Аристократия духа

Кейтон смерил его холодным взглядом.

— Возможно, но сам я склонен весьма многое объяснять себялюбием. Я уверен, что в основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм и неоднократно имел повод в том убедиться. Я не верю, что кто-то способен расстраиваться из-за чужих бед, переживать из-за чужих потерь и чувствовать чужую боль.

— Может быть, именно неспособность сострадать и обрекает вас на одиночество? — проронила мисс Сомервилл.

Он чуть смутился. Девица не говорила ничего оскорбительного, была участлива и смотрела на него без насмешки и высокомерия, но он ощущал странное внутреннее напряжение и неприятное беспокойство. Его почему-то тяготило её внимание.

— Возможно. Я устроен не по-христиански и не могу возлюбить ненавидящих меня. А вы способны сострадать тому, кого не любите, мисс Сомервилл?

— Почему нет? Вместо того, чтобы утверждать, что меня никто не любит и искать свидетельства чьей-то ненависти к себе, я попыталась бы любить, не ожидая взаимности.

Кейтон усмехнулся.

— Я так не умею. Не умею легко прощать оскорбления, не могу любить в ответ на насмешку, не хочу понимать того, кто причиняет боль. Мне также трудно извинять тех, кто задевает мое самолюбие, и я не понимаю, почему мистер Ренн считает, что я не эгоистичен.

Мисс Сомервилл подняла на мистера Кейтона внимательные глаза.

— Вы не в состоянии простить даже понимая, что причина обиды — глупость?

Кейтон пожал плечами, подумав о мисс Вейзи. Не её ли имела в виду мисс Сомервилл?

— Говорят, когда природа оставляет прореху в чьем-нибудь уме, она обычно замазывает ее толстым слоем самодовольства. Но кто дал право чужому самодовольству глумиться над моим самолюбием? — Тут он опомнился и мельком взглянув на огорчённое лицо мисс Эбигейл, подумал, что излишне увлёкся. — Ну, полно, мисс Сомервилл, — нахмурился он, — не считайте меня таким уж Мефистофелем.

— А для этого нет оснований?

Он усмехнулся.

— Черти — деятельны, неуёмны и неугомонны, а я — ленив по натуре. Я часто прощал. Не по доброте и беззлобию, но по лени… — Кейтон попытался даже улыбнуться, но глаза его оставались серьёзны.

— Хоть это радует…

Пикник удался. Кейтон за весь день не услышал ничего глупого, чему нимало дивился. Мисс Рейчел Ренн оказалась особой весьма здравомыслящей, нельзя было отказать в уме и такте мисс Хилл и мисс Тиралл, мисс Сомервилл по большей части молчала, но все изредка сказанное ею несло отпечаток глубины и разумности. Альберт был заботлив и услужлив, стараясь, чтобы Энселм чувствовал себя в компании своим, гость Ренна мистер Гордон Тиралл был флегматичен, но остроумен, он лениво ронял забавные анекдоты, не давал девицам скучать. Ветчина таяла во рту, у мисс Ренн получился прекрасный этюд, коим она похвасталась перед ними, и Кейтон подумал, что, пожалуй, ему стоит сохранить это знакомство.

Тут мистер Ренн обронил девицам, что Кейтон — поэт, правда, проповедующий еретические взгляды, утверждающий, что поэзия уместна только в полнолуние, ибо лишь в эти короткие часы на земле подлинно царит Поэтичность, что в мире нет совершенства и оно совершенно излишне, и что камелии более изысканы, чем орхидеи…

Здесь к ним подошёл Гордон и сказал, что лодки готовы. Сам он подал руку мисс Рейчел, Ренн — мисс Энн Тиралл, а на долю Кейтона достались сразу две девицы — мисс Сомервилл и мисс Хилл. Мелани выразила надежду, что ему будет не тяжело гребсти, и он вежливо уверил её в этом. Девицы разместились в лодке, Энселм сел на весла. Течение было небольшим, но, выгребая против него, Энселм неожиданно ощутил удивительную внутреннюю легкость: телесное усилие странно расслабило душу. Он улыбнулся, с силой налег на весла, испытывая удовольствие от мощи напряженных мышц, весеннего теплого ветерка, запаха речного ила. Ему казалось, что он слегка пьян.

Он впервые ощутил весну — то чувство, что пьянило душу и наполняло плоть ликованием.

— А мистер Ренн пошутил или вы вправду проповедуете столь еретические взгляды, мистер Кейтон? — услышал он вопрос мисс Сомервилл.

