Жаркая страсть

Тот моргнул и медленно подчинился. На свет появилась серебряная ложка. Эдвард уставился на нее как на ядовитую змею.

Джек снова сел.

— Позвоните Хоулетту.

Явно взволнованный, Эдвард подошел к сонетке и дернул шнурок.

Почти сразу же появился Хоулетт:

— Да, милорд?

Он мельком взглянул на Эдварда, но, увидев лицо Джека, присмотрелся пристальнее.

Эдвард повесил голову.

Джек тяжело вздохнул:

— Я только сейчас видел, как Эдвард собирался уйти с серебряной ложкой в кармане. Проводи его в его комнату и подожди, пока он сложит вещи. Я больше не желаю его видеть.

Поднявшись, Джек шагнул к двери, но остановился рядом с Хоулеттом.

— Да, и не забудь взять у Григгса его жалованье и отдать ему.

— Э-э… да, милорд, — заикаясь, пробормотал Хоулетт.

Вид у него был совершенно убитый.

Джек кивнул и, нахмурившись, вышел в холл. Может, Хоулетт считает, что хозяин винит его за то, что нанял вороватого слугу? Не может быть! Однако у Эдварда лондонский акцент: легко скрыть темное прошлое, когда находишься вдали от дома.

Все еще не зная, как лучше подойти к Клэрис, Джек вышел на террасу глотнуть свежего воздуха. Взгляд его привлек розарий. Поддавшись искушению, он отправился туда.

Вернулся Джек через полчаса. В холле уже поджидали Коннимор и Хоулетт.

— Можно потолковать с вами, милорд? — спросил дворецкий, выступив вперед.

Джек поморщился и показал на кабинет. Хоулетт закрыл дверь и вместе с Коннимор остановился перед письменным столом. Джек тоже не стал садиться.

— В чем дело?

— Это насчет Эдварда, милорд.

Коннимор переглянулась с Хоулетгом, а затем обратилась к Джеку:

— Пока что Эдвард сидит у себя в комнате, но… прежде чем мы отошлем его, как вы приказали, не могли бы вы…

Коннимор заломила руки и выпалила:

— Пожалуйста, не могли бы вы поговорить о нем с леди Клэрис?

Хоулетт, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, откашлялся:

— Вы и вправду должны кое-что знать об Эдварде, милорд, но это не наша тайна.

Джек перевел взгляд с дворецкого на экономку. Оба знали его едва ли не с рождения. Оба советовали поговорить с Клэрис, прежде чем он совершит непоправимую ошибку.

Вспыхнувшее раздражение быстро улеглось. Ни Хоулетт, ни Коннимор не были склонны к безрассудным поступкам и к тому же не знали об отношениях Джека и Клэрис. Ситуация, снова возникшая после спокойных минут в розарии, была его рук делом. Джек сам затеял все это, но, нужно признать, будь Клэрис застенчивой мышкой, он не отреагировал бы так остро. Мрачно поджав губы, Джек кивнул:

— Прекрасно. Я поговорю с леди Клэрис, после чего приму решение насчет Эдварда.

Коннимор облегченно вздохнула:

— Спасибо, милорд. Обещаю, вы не пожалеете.

— Совершенно верно, милорд, — обрадовался Хоулетт.

Оба почти выбежали из кабинета, оставив Джека гадать, что, черт возьми, происходит — почему его надежные, абсолютно нормальные слуги не возражают против нечистого на руку лакея?

Есть только один способ найти ответ, но мысль об этом преследовала его день к ночь. И нет смысла в проволочках. Он еще не придумал, как подойти к Боадицее без того, чтобы вновь не началась война. Но, может, последняя проблема и будет его спасением? Может, она не сумеет объяснить, почему среди слуг оказался вор, и это поставит ее в неловкое положение?

Джек направился к дому священника, но по какой-то причине не пошел по дороге, а протиснулся сквозь прогал в кустах. Интересно, знает ли Клэрис, кто его проделал? Мальчиком он был помешан на армии, и Джеймс всячески поощрял в нем эту склонность. С благословения отца он часами сидел у ног Джеймса, слушая истории о битвах и кампаниях. Именно у Джеймса он научился основам стратегии. Эти знания и терпение помогли ему выжить в чужой стране.

