Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

Гнев Рицпы тут же исчез. Марта не враждовала с ней. Она просто боялась. Когда Марта взглянула на нее, Рицпа улыбнулась в ответ, чтобы показать, что не держит на нее зла. Она помнила, каково ей самой было жить во мраке и в страхе.

— Пойдем–ка с тобой погуляем и навестим Феофила, — прошептала она Халеву и пошла по улице.

— Фео… Фео…

— Да, Фео, — Рицпа поудобнее усадила сына на руках и не спеша пошла к лесу.

Грубенхауз Феофила был уже почти готов. Перед жилищем горел небольшой костер, но Феофила нигде не было видно. Испытывая любопытство, Рицпа спустилась в жилище, чтобы осмотреть его изнутри. С тех пор как она последний раз навещала Феофила, он проделал большую работу. Вырытое углубление было полтора метра глубиной и три на четыре метра в периметре. В дальнем углу лежала куча соломы, на ней — два шерстяных одеяла. Рядом были аккуратно сложены вещи Феофила.

Над вырытым в земле помещением возвышалось нехитрое деревянное сооружение — двускатная крыша, которая держалась на длинном бревне, стоявшем на шести крепких сваях. Стены были сделаны из грубо отесанных досок, крыша была покрыта соломой, пол был глиняным.

В доме стоял запах свежевырытой земли. Сейчас внутри было прохладно, но Рицпа знала, что зимой, когда внутри будет гореть небольшой костер, дом будет наполнен уютным теплом.

— Ну как? — раздался за ее спиной и откуда–то сверху голос Феофила. Вздрогнув, Рицпа обернулась. Феофил уперся одной рукой в притолоку и смотрел вниз, улыбаясь ей.

— Здесь приветливее, чем в доме Вара, — заметила Рицпа и тут же пожалела о сказанном. Ей не хотелось никого критиковать. Когда она вышла на улицу, Феофил взял у нее Халева, поднял его над головой и встряхнул, вызывая у него веселый смех. Рицпа улыбалась, глядя, как Феофил играет с ее сыном. Атрет был так занят спорами со своими односельчанами, что на Халева у него уже не оставалось времени.

Тут она увидела, что на костре жарится заяц.

— Хороший, жирный, — заметил ее взгляд Феофил. — Оставайся, пообедай со мной.

— Я с удовольствием останусь, только пусть с тобой пообедает Халев. Я не голодна.

Вглядевшись в ее лицо, римлянин увидел, что она чем–то встревожена.

— Что–нибудь не так?

— Если помнить, с какими людьми мы живем, то, я думаю, все нормально, — уклончиво ответила Рицпа. — Он говорит им о Благой Вести. На самом деле он кричит, пытаясь вдолбить ее им в головы. Вар и все остальные тоже кричат, защищая власть Тиваза. — Рицпа села и потерла виски. — Он их не слушает. Они не слушают его. В общем, никто никого не слушает.

— Бог трудится в людях, несмотря на их недостатки, а иногда и с помощью этих недостатков. — Феофил опустил Халева на землю и слегка шлепнул его по спине.

Рицпа грустно посмотрела на него.

— Хочется в это верить, Феофил, но когда я смотрю на Атрета и слушаю его, то не вижу разницы между ним и всеми остальными, если не считать того, что я люблю его. Как мне хочется, чтобы он умел следить за своими словами!

Халев сел рядом и стал играть с травой. Продолжая говорить, Рицпа нежно поглаживала его по темным волосам.

— Вар и все остальные так упрямы и горды, что ничего не хотят слушать. И Атрет такой же. Иногда смотришь на него и кажется, что он вот–вот схватит Вара за глотку и задушит, если тот не примет Иисуса как своего Господа.

— Я подобное разочарование уже испытывал, — улыбнулся Феофил. — Путь в Германию был длинным.

Рицпа улыбнулась ему в ответ. Она помнила все гораздо лучше него, и ей не хотелось, чтобы Атрет снова стал таким, каким когда–то был.

У нее болела голова. Она снова потерла виски.

— То, что Атрет переменил свои взгляды и уверовал в Иисуса, было настоящим чудом.

— Чудеса происходят вокруг нас каждый день, Рицпа.

Она взволнованно встала.

— Ты знаешь, какое чудо я имею в виду. Чтобы эти люди поверили, наверное, нужно, чтобы солнце зашло за горизонт в полдень.

— Сядь, — тихо сказал Феофил, и она села.

