Все и немного больше

— Зачем ты лезешь не в свое дело? — выкрикнула Мэрилин. Она сделала глубокий вдох, задохнувшись от просоленного воздуха, и вдруг подумала, что гнев ее неуместен. Подняв глаза к темно-свинцовому небу, она сделала новый вдох, пытаясь успокоиться. — Би-Джей, — сказала она почти спокойно, — ты просто поставила нас обоих в неловкое положение.

— Линк по своей воле приехал из Рима.

— Ты стала стряпать это дело еще до того, как уговорила меня отправиться в Англию!

— А разве это такое преступление?

— Он считает, что я согласилась встретиться с ним?

— Ну и что? И вообще, пока мы здесь переливаем из пустого в порожнее, ему-то каково?

— Что ты имеешь в виду?

— Ох уж эта твоя дурацкая скромность! — Искры негодования сверкнули в ее черных глазах. — Лапушка, неужели ты не понимаешь, что ты не такая, как все мы? Ты не задумывалась о том, что ты не просто красивая и очаровательная, но еще и знаменитая? Королева телеэкрана бросает один лишь взгляд на Линка — и удирает, словно он чудовище из пещеры Франкенштейна! Как ты полагаешь, что он должен испытывать?

Мэрилин точно знала — что. Точно такое же замешательство и горечь, что и она, когда прочитала его записку с соболезнованиями. Бросив смущенный взгляд на Би-Джей, она повернулась и пошла по тропинке по направлению к Линку.

Линк удалялся в сторону горы, чья вершина была закрыта низкими, темно-сизыми тучами. Мэрилин побежала за ним. Когда она догнала его, лицо ее горело.

— Привет, — сказала она.

Некоторое время Линк молча изучал ее, затем, прищурившись, сунул руки в карманы плаща.

— Привет, — хрипло проговорил он.

С возрастом его сходство с Джошуа не только не увеличилось, но, пожалуй, даже уменьшилось: лишь нос да черные глаза были от Ферно. От Джошуа, который был холериком и лидером по натуре, Линка отличали сдержанность и некая спокойная мужественность.

— Ты застал меня врасплох, — сказала Мэрилин.

— Я не мог этого знать. — Какое-то время в нем чувствовалась настороженность — она хорошо помнила, как мог выходить из себя тот, прежний, спокойный и храбрый морской летчик. После некоторой паузы он добавил: — Значит, Би-Джей не сказала тебе, что я должен быть здесь?

— Нет. Но я не могу винить ее. Последние несколько месяцев я пребывала в хандре. Мне все было немило.

Порыв ветра пригнал пену к их ногам. Спасаясь от брызг, они одновременно бросились к скамейке. Такая синхронность рассмешила их обоих. Может быть, этот смех и снял внутреннее напряжение Мэрилин.

— Я прошу прощения, что бросилась наутек, — сказала она.

Они двинулись медленным шагом к горе. Здесь полоса пляжа была уже, и волны захлестывали даже пешеходную дорожку.

Линк сказал:

— Я напился, когда узнал, что не успел на похороны.

— Я получила твое послание. Как тебе удалось найти такие точные слова?

— Господи, я переписывал это тридцать раз.

— В самом деле?

Они заговорили с прежней доверительностью.

— Я хорошо знал о твоем отношении к отцу. Кроме того, существовали еще и мои чувства. Чувства и мысли. О нас. О тебе и о нем… Когда я отправил письмо, я решил, что был груб.

— Немножко, — с улыбкой призналась она. — Немножко. — Но почему ты отказываешь мне в понимании того, насколько трудно было тебе?

— Ну, вы двое, как тут у вас дела? — спросила запыхавшаяся от быстрой ходьбы Би-Джей, подходя к ним. Взглянув на Мэрилин, она комично выставила перед собой большие полные руки, словно готовясь к защите.

Мэрилин засмеялась и негромким, чуть охрипшим на ветру голосом произнесла:

— Ты прощена.

— Ты молодец, Би-Джей, — сказал Линк.

— Взгляните на небо, друзья мои! Нам нужно побыстрее топать! Вот-вот разразится ливень!

Дома все трое проговорили почти до двух часов ночи. Дождь барабанил в окна, но они, не замечая этого, блуждали по теплым улочкам своей юности. На следующее утро Би-Джей заявила о намерении вернуться в Лондон к своей единокровной сестре поездом, отходящим в десять часов восемнадцать минут.

