Земные радости

ВЕСНА 1638 ГОДА

Пока Джея не было, Традескант не забывал о саде в Отлендсе. Осенью он посадил новую партию нарциссов и весной каждый день во внутреннем дворике короля следил за тем, как зеленые пики пробиваются сквозь землю. В большие фарфоровые чаши он посадил тюльпаны, специально для королевы, и делал все, чтобы они зацвели пораньше. Теперь они стоили лишь малую часть от своей прежней цены, но Джон был не из тех, кто мог выбросить хорошие луковицы на помойку только из-за того, что когда-то за них давали баснословные деньги, а теперь они продавались за пару шиллингов. Джон покупал тюльпаны из любви к цвету и форме и по-прежнему любил их. Он держал цветы в тепле и ставил в оранжерее у окна, где было больше света. Их величества собирались прибыть во дворец в конце февраля, и Джон надеялся, что к тому времени луковицы уже расцветут и ими можно будет украсить королевские апартаменты.

Ему повезло. Двор задержался в Ричмонде и появился в Отлендсе только в начале марта. Бутоны тюльпанов — зеленые и полосатые, что обещало прекрасную расцветку, — к тому времени уже налились.

Вместе с королем и королевой прибыл целый отряд новых художников и декораторов. Королева захотела заново окрасить и оформить свои покои.

— Какой цвет мне выбрать для стен? — обратилась она к Джону. — Вот господин де Криц, он нарисует мне херувимов, или ангелов, или святых. Все, что угодно.

Джон взглянул на тюльпаны на ее столе, которые постепенно набирали глубокий глянцевито-красный цвет.

— Алый, — ответил он.

Брызгая слюной от ярости, королева набросилась на него:

— Ты решил оскорбить меня?

Традескант сразу понял, что она страдает от распевавшихся на улицах Лондона непристойных песен о двух алых шлюхах — о Папе и королеве Англии, позорно запутавшейся в его сетях.

— Нет, — заикаясь, пробормотал Джон. — Нет. Я смотрел на ваши цветы.

Она повернулась и заметила тюльпаны.

— О!

Ее очарование исчезло бесследно.

— Ну что ж. Кремовый, розовый и голубой, вознесение Девы Марии, — коротко бросила она художнику и покинула комнату.

Художник проницательно приподнял бровь, глядя на садовника.

— Мне следовало быть поосторожнее, — вздохнул Джон.

— В последние дни они с королем очень вспыльчивы, — доверительно сообщил художник. — Новости по стране с каждым днем все хуже. Служба при дворе не всегда легка и приятна.

Кивнув, Джон протянул руку.

— Рад видеть вас снова, господин де Криц.

— Давненько мы не встречались, — заметил тот. — В последний раз — много лет назад, когда я работал для милорда Сесила.

— Помню, — подтвердил Джон. — Вы писали его портрет, с которого потом сделали мозаику для камина в Хэтфилде.

Тут раздался рассерженный голос королевы, доносящийся из внутренних покоев.

— Пойду-ка я лучше к себе в сад, — заторопился Джон.

— Вы не проводите меня, прежде чем уйдете? А то я почти заблудился.

Джон кивнул и повел художника из комнаты.

— Здесь апартаменты ее величества. Комнаты его величества такие же, но расположены напротив. Внизу дворик короля. С другой стороны — королевы.

Художник выглянул из окна туда, где раскинулся сложный регулярный сад Джона — зеленый, белый и желтый. Внешний бордюр из аккуратных, коротко подстриженных молодых лавровых деревьев был ярко-зеленым. Внутри квадрата, как и заказывала королева, располагался узел любви из лавра, а в каждом углу — монограммы ГМ и К, сделанные из фиалок, переливающихся голубизной, и ярких бело-золотых нарциссов, только что распустившихся.

— Если бы они приехали на месяц позже, пришлось бы все менять и сажать анютины глазки, — сказал Джон.

— Это ваш дизайн? — спросил пораженный де Криц.

