Жених века

Виктория за всю свою жизнь не выпила ни капли спиртного. Она схватила фляжку, которую он ей предложил, и без угрызений совести, сделала большой и долгий глоток – который оказался вовсе не таким большим и длинным, как ей хотелось бы. Ее горло словно объяло огнем, и она раскашлялась сквозь это адское пламя. И выпила еще немного бренди.

– Виктория, – прошептал герцог, отчаяние пронизывало его слова. – Этого достаточно.

– Тогда выпей ты, – проговорила она, пытаясь продемонстрировать фальшивую храбрость.

– Теперь ты хочешь, чтобы я выпил?

– Это же поминки, верно? Вот почему ты предложил мне бренди, не так ли?

Он не рассмеялся, что послужило для нее причиной еще больше испугаться. Джон поставил фляжку на стол вне пределов ее досягаемости и украдкой посмотрел на ее обмотанную платком ногу. Ее лодыжка и голень пульсировали от ощущения сотен покалывающих булавок и иголок.

– Ну, полно. Ты просто расстроена. И нет, я отказался от спиртных напитков. Разве ты не говорила, что они плохо влияют на мою подагру? – Эта вынужденная шутка, слетевшая с его губ, совершенно не вязалась с мрачным выражением его лица, и в этот момент девушка узнала, без малейшего сомнения, что ее жизнь кончена.

– О… Джон, – снова прошептала она, ее мозг размягчился от бренди. А затем она не смогла остановить слова, которые гарантированно выставили ее дурочкой. – Я не должна умереть так рано.

– Виктория…

– Все должно было произойти совсем не так. Я должна была прожить длинную, унылую жизнь, и стать седой старой девой после того, как выращу сотни подкидышей. И они прибили бы табличку в часовне в мою честь. – Она ощутила себя словно в бреду и торопливо продолжила: – О, я сожалею о многих вещах. Но хуже всего то, что я никогда не испытала… – Она резко замолчала, ее унижение достигло высшей точки.

– Не испытала чего?

– Ничего. Совсем ничего. – Если бы она могла покраснеть еще сильнее, то из ее вен начал бы извергаться огонь.

– Скажи мне.

– Я умру… Ну, ты знаешь…

Джон заморгал.

– Милая, – произнес он, – не говори чепухи…

– Чепухи? Думаю, что у меня есть право говорить что хочу, и поступать, как хочу, когда я умираю. Была ли эта кобра, которая только что укусила меня, ядовитой или нет?

– В Англии нет кобр – только змеи – по большей части, песчаные змеи.

– Не смей менять тему разговора, Джон. Так меня только что укусила или не укусила смертельно ядовитая змея?

– Возможно. – Будет лучше, если она не будет знать, к каким выводам он пришел. Если эта змея была взрослой гадюкой, что было наиболее вероятно, то герцог никогда не откроет ей, каким мучительным и фатальным может быть этот укус.

– А ты только что высасывал или не высасывал яд?

– Возможно, – неохотно ответил он.

– А какие змеи в Англии являются ядовитыми?

– Те, что предпочитают тенистые, поросшие лесом места – Vipera berus.

Виктория, казалось, была шокирована, ее лицо и руки побелели и стали влажными.

– То, что я провела всю свою жизнь в приюте, не означает, что я не могу расшифровать латынь. О Боже, Viperaозначает гадюка, – простонала она.

– Послушай, не стоит торопиться с выводами. Песчаная змея обычно пятнистая.

– Дай я угадаю, – проговорила она, ее значки неестественно расширились. – А у гадюки на спине узор из темных ромбов.

– Послушай, есть возможность, что ты можешь ненадолго заболеть, но по всем причинам стоит предположить, что ты поправишься. Ты молода, и полна сил, и… – От его слов на лице девушки проступило еще больше беспокойства, так что Джон схватил ее в свои объятия, и она наконец-то дала волю слезам, медленно собиравшимся в ее стекленеющих глазах. Он мысленно помолился о том, чтобы последние произнесенные им слова оказались истинной правдой. И при этом он понадеялся, что его горло болит от напряжения, а не от яда.

Герцог наклонился и поцеловал ее висок, а потом мокрые щеки, а после ее… Господи, всеми фибрами души ему хотелось осушить эти слезы. Он сделал бы все, что угодно, чтобы прогнать ужас этого момента. Ему хотелось утешить Викторию, заверить, что хотя бы раз в жизни о ней заботятся.

