От ненависти до любви

Барбара Картленд

От ненависти до любви

От автора

Нерасторжимость брака — часть учения христианской церкви с самого ее возникновения. Церковь, безусловно, порицала отношения между мужчиной и женщиной, не освященные таинством брака.

Первый удар этому учению нанесла Реформация. Протестантская церковь выступила за право мужчины отказаться от неверной жены и, даже если она не была приговорена к смерти от руки палача, жениться вторично.

Несколько позднее было признано право жены подать иск о расторжении брака, если муж изменял ей и к тому же жестоко с ней обращался.

В отличие от других протестантских церквей в Шотландии и в Европе англиканская церковь оказалась самой консервативной. В некоторых случаях расторжение брака брал на себя парламент, но эта процедура стоила так дорого, что с 1602 — го до 1859 года было всего 317 подобных случаев.

В 1837 г, после горячих дебатов было узаконено право мужа на развод с неверной женой. Но жена, если она хотела получить развод, должна была доказать не только неверность мужа, но и его жестокость или порочность. И такое положение продержалось без изменений вплоть до 1923 г.

Хотя право чиновника Высокого суда выступать в качестве посредника между супругами в течение шести месяцев между вынесением условно-окончательного решения суда и его осуществлением не пользовалось популярностью, оно сохранялось до 1969 г., когда был принят наконец Акт о разводах.

Глава 1

1899 год

— Ты опоздала! Хочешь есть — готовь сама! Я здесь не для того, чтобы ждать тебя! У меня и так хлопот хватает!

С этими словами пожилая женщина, наполовину испанка, вышла из кухни, хлопнув дверью. Атейла вздохнула. Ничего другого она и не ждала.

Сначала она решила уйти не поев, но это явно противоречило здравому смыслу. Рана в плече только-только начала заживать, и доктор сказал, что ей нужно поддерживать свой организм, чтобы у него были силы для выздоровления.

Здесь, в миссии, это было не так-то просто: уж очень неприветливо встретила ее миссис Мансер, домохозяйка отца Игнатия, да и каждый день здесь был словно днем великого поста.

Когда Атейлу принесли в миссию в Танжере, она была без сознания, а когда очнулась, не сразу смогла вспомнить все, что случилось.

В пустыне, по дороге в Танжер, на них с отцом неожиданно напали разбойники. Сейчас события того дня казались ей ночным кошмаром, от которого никак не удается избавиться. Ее отец Гордон Линдсей путешествовал по всей Северной Африке, не раз он попадал в опасные передряги и все-таки оставался невредим. И вот, когда до Танжера, конечного пункта его последней экспедиции, оставалось совсем немного, случилось несчастье.

Теперь Атейла корила себя за то, что не удержала отца. Почти все деньги они потратили на покупку верблюдов. Нанять охрану оказалось не на что. С ними ехали только несколько слуг. И все они были убиты.

Ее отец тоже погиб, а она осталась одна, без средств к существованию. Девушка ломала голову, пытаясь придумать, как ей вернуться домой, в Англию. Там родственники отца, наверное, помогли бы ей, хотя бы на первых порах.

От всех этих мыслей голова у Атейлы закружилась, холодный пот выступил на лбу, а ноги стали как ватные. Нет, в таком состоянии она не могла придумать ничего разумного. Атейла окинула взглядом душную маленькую кухню с низким потолком и с удивлением почувствовала, что проголодалась.

На прошлой неделе, когда она наконец смогла встать с постели, девушка сразу заметила, что домохозяйка не только жалеет для нее кусок хлеба, но и безумно ревнует к отцу Игнатию, к которому сама относилась с обожанием, близким к идолопоклонству.

Добрый пожилой человек, который всегда искренне стремился помочь всем страждущим, отец Игнатий был главой миссии. Она состояла из католических священников, которые лечили местных жителей и проповедовали им Евангелие, хотя арабы не очень-то слушали их проповедь.

И все-таки жизнь миссионеров была посвящена обращению язычников. А если на их пути встречались непреодолимые препятствия или они преждевременно умирали, несомненно, врата рая были открыты для них.

Но эти благие цели имели мало касательства к суровой миссис Мансер, и Атейла понимала, что ей надо уезжать. Она решила поговорить об этом с отцом Игнатием вечером, после ужина.

Когда они ужинали вместе, девушка могла надеяться, что ей достанется что-то от сытной трапезы, по крайней мере пока не начался великий пост.

Но ей хотелось есть сейчас, и неудивительно:

Атейла вспомнила, что накануне вечером съела всего два кусочка черствого хлеба и выпила стакан воды.

Девушка заглянула в буфет. Там у самой стенки, за чашками, приютилось маленькое яичко.

По-видимому, миссис Мансер прятала его. Нашелся еще кусок черствого хлеба, от которого Атейла с трудом отрезала ломтик, положила его на решетку очага и подогрела на догоравших углях.

Потом она поджарила себе яичницу, но к тому времени, как все было готово, Атейла почувствовала, что голод куда-то исчез. Она все-таки заставила себя поесть, чтобы поддержать силы, и, действительно, ей стало лучше.

«Чего бы мне сейчас по-настоящему хотелось, — мечтательно подумала девушка, — так это жареного цыпленка с молодой картошкой и свежими овощами с английского огорода».

Сама мысль об этом заставила ее улыбнуться, так не вязалась она с тем миром, который окружал ее, изнемогая под палящим солнцем.

Сидя перед пустой тарелкой, Атейла сказала себе, что пора серьезно задуматься о будущем. Она могла надеяться только на то, что издатели, если удастся с ними связаться, дадут ей хотя бы небольшой аванс за последнюю рукопись, которую отец отослал им совсем недавно.

Слава Богу, это произошло еще до нападения разбойников, которые отобрали у них все. Их лошади и последний верблюд, который стоил по меньшей мере 100 фунтов, были похищены. С ее отца содрали даже одежду, а раненую Атейлу бросили умирать в пустыне.

Правда, если даже издатели и вышлют ей аванс, денег может не хватить на проезд до Англии, и тогда не останется ничего другого, как обратиться к британскому консулу. Игнатий к этой идее отнесся скептически и не советовал ей возлагать на консула особые надежды.

Отец Игнатий сказал, что в Северной Африке очень много англичан, которые при разных обстоятельствах лишились своих денег, и лишь в исключительных случаях британский консул помогал им вернуться на родину.

Атейла подумала, что репутация ее отца в ученом мире была такова, что его дочь могла бы рассчитывать на помощь консульства. А в то же время все ее существо протестовало против унизительных просьб о помощи и необходимости объяснять, почему именно она имеет право получить деньги на проезд.

Среди ученых авторитет отца был очень высок, но как объяснить чиновникам в консульстве, что он посвятил всю свою жизнь изучению племен Северной Африки, особенно берберов.

Об этом племени до сих пор было известно очень мало, их история, религия, местные обычаи по-прежнему оставались тайной для европейцев. Гордон Линдсей знал, что его исследования внесут огромный вклад в мировую науку.

«Может, когда папину книгу опубликуют, — подумала Атейла, — его оценят должным образом».

Но приходилось признать, что до сих пор работы, которые отец посылал в Королевское географическое общество и в Societe de geographes 1, лишь немногими были признаны и его гонорары были мизерными.

«Лучше полагаться только на свои силы», — решительно подумала Атейла, размышляя, каким способом сможет заработать.

Она говорила по-арабски и владела несколькими диалектами Северной Африки. Но это могло пригодиться, если бы удалось вернуться в Англию. Оставаться долго ей, незамужней молодой девушке, здесь, в Африке, было неудобно.

Мать, умирая, сказала ей: