Невеста рока. Книга первая

Миссис Клак никогда не была замужем, однако закрепила за собой положение вдовы, придумала мистера Клака (включая его профессию сборщика налогов и скоропостижную смерть от воспаления легких), почти убедив и себя саму в реальном существовании почтенного джентльмена.

Несговорчивая, упрямая старая дева с отвратительной, уродливой внешностью, вся в бородавках и заплывшая жиром, очертаниями своей фигуры напоминала огромную репу — выращиванию именно этого овоща было посвящено ее детство. Под жеманными, заискивающими манерами, под услужливостью, демонстрируемой в присутствии гостей, скрывалась грубая и жестокая натура. Ее ненавидели молодые и красивые женщины, которым больше повезло с кавалерами и мужьями. Неудовлетворенные сексуальные потребности доводили миссис Клак до скотского состояния и находили выход в злобном издевательстве над людьми ниже ее, а именно над пятьюдесятью или шестьюдесятью мужчинами и женщинами, находящимися в услужении у семейства Памфри.

Если под лестницей, где обитала прислуга, возникали недовольство и раздражение, вызванные тираншей, это никогда не доходило до миледи или милорда, ибо оба были слишком ленивы и эгоистичны, чтобы интересоваться жизнью слуг. Ведь управление домом под руководством миссис Клак шло гладко и мерно.

В те времена домоправительница типа миссис Клак считалась весьма важной особой и занимала могущественное положение в доме. Ни одна служанка или кухарка не осмеливалась перечить ей, трепеща перед ее гневом и раболепствуя, чтобы получить похвалу. Миссис Клак даже изобрела некую систему штрафов, которые щедро накладывала на своих беспрекословных подчиненных, стоило им забыть о каком-нибудь самом ничтожном поручении. И эти штрафы — медяки, вычитаемые из жалких шиллингов, зарабатываемых слугами, оседали в необъятных карманах миссис Клак, в конце концов превращаясь в бутылку джина. Миссис Клак дружила с миссис Голайтли, поварихой, самой выдающейся из поварих, которая была еще толще домоправительницы, хотя и не такой злобной, ибо иногда ее видели смеющейся. Частенько они сиживали вдвоем у миссис Клак, потягивая огненную жидкость, пока не напивались в стельку. Из-за чрезмерного пристрастия к еде миссис Клак постоянно подлизывалась к своей обожаемой Луизе.

Попечению этой ужасной женщины и вверили несчастную Фауну. Не переставая думать о негритянской крови девочки, миссис Клак ощетинилась, ее свиные глазки, глубоко упрятанные в жирных складках кожи, зловеще заблестели. Выпив еще джина, она вновь обратилась к Луизе:

— Не наше это дело — обсуждать благородных хозяев, душечка, но так ведут себя джентри [16], и нам известно об этом. Нельзя сказать, что поведение миледи в отсутствие его светлости можно одобрить. Тем не менее это зашло слишком далеко — привезти черномазую девчонку и требовать от бедняжки Эбигейл передавать ей свой опыт. Эбигейл, конечно, пальца в рот не клади, она хитра, как кошка, да к тому же шпионит за всеми, но по крайней мере она — одна из нас. Совсем другое — черномазая. Да, да, у нее белая кожа, но все равно она — цветная. И мне не нравится, что я должна учить ее. И еще она дерзкая. Поэтому мне придется пользоваться плеткой. Ведь миледи сама попросила меня, чтобы девчонка не показывалась наверху до тех пор, пока не усвоит, что она не что иное, как ничтожная маленькая рабыня. То есть существо, которое купили, Луиза! Гадость!

Беседа происходила в уютной столовой миссис Клак, где восседали обе женщины. Они тяжело навалились на стол, тесемки их чепцов развязались и неопрятно болтались над столом — словом, отвратительное зрелище.

Перед этим домоправительница затащила упирающуюся Фауну на темный маленький чердак, расположенный над черным ходом.

Совершенно больная и напуганная девочка еще не изучила как следует место своего заключения. Она видела лишь пыльные стены, шероховатый деревянный пол без всякого покрытия и соломенный тюфяк с двумя плохонькими одеялами и подушкой в наволочке из грубой домотканой материи. Мерцающий свет от свечи, зажженной миссис Клак, отбрасывал огромные тени на ободранный некрашеный потолок, всякий раз протекавший во время ливня.