– О, пожалуйста, Джон… – прошептала она, вздрагивая. – Ляг рядом со мной. Поцелуй меня. Обними меня.

Он точно знал, о чем она просила, и то, что он точно не мог этого сделать. Больше всего в своей жизни – организованной, упорядоченной, тщательно выстроенной для того, чтобы дистанцироваться от любой чертовски коварной, достигшей брачного возраста женщины в Англии, жизни – Джон хотел предложить ей быстрое физическое утешение. Однако Виктория ничего не знала о том, что просила.

Боже. А ведь она на самом деле может умереть. Или нет. В любом случае, эта крошечная хижина посреди леса была последним местом, где он лишил бы девственности женщину, которую хотел бы видеть в качестве будущей герцогини Бофор – если она сможет пережить еще один день и одну ночь.

Герцог покачал головой, чтобы прочистить ее. О чем он только думает? Иисусе, кого он пытается обмануть? Прямо здесь, прямо сейчас, не важно, умирает она или нет, но ему придется перестать уклоняться от одного важнейшего факта.

Он обожает Викторию. Не может держаться от нее подальше, не важно, с каким трудом он пытался этого добиться. Она может быть самой дерзкой особой женского пола во всем мироздании, но дьявол, в этом было определенное очарование, потому что до сих пор ни один живой мужчина или женщина не осмеливались даже думать, что могут управлять им.

Все еще стоя на коленях рядом с девушкой, Джон прижался лбом к ее лбу. Где-то в промежутке времени от двух часов до двух недель он либо похоронит ее, либо женится на ней. Каждый из вариантов казался лучше того, чтобы держаться на расстоянии от этой пылкой женщины и даже от батальона ее мальчишек, вторгнувшихся в его благородные владения.

Джон подавил стон. Господи, он даст ей все, о чем она никогда не просила… и даже больше. Намного больше. Он даст Виктории свое имя, что, как он предполагал раньше, никогда не смог бы сделать, предварительно не потратив несколько лет на тщательные размышления и на еще более усердные консультации с кучей поверенных.

Но герцог не осмеливался дать ей то, о чем она просила сейчас. Однако он может дать ей попробовать вкус того, что произойдет после – если девушка переживет этот проклятый день. Эта идея состояла из пяти частей отчаяния и одной части страсти. Он помолился о том, чтобы его тело подчинилось рассудку.

Джон ладонью обхватил ее голову и проложил вниз дорожку поцелуев по ее лихорадочным щекам. Прерывистый вздох Виктории застрял у нее в горле, когда он доблестно попытался прогнать ее страхи поцелуем, задуманным, чтоб очаровать ее. Медленный поцелуй, медленное поглаживание по внутренней стороне ее руки, и вниз, к округлой, идеальной формы груди.

Она была так чертовски податлива. После нескольких долгих минут ее очевидная паника слегка улеглась, и он сражался с первой искрой желания, вспыхнувшей между ними.

– О, Джон, поторопись. Я чувствую, что теряю сознание – мне так жарко, так холодно. Меня знобит…

Должно быть, она близка к бредовому состоянию.

– Лучше не торопить развитие событий, – прошептал герцог.

– Но если мы не поторопимся, – задыхаясь, выговорила она, – то я могу никогда не испытать этого.

Он не знал, плакать ему или смеяться. Вместо этого он пробрался с поцелуями под высокий ворот ее платья, расстегивая пуговицы, расположенные на лифе. Он щедро поделится с ней еще одной небольшой порцией удовольствия, перед большим отступлением. Когда Джон коснулся ртом вершинки кораллового цвета, которая день и ночь осаждала его мысли, то Виктория немедленно застонала. Ее возбуждение привело его на грань безумия, и он неосознанно задрал юбки ее платья вверх, выше ее стройных бедер.

Без сомнения, она умирает. Голова Виктории кружилась, и она смутно подумала, что это из-за яда или из-за бренди, которое она выпила – вероятнее, из-за того и другого. И все, о чем она могла с мрачным юмором рассуждать – так это о том, что это просто замечательный способ умереть, даже если и не вполне почтенный. Скорее всего, это сможет даже перевесить целую жизнь, проведенную в благочестии.