Аристократия духа

Напоследок Ренн, виновато улыбнувшись, спросил его, решил ли он ехать с ними в среду? Энселм предпочёл, чтобы у него об этом не спрашивали, но отказаться не мог: это было бы воспринято так, словно он всё ещё таил обиду и не мог простить оскорбления. Скрепя сердце, Кейтон пообещал быть в среду в восемь утра возле дома.

При этом он заметил и взгляд Роуэна, с которым тот распрощался с гостями. Было заметно, что Остин сильно огорчен чем-то, но чем — Энселм не понял. Кейтон торопился уйти, но сделал это только после того, как Роуэн с мисс Вейзи и мистер Гордон Тиралл с сестрой откланялись. Тогда он поспешно распрощался с хозяевами, поклонился на прощание мисс Мелани и мисс Эбигейл, сойдя с крыльца и заметив в свете фонарей вдали квартала мисс Вейзи, содрогнулся, и резко свернул в сторону моста.

Глава 5. «Человек услышит твои слова, только если поймёт, что ты говоришь с любовью к нему…»

Оставшись наедине с сестрой, кузиной и её подругой, которую знал с детства, Ренн дал наконец волю гневу.

— Рейчел, я же просил, чтобы эту особу сюда не приглашали!

В разговор вмешалась мисс Мелани, понимая, что с ней Альберт вынужден будет быть сдержанным.

— Мистер Ренн, Рейчел здесь не причём. Это я пригласила Джоан, мне нужно было отдать ей несколько писем и приглашение к Комптонам. Уверяю вас, мы и сами неоднократно осуждали поведение мисс Вейзи, незадолго до вашего прихода мисс Тиралл назвала её высокомерной и наглой и советовала нам поговорить с ней… — Черты Альберта Ренна смягчились, но не общностью мнений, а упоминанием о мисс Энн, которая, как знала Мелани, весьма нравилась брату её подруги. — Но что толку? Она никого не слушает! Успех в свете вскружил ей голову, она потеряла и скромность, и рассудительность!

— Я сомневаюсь, что она их когда-нибудь имела… — пробурчал мистер Ренн, но было заметно, что гнев его несколько угас. — В любом случае, прошу вас больше не присылать ей приглашений. Надеюсь, в среду на пикник она вами не звана?

— Нет, ведь в среду вечером у милорда Комптона званый ужин. Она полагает, что ей с утра едва хватит времени на то, чтобы привести себя в «божеский вид»…

— Ваш друг не сильно обиделся на мисс Джоан? — в гостиной впервые после ухода гостей прозвучал голос Эбигейл Сомервилл.

Ренн вздохнул.

— Кейтон человек большого ума, и не думаю, что он не понял, что представляет собой мисс Вейзи. Но он раним и болезненно самолюбив, и мне показалось, что он был больно задет её бестактностью. — Ренн вздохнул. — Я благодарен вам, Эбигейл, за любезность и доброту. Я видел, как вы стремились смягчить его боль.

— Мне показалось, что он уязвлен куда сильнее, чем показал, — грустно проронила Эбигейл.

…Альберт тоже был расстроен куда больше, нежели показал. Он возлагал на поездку в Бат большие надежды. Они были связаны для него с матримониальными планами — он давно присмотрел себе невесту, надеялся на взаимность и собирался посвататься. Но были у него и другие надежды, и прежде всего на то, что здесь, в Бате, вдали от учебных залов колледжа, ему удастся по-настоящему сблизиться с Кейтоном.

Человек твёрдый и добросовестный, он был отстранён в общении, но его неприступность объяснялась не желанием подчеркнуть своё превосходство, а стремлением не обнаруживать свои истинные чувства. Редко озабоченный мнением большинства, Альберт жаждал, однако, любви тех, кем дорожил, а дорожил немногими. Он с большой неохотой открывал душу, и только сестра знала, насколько он чувствителен и сентиментален.

Одним из проявлений этой сентиментальности была его мечта о друге, затаённая и тщательно скрываемая. Он не мог сказать, когда она родилась, но всегда испытывал потребность в доверительном общении, мечтал о возможности раскрыть себя душе другого, равного и понимающего. При этом сам сближался с людьми с трудом, был скован и к тому же критичен, и достойными внимания находил немногих. Поэтому с друзьями ему не везло. В школьные годы он не обретал в товарищах понимания — они казались то излишне поверхностными, то просто пустыми. Одноклассники равно боялись его принципиальности и суровой силы, за что он и был прозван Наковальней, если же они подмечали в нём эмоциональные порывы — смеялись.