Энселм улыбнулся.

— Да, я сказал, что камелии кажутся порою изысканнее орхидей, но стоит ли мне теперь, заискивая, оправдываться перед вами — ведь часто обманчивы построения ума, но разве бывают ложными случайные впечатления? Я ещё говорил, что всей гармонии поэзии дано полно выразить себя только в ночь полнолуния, но таково моё убеждение. Мои слова — не забавы, я — вовсе не гаер, поверьте. — Он всё сильнее налегал не весла. — Мною же было сказано, вернее, — я просто невольно обмолвился неглупою фразой о том, что сугубо глагольной категорией является совершенство вида. Все же прочее не обязано быть без изъяна: ни женские лица, ни странные связи запахов и настроений, ни лунный серп, ни пучки герани, возводящие мою простую мигрень в латинское hemicrania… Но боюсь, главное несовершенство вида воплощаю я сам и тогда… всё это просто самооправдание.

Мисс Сомервилл не ответила на его последнюю реплику, но заметила, что он подлинно поэтичен. Он галантно наклонил голову, но ничего не сказал, помогая девицам покинуть лодку. Из разговоров во время сборов домой он понял, что все собираются сегодня вечером на званый ужин к милорду Комптону. Его спросили, будет ли он там? Он пожал плечами. Леди Эмили говорила, что им прислали приглашение, но она и сама не знала, пойдёт ли? Ему посоветовали всё же принять приглашение: там соберётся половина Бата. На прощание, уже у дома, мисс Сомервилл протянула ему рисунок. Он поблагодарил — да и подлинно был благодарен: хотел рассмотреть его внимательней и показать тётке.

Едва переступив порог тёткиного дома, понял, что приглашение к графу Комптону леди Эмили приняла, ибо мимо него торопливо пробежала миссис Сондерс, компаньонка тетки, неся наверх новую шляпку. Сама леди Кейтон, узнав о возвращении племянника, спустилась вниз.

— Ну и как пикник? Удался? Что это у тебя? — она указала на свернутый рисунок у него в руках.

Кейтон улыбнулся и отрапортовал.

— Пикник удался. Погода прелестная. Это — мой портрет, набросанный одной девицей. Ренн говорит, похож, но мне кажется, по-женски приукрашен… — Он развернул рисунок и показал его леди Эмили.

Тётка бросила внимательный взгляд на портрет и спросила:

— Девица рисовала всех молодых людей или только тебя?

Кейтон растерянно посмотрел на тетку и в недоумении улыбнулся.

— Только меня. А это имеет значение?

Тётка смерила его задумчивым взором, перевела взгляд на портрет и в конце концов проронила:

— Ты очень похож… Я повешу его в рамке в библиотеке, — после чего, почесав подбородок, сказала, что им надо поехать к милорду Комптону — там будет леди Блэквуд, её старинная приятельница, она хотела бы её повидать.

Кейтон не возразил, распорядился наполнить ванну и приготовить его чёрный фрак и новый полосатый жилет.

Глава 7. «… Просто в детстве я верил, что где-то и подлинно есть вход в мир магии, перекрёсток дорог, где граничат миры — дурной реальности и доброго чародейства, где можно загадать желание — и оно исполнится, где уродливый кобольд может оказаться прекрасным принцем…»

Граф Джеймс Комптон был богатейшим человеком Дорсетшира, в Бате появлялся ежегодно и ежегодно устраивал только один званый вечер — нужды делать это чаще не было: двое сыновей его сиятельства были давно женаты, а холостой племянник был ещё слишком молод. Но этот единственный бал граф устраивал со свойственным ему вкусом и размахом, умело их сочетая. Достаточно сказать, что обсуждение прошлого приема его сиятельства продолжалось в обществе целую вечность — две недели…

Энселм Кейтон ничего не ждал от вечера, но благое расположение духа не изменило ему, он спокойно и благодушно взирал по сторонам, был представлен тёткой хозяину вечера, потом леди Эмили перезнакомила его с кучей новых людей, половины из которых он не запомнил. По боковой лестнице спустилась красивая пара — стройный блондин, юноша его роста и прелестная девица в изысканном сиреневом платье, густые пепельно-белокурые волосы которой были убраны аметистовыми лентами. Её лиловые серьги делали глаза тоже лиловыми. Кейтон засмотрелся было на красавицу, но тут же отвел глаза. Ему ли пялиться на прелестных леди…