Адютант (СИ)

– И... отступился князь?

– Отступился, барин, отступился. Ему-то все равно, кто. Другого привез, черненького, востренького. Да все не то... Запил опять, по девкам гулящим пошел, цыган звал, парней отвратных, что губы красят и в юбки рядятся, а все об вас думал. Не выдержал – за вами поехал. Фельдмаршал-то князя давно звал, все в златоглавую выписывал, а тот упирался. А за вами приехал.

Прохор чуть помолчал и неожиданно виновато посмотрел под ноги.

– Мы ведь давно уж здесь, барин, – признался он, – С самого лету. Шпиков князь нанял, детективов по-ихнему. И наших, и англицких. С утра придет, а ему отчет подают – где был, что делал. Тем и жил. Как вы с Лизаветой Павловной встречаться стали, аж с лица спал. Пил, буянил, грозился на дуель вызвать... да только непонятно кого. Потом успокоился: доложили, что, мол, несерьезно это. А после...

Я слушал, и внутри меня... как будто отпускало. Словно груз, давивший на меня все это время, снимался, вершок за вершком. А в груди разгоралось что-то непонятное... но приятное и покойное. Странно, а я думал, что был бы в ярости, узнай, что кто-то тайно следил за мной. А оказалось... Нет! Этого не может быть! Никогда!

– Хватит! Довольно!

Прохор запнулся на полуслове, а потом опять заладил свое:

– Не погубите, барин! Хоть поговорите с ним, греха-то от того не будет. Он для вас – что хотите, только молвите...

– Фельдмаршал дал три дня, – холодно, как только мог, начал я. – Может, князь и сам... одумается. Если нет – дашь мне знать.

Часы то летели галопом, то плелись, цепляясь один за другой. Я не мог спокойно ни есть, ни спать, мог лишь сидеть в кабинете, снова и снова терзая свою память. И вспоминалось отчего-то вовсе не пережитое мной унижение, а то самое приятное, что я без успеху старался гнать от себя в иное время. Теперь же у меня даже на то не было сил. Особенно ярко помнилось произошедшее на балу, когда кожа горела под его руками и стоны сами слетали с губ... Не того ли я все это время искал?

И словно в ответ мышцы мои напрягались, желая вновь почувствовать в себе запретное, и мужская плоть моя наливалась силой и болезненно ныла. И ничьи руки не могли подарить ей облегчения, кроме как...

Я сходил с ума.

На исходе второго дня к черному крыльцу подошел опрятно одетый мальчик и передал на словах короткое послание:

«Не одумался. Собирает вещи».

Я выслушал его, рассеянно сунул серебряный рубль и ушел в кабинет. Вызвал слуг и приказал подать умыться. Позавтракал, оделся как для прогулки, спокойно вышел из дома и сел в экипаж.

Через полчаса я стоял перед домом, где, как теперь мне было известно, остановился князь. Никем не задержанный, я прошел в дом с парадного крыльца, прошел его почти весь и остановился перед резными дверями, что предположительно вели в кабинет.

Я не думал ни о чем. В голове было настолько пусто и легко, что в ушах слегка звенело. Зачем я здесь? Что я буду говорить, как отговаривать? Нужно ли это вообще? Меня ничто не заботило. Я просто... приехал сюда. Я улыбнулся и толкнул дверь.

Ничего и не понадобилось.

Князь, взлохмаченный, в одной рубашке, небрежно заправленной в черные брюки, первые секунды не мог поверить, что это я. Потянулся было перекреститься, но уронил руку и просто стоял и смотрел.

Я шевельнулся, хотел подойти, и тут он стремительно пересек комнату и рухнул предо мной на колени.

Князь ***, бешеный Барс пограничья, надменный, гордый, не ломающийся не перед чем, стоял предо мной на коленях. И слезы текли из его глаз.

– Андрюша... – только и выдохнул он, – Андрюшенька... ты...

– Я...

И словно лед на реке вскрылся. Князь заговорил, быстро, страстно, глотая слова и мешая их с поцелуями, покрывая ими мои руки. Называл ласковыми именами, сулил все мыслимое и немыслимое.

– Родной... все тебе, все отдам... Дом, имение, деньги – все... Душу мою, жизнь, сердце из груди вырву – только не уходи. Останься... Пальцем тебя не трону, вижу – противен... Только не уходи. Умру я без тебя.

Выдохся, иссяк, голову назад запрокинул, в лицо мое глазами впился, ответа ждет, приговора.

А у меня в горле ком стоит, слова сказать не могу. Тогда я наклонился, запустил пальцы в его кудри и поцеловал.

В первый раз – сам.

Конец

Январь, 2004