Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП)

Но если за исчезновение Фанни Бердсли были ответственны люди, почему оставили ребенка?

Или вернули его назад?

Я сильно фыркнула, прочищая нос, потом, поворачиваясь, понюхала воздух в четырех направлениях. Роды — грязное дело, и я хорошо знала его запахи. От ребенка пахло ими, но в воздухе не было ни запаха крови, ни запаха околоплодных вод. Экскременты коз, лошадиный навоз, сено, горьковатый запах пепла и сильная струя от гусиного жира с камфарой на одежде Джейми, но ничего больше.

— Ладно, — сказала я, покачивая сверток, который все больше беспокоился. — Она ушла от костра, чтобы родить. Или она ушла сама, или кто-то заставил ее. Но если кто-то забрал ее, зачем вернул тебя? Тебя могли взять с собой, могли убить или оставить умирать в лесу. О, извини. Я не хотела расстраивать тебя. Ш-ш-ш, милый. Тихо, тихо.

Ребенок согрелся достаточно, чтобы начать обращать внимание на другие несовершенства этого мира. Он сердито выплюнул мою пустую грудь и стал барахтаться и вопить. Довольно громко к моменту, когда Джейми вернулся с чашкой козьего молока и относительно чистым носовым платком. Скрутив платок в подобии соски, он окунул его в молоко и сунул в открытый рот младенца. Хныканье сразу же прекратилось, и мы с облегчением вздохнули.

— Ага, так то лучше, да? Спокойно, малыш, спокойно, — бормотал Джейми, снова опуская платок в молоко. Я всматривалась в крошечное лицо, все еще бледное и восковое от vernix caseosa, [119] но уже не меловое.

— Как она могла оставить его? — озвучила я мучающую меня мысль. — И почему?

Лучшим объяснением было бы похищение. Что еще могло заставить мать оставить своего ребенка? Не говоря уже о том, чтобы сразу после родов уйти в лес, истекая кровью. Я поморщилась от этой мысли, и моя матка сжалась от сочувствия к состоянию женщины.

Джейми покачал головой, не отрываясь от своей задачи.

— У нее были какие-то причины, но только Христос и святые знают о них. Но она не испытывает ненависти к ребенку, иначе она бы просто оставила его в лесу.

Это было правдой, она — или кто-то — тщательно завернула новорожденного и оставила, как можно ближе к костру. Она хотела, чтобы дитя выжило, но без нее.

— Значит, ты думаешь, что она ушла добровольно?

Он кивнул, взглянув на меня.

— Мы рядом с Линией соглашения. Это могли быть индейцы, но если они забрали ее, почему оставили нас? Или не убили? — задал он логичный вопрос. — И индейцы уж точно не оставили бы лошадей. Нет, думаю, она ушла сама. Но почему… — он покачал головой и снова опустил платок в молоко.

Снег стал падать быстрее, он все еще был сухой и легкий, но уже начал слипаться в крупные хлопья. «Нам нужно скорее ехать, — подумала я, — прежде чем разыграется настоящая буря». Хотя казалось неправильным уехать, не попытавшись узнать что-нибудь о судьбе Фанни Бердсли.

Вся эта ситуация казалась мне нереальной. Словно женщина исчезла в результате какого-то колдовства, оставив после себя ребенка. Это напомнило мне о шотландских историях о подмененных детях, когда человеческие дети заменялись на отпрысков эльфов. Хотя трудно было вообразить, что могло понадобиться маленькому народцу от Фанни Бердсли.

Понимая, что это бесполезно, я медленно повернулась, оглядываясь вокруг. Ничего. Над нами нависал глиняный обрыв берега, украшенный засохшей травой. Тоненькая струйка ручья пробегала по дну недалеко от нас, и деревья шелестели и вздыхали от ветра. Никаких следов ног или копыт на влажном пружинящем слое из игл.

— «И миль немало впереди до сна», [120] — процитировала я, со вздохом поворачиваясь к Джейми.

— А? Нет, до Браунсвилла не больше часа, — уверил он меня. — Или, может быть, два, — поправился он, глядя на белесое от снега небо. — Теперь я знаю, где мы находимся.

Он закашлялся, мучительно сотрясаясь всем телом, потом выпрямился и отдал мне чашку и импровизированную соску.