— Нет, не уговаривайте меня, я не останусь. У вас будет возможность побыть вдвоем и отдохнуть от моего длинного языка, — сказала она, целуя обоих.

Дождевые тучи рассеялись, на голубом небе белели лишь мягкие пушистые облачка. Хотя температура едва превышала 40 градусов [24], благодаря яркому солнцу день казался теплым. Мэрилин и Линк совершили прогулку к горе. Трава и кусты были мокрыми, и они некоторое время вынуждены были идти друг за другом по узкой меловой тропинке.

Когда тропа стала шире и они пошли рядом, Мэрилин спросила:

— Где ты живешь?

— В Париоли, возле Садов Боргезе. Ты знаешь Рим?

— Я никогда не была в Италии… Мне предлагали сниматься в «Римских каникулах», но… но я не смогла бы быть там и не повидать тебя.

— И поэтому «Оскара» получила Одри Хепберн.

— «Оскары»… — Мэрилин посмотрела на куст ежевики. — Наверно, мы оба думаем об одном и том же.

— Об отце… — Линк помолчал. — Би-Джей говорила мне, что в последнее время он был невыносим.

— Он тяжело переносил старость…

— Я догадываюсь.

— Я хорошо относилась к нему. Конечно, это не любовь, но подлинное уважение. Даже если я чего-то не хотела, я не могла ему отказать. Джошуа был таким человеком. Он умел подчинять себе людей.

— Да разве я не знаю! — вырвалось у Линка.

Они стали говорить о Джошуа, о его щедрости, энергии, о том, как решительно он действовал в любой ситуации, о его рокочущем голосе, неотразимой подаче в теннисе, невероятном таланте, благодаря которому он достиг потрясающих высот в мире кино с его жесточайшей конкуренцией. Тропинка привела их к морю.

— Оно совсем как твои глаза, — сказал Линк.

Он рассказал ей о Гудрун.

— Впоследствии я понял, что не должен был жениться… Когда я встретился в Риме с Рой…

— Она мне ничего не говорила об этом. Когда это было?

— До женитьбы… Она только что стала владелицей магазина. В общем, она предупреждала меня… Но мне нравилась Гудрун, и я…

— Би-Джей говорила, что Гудрун потрясающая женщина Она вышла замуж второй раз?

— Да. У нее пятилетний сын. Для меня такое удовольствие покупать ему рождественские подарки.

Они повернули назад и успели к раннему ужину с чаем. Их ожидало настоящее пиршество — бекон, яйца всмятку, тосты, бисквитный торт, клубника из теплицы и сливки. Мэрилин налила себе сливок и стала медленно смаковать их.

— Ты и мороженое ешь таким же образом, — с улыбкой сказал Линк. — Я не знаю, кто еще мог бы сидеть с такой крохотной порцией полчаса.

Было уже темно, когда Линк и Мэрилин встали из-за стола Они обосновались у камина в гостиной, где сквозняков было меньше, чем в других комнатах.

— Я не могу понять, как ты ухитряешься с годами становиться еще красивей, — проговорил Линк.

— Лесть, — сказала Мэрилин.

— Истина, — возразил он и прикоснулся к ее руке так легонько, словно дотрагивался до мыльного пузыря.

До того они не касались друг друга. Мэрилин испугалась своей реакции на это легкое прикосновение. Сердце у нее забилось что есть силы, она затрепетала всем телом. Это было свидетельством пробуждения. В последние несколько лет плотская сторона ее жизни ушла в тень, была отодвинута работой, тревогами и неудачами Джошуа. Секс стал для нее полем боя, и она проигрывала одно сражение за другим, и даже сейчас она думала об этом с неприязнью. (Тем не менее она отдавала себе отчет в том, что сгорает от любви.)

— Линк, — дрожащим, слабым голосом спросила она, — ты знаешь стихотворение, которое заканчивается словами: «Тогда во мне, я знаю, пело лето, оно — увы! — уж больше не поет»?

Он отодвинул свою руку.

— Эдна Милле, — ответил он. — Один из ее лучших сонетов… И один из самых грустных.

В гостиной появились смотрители.

— Спокойной ночи, миссис Ферно и мистер Ферно, — попрощались они и удалились к себе во флигель. Закрылась боковая дверь, на звук удаляющихся голосов наложился шелест рододендронов в саду, затем хлопнула еще одна дверь, дальняя. После этого воцарилась тишина, и лишь заключительное двустишие сонета Милле звучало в ее голове.