— Моего сына, — уточнил Джон. — Над схемой посадок мы работали вместе. С их величествами гораздо труднее, чем просто с хозяином, который большую часть времени обычно дома. Они прибывают сюда и ожидают, что все будет безукоризненно. Но ведь точно неизвестно, когда именно они появятся. Поэтому мы держим все растения или в горшках, или на грядках и высаживаем, только когда узнаем дату их приезда. Невозможно дождаться, пока цветы вырастут красивыми и сильными, сменяя друг друга естественным путем. Их величества желают видеть сад в идеальном состоянии.

— Вы сами художник, — отметил де Криц. — Какие линии, какие цвета! Даже лучше, чем в Хэтфилде.

— У меня нет обоняния, — объяснил Джон. — Мой сын любит цветы прежде всего за их аромат, ему нравится возиться с травами именно из-за запаха. Ну а я, поскольку запахов не чувствую, люблю яркие окраски и интересные формы.

Собеседники отступили от окна, и Традескант повел художника к главному залу, где король и его двор обычно обедали, а потом проводил наружу, в дворик перед залом.

— Вы спите в зале?

— Со мной моя племянница, — ответил художник. — У нас комнаты в старом крыле.

— Она всегда сопровождает вас? — поинтересовался Джон.

Придворные аристократы, возможно, ограничивали себя платоническими отношениями или изысканными свиданиями, но для молодой женщины королевский двор мог оказаться весьма суровым местом, когда наступал конец показушной химере романтики.

— Ее отец умер от чумы, а мать не может содержать ее, — сказал де Криц. — Да к тому же у нее прекрасный глаз, она справляется не хуже любого другого рисовальщика. Она часто работает для меня, чертит на бумаге детали рисунков. А я потом переношу рисунок на стены.

— Значит, за обедом я увижусь с вами обоими, — заключил Традескант. — Сейчас я должен проверить, как там вскапывают кухонный огород.

Весеннее солнышко ласково согревало его лицо, за окном щебетали птицы. Де Криц поднял руку в прощальном жесте и вернулся во дворец — готовить эскизы для королевы.

В середине дня в большом зале Джон занял место за обеденным столом рядом с де Крицем. Во главе стола сидели король и королева, окруженные придворными, фаворитами на тот момент. Перед ними находились сотни богатых изысканных блюд. Королева вытянула руки, ее фрейлина сняла по одному все бесценные кольца, сполоснула кончики пальцев теплой чистой водой и промокнула пальцы королевы салфеткой из тончайшей дамасской ткани.

Джон заметил, не выказывая, однако, неодобрения, что рядом с королевой — ее исповедник, а рядом с королем — французский посол. Исповедник королевы тихо прочитал на латыни благодарственную молитву, и, вне всякого сомнения, это была молитва римско-католическая. Не было ни малейшего признака того, что обед происходит при протестантском дворе в протестантской стране.

Также не было ни малейшего признака королевской семьи. Имелся, правда, семейный портрет — все пятеро детей, прелестных как ангелы благодаря тактичной кисти живописца. Но в реальности дети никогда не сидели за обеденным столом родителей. Королева гордилась силой своей материнской любви, но выражала ее лишь время от времени, в основном когда появлялась с детьми на людях.

Молодая женщина лет двадцати пяти, одетая просто, но элегантно, в платье приглушенных тонов, вошла в зал энергичной походкой, низко поклонилась главному столу и слегка присела в реверансе перед своим дядей.

— Вот и моя племянница, Эстер Покс, — представил Джон де Криц. — Джон Традескант, королевский садовник.

Вместо реверанса она с улыбкой посмотрела Традесканту прямо в лицо и протянула руку для короткого твердого рукопожатия.

— Рада познакомиться с вами, — промолвила она. — Я долго гуляла по парку, и мне кажется, что ничего прекрасней в жизни я не встречала.

Этими словами она нашла кратчайший путь к сердцу Джона. Он отодвинул для нее кресло, предложил ей кусочек хлеба с блюда и мясо из сервировочной тарелки, стоявшей перед ними. Он поведал Эстер о том, как начинались и развивались сады и парки Отлендса, о том, что разводит новые сорта тюльпанов, которые сейчас как раз собираются цвести, рассказал о глубокой перекопке огорода и об огромной грядке со спаржей.