В каморке стоял затхлый запах несвежей старой одежды. Всюду валялись дохлые пауки и мухи. В эту теплую летнюю ночь на чердаке было душно. Совсем недавно чердак занимала несчастная четырнадцатилетняя посудомойка, которую миссис Клак «уработала» почти до смерти. Бедную девочку отправили умирать к ее нищим родителям, прежде чем она создала бы «неудобства» благородным хозяевам, скончавшись под крышей их дома. И она испустила последний вздох в домике своей матери, почти бесплотная от недоедания и издевательств злобной домоправительницы. Это была личная жертва миссис Клак, ибо миловидная девочка, к своему несчастью, привлекла внимание мистера Миллигана, дворецкого, на которого миссис Клак безуспешно бросала томные взгляды.

Вот в эту заброшенную и мрачную каморку, которой леди Генриетта, конечно же, не видела ни разу в жизни, и попала Фауна. Разумеется, здесь было лучше, чем в адском трюме «Морехода». Хотя там по крайней мере Фауна находилась рядом со своим любимым дедушкой и другими похищенными людьми их племени. Конечно, она слышала их жалобные вопли, но могла слушать и их песни, ощущать их слезы и поцелуи на своей маленькой ручке «принцессы». А в этой жуткой, отвратительной каморке девочка была так одинока! Прижав маленькие ладошки ко рту, она с отчаянием осматривалась вокруг, и грудь ее вновь раздирали рыдания, которых она так и не смогла сдержать с тех пор, как покинула будуар миледи.

Миссис Клак сложила руки на гигантском животе. Она обращалась с Фауной, как с каким-то жучком, ползущим по стенке.

— Черномазая! — злобно прошипела она. Огромные бархатные глаза девочки непонимающе воззрились на лицо миссис Клак. Домоправительница разозлилась так, словно этот ребенок каким-то образом забрался под ее гофрированный чепец. — Я сказала — черномазая! — повторила миссис Клак. — Как ты посмела испортить ковер ее светлости, так испоганить его?

Фауна не проронила ни слова. Она словно оцепенела, глядя на ужасную толстуху.

— Тебе известно мое имя? — вопрошала ее мучительница. Девочка отрицательно покачала головой. Тогда миссис Клак нагнулась к ней и затрясла что есть мочи. — Так запомни! Меня зовут миссис Клак. А ты будешь называть меня «мэм». Ты будешь говорить «Да, мэм» и «Нет, мэм», когда я обращусь к тебе. И ты будешь точно выполнять то, что я тебе прикажу и когда я тебе прикажу. Ты слышишь?

Фауна слышала, однако, ошеломленная и испуганная, никак не могла постичь значения сказанных слов.

— Так ты слышишь меня? — грохотала домоправительница.

— Да, — прошептала Фауна.

— Что «да»?

— Я не знаю…

Последовала оглушительная пощечина. Фауна покатилась по полу. Затем с трудом поднялась и, как испуганный зверек, забилась в угол чердака; ее огромные черные глаза мерцали в свете свечи.

— А ну подойди ко мне, черномазая! — потребовала миссис Клак.

Фауна отрицательно покачала головой. Это были скорее страх и замешательство, чем решение не повиноваться. Однако отказ, немедленного послушания поверг миссис Клак в беспредельную ярость. Она не собирается попусту тратить время на обучение этой черномазой девчонки ради удовлетворения причуд ее светлости. И не думает усложнять себе жизнь из-за обуздания этого «мятежа». С нее достаточно капризов двух херувимоподобных хозяйских деток, сейчас невинно спящих в своих изысканных кроватках внизу, в благоуханной детской.

Что Фауна всего-навсего ребенок, привыкший к неограниченной свободе в качестве первой леди в племени ее деда, что она привыкла отдавать королевские приказы и получать немедленное удовлетворение своих желаний — солнечный свет, свежий воздух, достаток, счастье, — это вообще не приходило в голову домоправительнице. А если даже и так, она все равно станет обходиться с Фауной, как с обычной служанкой. Уже кое-что беспокоило миссис Клак, нарушая ее душевное равновесие. Та несчастная девочка, посудомойка, доставила миссис Клак несколько неприятных минут, но та была англичанкой, рожденной добропорядочными простыми людьми. А эта Фауна… (какое отвратительное дикарское имя, думала миссис Клак) она всего-навсего купленная рабыня. Домоправительницу радовало, что она может поступать с ней так, как должно обращаться именно с черной невольницей, неважно, что у нее белая кожа и золотисто-рыжие волосы. А восхитительная красота девочки только усиливала желание миссис Клак поиздеваться над ней.