Добравшись до арочного входа, проделанного в живой изгороди, Джек поднял глаза. Его внимание привлекло какое-то движение слева. Дом находился справа. Между ним и задними газонами лежал поросший травой участок, вдоль которого тянулись бельевые веревки. Оказалось, что это Боадицея складывает простыню. Дочь маркиза стирает белье? Интригующая мысль!

Не успел он подумать, что делает, как уже пошел туда. Бельевые веревки висели достаточно далеко от дома: там им никто не помешает. В этот час в огороде наверняка никого нет.

Услышав шаги, Клэрис обернулась. Их взгляды встретились.

Лицо Боадицеи мгновенно превратилась в мрамор, холодный и неподатливый. Выражение лица оставалось неприступным. Бесстрастным.

Она сняла прищепку и потянулась к наволочке.

Ничего не поделаешь. Нужно идти.

Джек подобрался к тому месту, где низкая каменная ограда отделяла травянистый участок от огорода.

— Доброе утро, леди Клэрис.

— Доброе утро, лорд Уорнфлит. Джеймс, как обычно, в кабинете.

Стараясь не обращать внимания на холодное приветствие, он уселся на ограду в пяти шагах от Клэрис.

— Я пришел к вам.

Она не ответила.

Он смотрел, как она снимает наволочку и кладет в стоявшую у ног корзину. Когда она потянулась к следующей прищепке, Джек спросил:

— Не будете так любезны объяснить, почему некий Эдвард, которого я поймал на воровстве, служит в моем доме?

Она окинула его мрачным взглядом и снова повернулась к веревке:

— Он племянник Григгса.

Джек онемел. Вот такого он уж точно не ожидал!

— Племянник Григгса? — выдавил он наконец.

И было чему удивляться. Григгс славился своей честностью.

— Его единственный родственник.

Одолев очередную простыню, Клэрис продолжала:

— Два года назад умерла сестра Григгса. Он очень тревожился о ее сыне, отец которого исчез еще до рождения Эдварда. — Складывая простыню, она встретила взгляд Джека. — Григгс уже очень стар. Он так расстраивался, что мы стали волноваться за его здоровье. Пришлось разыскивать парня. Через Джеймса и церковные связи. Мы сумели привезти его сюда и вскоре поняли, что он вор, но… — Она немного помолчала. — По-моему, он клептоман. Не может остановиться. И похоже, даже не понимает, что ворует. Это происходит независимо от его желания.

Джек вспомнил выражение полного раскаяния на лице Эдварда, когда тот вытащил из кармана ложку.

— Но… но он все же вор!

— Да, но, кроме него, у Григгса больше нет родных… Мы все, буквально все, в Эвнинге знаем, что Эдвард ворует. Каждую неделю Коннимор и Хоулетт обыскивают его комнату. Собирают все, что он успел наворовать, и раздают пострадавшим. Эдвард служит в доме больше полутора лет, и за это время ничего ни у кого не пропало — по крайней мере навсегда.

Джек молчал, пытаясь осознать услышанное. Размышлял, вникал в детали, взвешивал, искал варианты… и не слишком охотно заключил, что придется оставить Эдварда в доме. Григгс слишком стар и дряхл. И слишком много значит для Джека. Нельзя нарушать его покой.

— Что вы собираетесь делать с ним… с Эдвардом?

— Ничего, — пожал плечами Джек. — А что, по-вашему, прикажете делать?

Ему показалось, что она едва заметно улыбнулась.

— У Джеймса какие-то проблемы с горничными? — спросил он.

— Почему вы интересуетесь? — улыбнулась она. — Потому что я снимаю белье?

Джек кивнул.

— Правда, я не знаком с привычками светских дам, — ответил он, игнорируя тихое фырканье, — но уверен, что возня с бельем не является привычным занятием дочерей аристократов.

— Эта дочь аристократа находит подобное занятие успокаивающим. Пока руки заняты, я могу думать.

Он жаждал спросить, о чем, но вместо этого молча наблюдал, как она ловко снимает, встряхивает и складывает белье. Пожалуй, она права: есть нечто крайне успокаивающее в этой простой домашней работе.

— Есть ряд вопросов, по которым бы я хотел с вами посоветоваться, — неожиданно для себя выпалил он и тут же осекся. Хотя, немного подумав, решил, что выбрал правильный путь.

— А именно? — спокойно спросила Клэрис.

— Например, цветы для церкви, — раздраженно бросил Джек.