— На, сассенах. Покорми бедного подменыша, пока я занимаюсь животными.

Подменыш. Подмененный ребенок. Значит, он тоже ощутил сверхъестественную странность этого происшествия. Женщина уверяла, что видела призраков; быть может, один из них пришел за ней? Я вздрогнула и теснее прижала к себе сверток.

— Есть ли поселения ближе Браунсвилла? Куда миссис Бердсли могла уйти?

Джейми, нахмурив брови, покачал головой. Снег, касаясь его горячей кожи, таял и стекал по лицу маленькими струйками.

— Никаких, насколько я знаю, — ответил он.

Он быстро подоил остальных коз, пока я кормила ребенка, и вернулся с ведром теплого молока для нашего завтрака. Я предпочла бы чашку горячего чая — мои пальцы замерзли и онемели от макания соски — но белая густая субстанция козьего молока была восхитительна и принесла уют нашим замерзшим и пустым желудкам, также как и малышу.

Ребенок прекратил сосать и обильно намочил пеленки, хороший признак здоровья вообще и не ко времени сейчас, так как перед моего лифа тоже промок.

Джейми торопливо порылся в мешках, на сей раз в поисках сухой одежды. К счастью, на миссис Хрюше была сумка с полосами ткани и хлопковой корпией, которые я использовала для очищения ран и перевязки. Он взял комок тряпок и ребенка, пока я неуклюже пыталась поменять рубашку и корсаж, не снимая юбок и плаща.

— Н-надень свой плащ, — произнесла я, стуча зубами — Ты умрешь от п-проклятой пневмонии.

Он улыбнулся, сосредоточившись на своей работе, кончик его нос пламенел на бледном лице.

— Все хорошо, — прокаркал он, потом нетерпеливо откашлялся с таким звуком, словно рвалась ткань. — Прекрасно, — повторил он твердо, потом замолчал, удивленно расширив глаза.

— О, — сказал он мягко. — Смотри, это девочка.

— Да? — я встала на колени рядом с ним, чтобы посмотреть.

— Довольно некрасивая, — сказал он, критически рассматривая маленькое существо. — Хорошо, что у нее будет порядочное приданое.

— Не думаю, что ты был большим красавцем, когда родился, — сказала я укоризненно. — Ее даже не помыли, бедняжку. А что ты говоришь о ее приданом?

Он пожал плечами, умудряясь держать ребенка под платком, пока подсовывал свернутый кусок ткани под его попку.

— Ее отец умер, мать исчезла. У нее нет братьев и сестер, с кем нужно делиться, и я не нашел никакого завещания в доме Бердсли. Но есть приличный дом, много товаров для торговли, не говоря уже о козах, — он поглядел на Хирама и его семейство и улыбнулся. — Так что, думаю, все это будет принадлежать ей.

— Наверное, это так, — медленно произнесла я. — Значит, она будет довольно богатой маленькой девочкой, не так ли?

— Да, и она только что обкакалась. Ты не могла сделать это, пока я не поменял тебе подгузник? — спросил он раздраженно у ребенка. Ни мало не беспокоясь о выговоре, девочка сонно мигнула и мягко рыгнула.

— О, ладно, — сказал он покорно и, подвинувшись, чтобы закрыть ее от ветра, быстро снял платок и ловко вытер черноватую слизь между ее ног.

Ребенок казался здоровым, хотя довольно маленьким, словно большая кукла с выпирающим от молока животом. Это представляло опасность; с маленьким телом, не имея прослойки жира для термоизоляции, девочка умрет от охлаждения за очень короткое время, если не согревать ее и хорошо не кормить.

— Ее нельзя охлаждать, — я затолкала руки в подмышки, чтобы согреть их, перед тем как взять девочку.

— Не беспокойся, сассенах, я только вытру ей попку, — он замолчал, нахмурившись.

— Что это, сассенах? У нее синяки? Возможно, глупая женщина уронила ее?

Я наклонилась, вглядываясь. Он держал ноги ребенка одной рукой, в другой руке был комок корпии. Немного выше маленьких ягодиц были темные синеватые пятна, словно от ушиба.

Это были не синяки. Это была, своего рода, причина.

— Она не ушиблена, — уверила я его, натягивая один из платков миссис Бердсли на лысую голову ее дочери. — Это монгольские пятна.

— Что?