась бы скорее ходить по дорогам с нищенской сумой, чем быть замужем за убийцей. Никаких объяснений она слушать не хотела. Она отталкивала меня так же, как когда-то мать… К вечеру у неё вновь открылось кровотечение. Доктор ничего не смог сделать. Я остался один…

— После того, как я похоронил жену, — продолжал Забродов после длительного молчания, не прерванного ни единым звуком, — сразу поехал к Кречетову. На мои обвинения он ответил, холодно пожав плечами, что сделал то же, что и я — просто сказал, просто предупредил. Я предупредил цыган о грозящей им опасности, а он — мою жену, чтобы она знала, с кем связала свою судьбу, чьего ребёнка носит. Я, не помня себя, набросился на него, но меня схватили слуги и избили так, что я потом два дня отлёживался… А Кречетов опять смеялся. Потом сказал, что если я попытаюсь донести на него, он легко докажет, что весь план был задуман мной.

Забродов вновь замолчал. Элен водила пальцем по столу, не поднимая глаз. Зубы были крепко сжаты, на щеках горели красные пятна.

— Когда прошла первая боль от потери жены, — вновь заговорил Забродов, — я продал всё, что имел. Я решил уехать куда-нибудь, где ничто не напоминало бы мне о событиях, приведших к трагедии и одиночеству. Со мной остался только один старый слуга, не пожелавший покинуть меня. В Казани мы оказались случайно… Чем я здесь жил, вы, вероятно, уже знаете, хотя и не могу понять, откуда. Также не понимаю, как Кречетов узнал, где я осел. Всё тянулось как-то однообразно-спокойно. А потом умер от старости мой слуга. И тут я понял, что меня больше ничего не связывает с той жизнью, которая вокруг меня. Вот тогда я и подумал о монастыре…Теперь вы знаете всё. Если хотите что-то спросить, я отвечу, если смогу.

Элен подняла голову, потом встала. Мужчина, стоявший перед ней, невольно сделал шаг назад под взглядом глаз, которые, казалось, горели яростью и презрением под сошедшимися бровями. Но голос прозвучал неожиданно тихо:

— И вам никогда не приходило в голову отомстить? Вы знали виновника всего, что с вами случилось, ходили с ним рядом и даже не пытались уничтожить его?!

— А разве это вернуло бы мне мать, жену? Или так и не родившегося ребёнка?

— Значит, по-вашему, нужно оставить всё, как есть? А вы никогда не думали, что Алексей Кречетов сможет причинить вред ещё не раз и не одному человеку? Такие, как он, не меняются. А если и меняются, то только в худшую сторону.

— Это так. Но кто я такой, чтобы решать, чего заслужил человек, чтобы вмешиваться в его судьбу?

— Бог вам судья! — еле сдержавшись, чтобы не сказать всего, что рвалось наружу, ответила Элен и быстро вышла.

Идя вдоль монастырской ограды к ожидавшему её с лошадьми Юзефу, она подумала вдруг, что то выражение глаз, которое она заметила у Забродова в начале разговора и вернувшееся в конце его, видимо, называется смирением.

«Да-а, этого я никогда не приму. Наверное, я не создана для смирения, раз оно меня так раздражает, — размышляла Элен и усмехнулась: — Плохая же из меня вышла бы монахиня, если бы тогда, по дороге в Польшу, я осталась в монастыре!»

Юзеф, помогая ей сесть в седло, спросил, почему она так задержалась.

— Я уж замерзать начал, да и кони застоялись, пришлось проехаться немного.

— Долгая получилась беседа. Я многое узнала. Знаешь, давай прокатимся немного, я тебе всё расскажу. Не хочется сейчас в дом возвращаться, мне как будто воздуха мало стало, пока я там сидела и слушала Забродова.

Домой вернулись в сумерках. После обеда Элен с Юзефом так и остались за столом.

— Никак не могу успокоиться, — раздражённо сказала Элен. — Ну, откуда берутся такие люди?

— Ты о ком? О своём кузене или о Забродове?

— Да и о том и о другом. Но с Алексеем всё более или менее ясно — он негодяй, негодяй во всём и со всеми. Но Забродов! Вот ведь родился же такой! Да его мать и жена во много раз сильнее, чем он! А ведь он мужчина, так почему же он даже не попытался что-то сделать?