После поступления в Оксфорд Ренн в первый же день познакомился с Кейтоном, и сразу был покорён — раньше, чем сам осознал это. Его заворожили сумрачность черт этого лица, тяжёлый проницательный взгляд и ощущение потока силы, идущей от него. Блестящий рассказчик, погруженный в обманы и неясности, в атмосферу недосказанных, нарочито неточно высказанных мыслей, Кейтон никогда не давал понять, что скрывается в глубине его души. Этот человек, неспособный быть поверхностным или мелочным, не боявшийся доходить до крайностей и погружаться в бездны духа, сразу очаровал, точнее, заколдовал его.

Ренн внимательно наблюдал за Кейтоном, стараясь лучше понять. Как врага такого человека стоило страшиться, особенно из-за малоприятной привычки никогда не забывать причинённую ему боль: когда спрятанные и подавленные чувства проступали, Кейтон пугал Ренна. Язвительность, извращённый юмор, навязчивые идеи — он видел всё это в Кейтоне, но его собственные уравновешенность и хладнокровие тянулись к непредсказуемости и чёрной магии Энселма, ибо иррационально сочетались в Кейтоне с искрящимися чувствами, богатством мыслей, временами — с шармом и непринужденностью.

Альберт видел и вовсе потаённое — страстную чувственность, едва сдерживаемую волей, но не считал Кейтона развращенным. Райс и Камэрон, с коими он познакомился в Лондоне, были пошлы и циничны, распущены и лишены брезгливости, но Энселм, хоть и проводил с ними время, как казалось Ренну, вовсе не был похож на них. Он никогда не ронял скабрезностей, не любил низменных шуток, на эти темы вообще предпочитал не заговаривать.

Симпатия и восхищение заставляли Ренна искать дружбы Кейтона. Но увы… Нельзя сказать, чтобы Кейтон отторгал его, но дружелюбие его было холодно и лишено доверительности. Альберт не мог понять, почему ему не удаётся пробиться через броню этой отстранённости: он был внимателен к Энселму, старался даже случайно не задеть его самолюбия, всегда был готов помочь и временами откровенно льстил ему — но ничего не помогало.

Произошедшее в его гостиной подлинно взбесило Ренна — это была не только обида Кейтона, но и оплеуха ему самому. Он знал, сколь раним Энселм, и какие спазмы боли, пароксизмы ненависти и злости это может вызвать. Кейтон болезненно реагировал бы и на оскорбление, нанесённое ему без свидетелей, токмо ли паче — при всех! Ренн морщился, думая, что Энселм может теперь начать избегать и его самого, и его дом, и едва ли примет его приглашение: ему будет неприятно видеть людей, ставших свидетелями его унижения.

Мисс Эбигейл искренне порадовала мистера Ренна своим заботливым вниманием к его другу. Кузина нравилась Альберту: в ней было много здравого смысла. Щедрая и приветливая, мисс Сомервилл воспринимала жизнь как-то безоблачно и вдохновенно, он всегда чувствовал в ней одухотворенное возвышение над посредственным и тягу к иррациональному. Он не боялся умных женщин, однако Эбигейл казалась ему слишком сложной. Он знал, что она способна на сопереживание, и её внимание к мистеру Кейтону сначала даже несколько обеспокоило его: Ренн боялся, что именно сочувствие унизит того ещё больше, причинит сугубую боль. Но согласие Кейтона поехать с ними на пикник чуть успокоило Альберта, но не настолько, чтобы чувствовать себя комфортно. Чёрт бы побрал эту Джоан! Ну что стоило этой бестактной дурочке зайти на час раньше? Ренну нужно было навестить двух родственниц, и он направился в Бювет, про себя продолжая досадовать на случившееся.

Девицы, оставшись втроём, чувствовали себя немногим лучше, чем Альберт. Впрочем, мисс Хилл поддерживало сознание её правоты.

— Говорила я вам, что с Джоан нужно наконец поговорить серьёзно! А вы все убеждены, что вразумление ей свалится с неба! Я сейчас же пойду к ней. Ведь ещё не поздно? Тут всего два квартала. Вы со мной?