— Атрет не изменился, Феофил. Он и сейчас такой же злой, каким был всегда. Я никогда еще не видела раньше человека, столь упрямого в стремлении настоять на своем. И если он возьмется за дело всерьез, он начнет силком тянуть людей в Божье Царство, хотят они того, или нет.

Не находя себе покоя, Рицпа встала и повернула кролика на вертеле.

Феофил грустно улыбался, с интересом наблюдая, как она снова села. Она явно испытывала беспокойство, нервничала. Если бы она была в римском войске, он бы приказал ей немедленно выбросить все эти мысли из головы.

— Ты помнишь, когда ты сказал нам, что Божье Слово есть слово истины?

— Да, помню.

— Атрет принял это в свое сердце. Он ранит сейчас односельчан своими словами. Он безжалостно режет им правду. Благая Весть в его руках стала оружием.

Феофил сел и сжал руки между коленями.

— Он научится.

— После того как сам же подтолкнет этих людей обратно в руки Тиваза?

— Они и не вырывались из его рук.

— И что, разве поведение Атрета поможет им вырваться? Я боюсь за них всех, Феофил. Я боюсь за Марту и детей. И больше всего я боюсь за Атрета. Он готов за Господа в огонь и воду, но где у него любовь? — Иногда Рицпа задумывалась, что, может быть, Атрет больше заботится о спасении своей гордости, чем о спасении душ.

— Чего ты так боишься, Рицпа? — спокойно спросил ее Феофил. — Неужели ты думаешь, что Божий план окажется слабее человеческого упрямства?

Его спокойный тон заставил ее успокоиться и выбросить из головы беспокойные мысли.

Она знала, о чем в действительности спрашивал ее Феофил. Верит ли она во всемогущество Бога? Верит ли она, что у Бога есть план относительно Атрета, ее самой и этого народа? Верит ли она в Иисуса настолько, чтобы знать, что Он завершит начатый Им труд?

Бог поставил перед ней один вопрос, простой, но откровенный: «В кого ты веришь, Рицпа? В других людей? В себя? Или в Меня?».

Слезы потекли у нее из глаз.

— Моя вера слаба.

О Господи, Боже мой. Я такой плохой сосуд. Жалкий. Смешной. Почему Ты трудишься во мне?

— У тебя есть то, что дал тебе Бог.

— Этого недостаточно.

— Кто лучше всех знает, что тебе нужно, как не Бог, сестра моя?

Рицпа подняла голову и подставила лицо теплому солнцу. Ей хотелось, чтобы слова Феофила запали ей в душу, запомнились на всю жизнь. Она опустила голову и закрыла глаза.

— По утрам, когда мы вместе молимся, Атрет так спокоен. Он счастлив. Утром я верю, что ничто не помешает Господу исполнить Его волю в нашей жизни. Меня наполняют уверенность и надежда.

Рицпа взглянула на своего друга, и ей так захотелось быть похожей на него.

— Но потом, когда я слушаю все эти перебранки, мне становится интересно, кто на самом деле властвует над нами.

Она посмотрела на синее небо и плывущие в нем белые облака.

— Иногда мне так хочется, чтобы Иисус вернулся прямо сейчас, сию минуту, и все расставил на свои места. Так хочется, чтобы Он сотряс землю и открыл всем глаза на замыслы сатаны. Чтобы Вар, Фрейя, Марта, все остальные, живущие в страхе перед Тивазом, все поняли. — Рицпа вспомнила выражение лица Марты. Бедной женщине было страшно и стыдно. — Как мне хочется, чтобы они увидели Иисуса во всей Его славе, во всем Его могуществе. Тогда бы они поняли, что Тиваз — ничто. И стали бы свободными.

— Даже те, кто видел знамения и чудеса Иисуса, не все поверили в то, что Он — Сын Божий.

— Атрет поверил.

— Атрет был готов поверить. Кто–то уже посеял в нем семена веры еще до того, как ты его встретила.

— Хадасса.

— Он стремился поверить во Христа. А чудеса еще не открывают человеку путь к вере, есть вещи, которые важнее чудес, — учение о спасении.

— Да. Мы ждем и надеемся. И молимся.

Феофил улыбнулся и ничего не сказал.

Рицпа вздохнула.

— Терпение никогда не было чертой моего характера.

— Ты научишься.

— Иногда меня мучает вопрос, как именно я этому научусь. — Рицпа тоскливо улыбнулась Феофилу. — Разве тебе самому не хочется, чтобы Иисус пришел прямо сейчас и спас нас от всех этих бед?