— Ну, он же предупредил цыган.

— Да-а! Это просто эпический подвиг!

— Может, это и не выглядит подвигом, но он дорого заплатил за свой поступок.

— А мог бы вместо этого просто уничтожить виновника всех своих несчастий!

— По-моему, мы поменялись ролями, — улыбнулся Юзеф. — Когда-то ты заставила меня задуматься, предложив представить себя в такой же ситуации. Кстати, речь шла именно о Забродове. Помнишь? И я, обдумав всё, не смог даже сам себе ответить однозначно, как бы поступил. Он думал о жене, которая не пережила бы его смерти, о их ребёнке, который бы так и не родился.

— Но её всё равно не стало. А так они захватили бы с собой того, кто довёл их до этого!

— Элен, тебе хорошо рассуждать сейчас, когда уже известно, что случилось. А тогда он был уверен, что поступает правильно, чтобы не навредить жене.

— Неужели он думал, что его жена, если узнает, одобрит его поступки? Я бы…

— Я знаю, что сделала «ты бы», — Юзеф впервые выглядел раздражённым. — Прости мне мои слова, но ты не имеешь права рассуждать об этом, ты никогда ни за кого не отвечала, кроме себя самой. Ты никогда не попадала в ситуацию, когда от принятого тобой решения будет зависеть, пострадают ли твои близкие люди. Ты думаешь всегда только о себе, о своей цели, к которой идёшь, не обращая внимания на то, что причиняешь боль людям, которые… для которых ты дорога. Разве ты подумала о пане Буевиче, каково ему, привыкшему считать тебя дочерью, отпускать тебя сначала учиться махать шпагой в компании будущих убийц, а потом и вовсе в другую страну? И добро ещё, если поехала бы любимая воспитанница просто посмотреть, как люди живут. Так нет! Она уехала, чтобы осуществить свой план. План, который, будучи абсолютно авантюрным, может легко оказаться гибельным для неё. Ты не хочешь подумать немного, представить себе, что будет с твоим дядей, когда он получит известие о твоей смерти? Нет! Ты не хочешь об этом думать! Тебе кажется, что всё будет так, как ты задумала. Ну, может, с какими-нибудь мелкими изменениями и неожиданностями.

Элен, онемев, во все глаза смотрела на Юзефа. Она ещё никогда не видела его таким. Всегда выдержанный, он говорил сейчас горячо, в голосе была боль, серые глаза стали темнее обычного. Увидев её удивление, Юзеф замолчал, потом продолжил уже спокойнее:

— Элен, я не упрекаю тебя, избави Бог! Ты такая, какая есть, тебе не нужно меняться. Но ты не должна, не имеешь права обвинять человека, поступки и поведение которого не можешь оценить правильно, потому что никогда не была на его месте… А сейчас, прости, я пойду к себе. Я так понимаю, что скоро мы опять двинемся в путь, так что хочу отдохнуть в удобной постели, пока это возможно, — и он вышел, больше не взглянув на неё и не дожидаясь ответа.

Все в доме спали, а полуодетая Элен всё ходила по своей комнате, не замечая, что стало прохладно. Она в пятый, десятый, двадцать пятый раз прокручивала в голове слова Юзефа. Неужели она, в самом деле, такая? Действительно, стоило ей что-то задумать, она не признавала никаких препятствий, не обращала внимания на мнение окружающих, не принимала отказов. И ей ни разу не приходило в голову попытаться понять чувства других людей. Как, наверно, трудно было дяде Яношу решаться на то, о чём она его просила. Да что там просила — требовала! И всегда получала… А Гжесь? При мысли о Гжесе, щёки вдруг вспыхнули румянцем. Он сказал, что любит её. Но ведь она никогда не давала ему повода!.. Или давала? Они, конечно, не говорили о любви, но зато постоянно были вместе. Он порой выгораживал её. Но она тоже его выгораживала! Впрочем, это ещё хуже. Можно было подумать, что она делала это ради него, а ей на самом деле просто не хотелось, чтобы его наказывали, потому что ей не с кем будет играть.