Стеклянная мадонна

Кэтрин Куксон

Стеклянная мадонна

КНИГА ПЕРВАЯ

Дорогая доченька

1

Накануне своего седьмого дня рождения Аннабелла Легрендж узнала, что работники не должны требовать прибавки к зарплате в размере одного пенни за свой двенадцатичасовый труд в угольной шахте и что в случае невыполнения этого правила их лишают пищи и крова. В тот же день она узнала, что для ее отца не является проступком раздеть догола незнакомую даму, искупать ее, а потом накормить клубникой.

Редфорд-Холл располагался в графстве Дарэм, в шести милях от Ньюкасла и в пяти от Саут Шилдс или Джарроу, смотря куда свернуть на пересечении дорог. Поместье раскинулось на 60 акрах, из которых 10 было отведено под парк.

Жилье состояло из двух отдельных построек – Старой усадьбы и Дома. Старая усадьба была сложена в 1640 году из карьерных камней и насчитывала 12 комнат. Дом возвели в 1780 году из красного кирпича и бревен. В нем было уже 26 комнат, если считать все три этажа. Обе постройки соединялись широкой длинной галереей; западная сторона галереи состояла из шести окон в глубоких нишах, откуда открывалась панорама парка; рядом стояла часовенка, первоначально представлявшая собой часть Старой усадьбы.

В дождливые и холодные дни Аннабелле разрешалось играть в галерее. Ее излюбленным развлечением было пробегать ее из конца в конец, от двери Дома до двери Старой усадьбы. Домчавшись до последней, она припадала к ее почерневшей дубовой поверхности, широко раскинув руки, как для объятия, и к чему-то прислушивалась, пока ее не окликали. Ей никогда не доводилось одной поиграть в галерее: рядом обязательно была Уотфорд или старая Элис. Иногда ей удавалось услышать голос отца, громко звавшего лакея Константина, иногда его смех. Ей нравилось слушать отцовский смех. Однажды она опрокинулась на спину, когда дверь внезапно открыл лакей-мулат с негроидными чертами и светлой кожей: он нес серебряный поднос с завтраком.

Ей ни разу не удалось побывать за дверью. Иногда в молитвах на сон грядущий она просила Господа совершить чудо и перенести ее за эту дубовую дверь. Потом она стала воображать, какие чудеса могут скрываться по другую сторону: ей представлялись яркие, красочные, веселые картины.

Сомнительным утешением для нее служило то, что за черную дубовую дверь не было хода не ей одной: ее мать тоже никогда не посещала Старую усадьбу, это же касалось слуг Дома, за исключением Ривза, старшего лакея, и второго лакея, Фейла. Константина, обитавшего в Старой усадьбе, Аннабелла не считала жителем Дома: он даже не ел на кухне, в отличие от остальных слуг.

Ее отец проводил в Старой усадьбе немало времени. Он спал и ел там, если в Доме не бывало гостей – к примеру, дяди Джеймса и тети Эммы; они, впрочем, всегда ограничивались ужином и никогда не оставались на ночь. Зато друзья отца не отказывались у него переночевать. Тогда отец много смеялся и вообще светился счастьем, зато мать даже не улыбалась. Сама Аннабелла вряд ли любила, когда у отца собиралась компания друзей, потому что в этих случаях он много пил и так гонял лошадей по вырубке, что они возвращались взмыленными. В последний раз одна бедняжка лошадь сломала ногу, и ее пристрелили у девочки на глазах.

Мать в тот день как назло отправилась к бабушке, жившей на другой стороне парка. Уотфорд забрала ее наверх, к себе в комнату, ОКНО которой выходило во двор, и девочка, увидев, как застрелили лошадь, вскрикнула. Миссис Пейдж, экономка, отвесила Уотфорд подзатыльник за оплошность, что только усилило слезы Аннабеллы. Миссис Пейдж сказала ей:

– Ты ведь не станешь расстраивать свою мать рассказом о лошади?

Она послушно ответила:

– Нет, миссис Пейдж.

На самом деле она знала, что экономка озабочена не столько тем, что мать узнает о лошади, сколько тем, что Уотфорд увела девочку к себе, хотя ей полагалось оставаться в детской.

Стоило матери отлучиться, как все тут же шло наперекосяк, слуги начинали своевольничать. Они сильно сбавляли скорость перемещения по дому и смеялись, сталкиваясь на лестнице. Верным признаком отсутствия матери было то, что Ада Роулингз просовывала голову в дверь детской, чтобы пошептаться с Уотфорд; иногда они даже клали головы друг дружке на плечо и хихикали.

Зато в присутствии матери никто не смел даже хихикнуть, не говоря уже о смехе. Впрочем, мать никогда не повышала голоса, тем более не кричала, в отличие от отца. Леди не положено кричать: до крика опускаются только мужчины и слуги. Аннабелла любила мать, а мать любила ее. Даже когда материнская любовь не принимала формы крепких объятий или легкого поцелуя, ребенок знал, что его любят. Но мать не была счастлива. Даже когда они гуляли, взявшись за руки, по тропинкам большого леса, она не забывала, что мать несчастна, и испытывала душевную боль. Лежа без сна по ночам и предаваясь странным, причудливым фантазиям, она изобретала способы осчастливить мать.

Наступившим днем Дом жил необычной жизнью, так как мать уехала спозаранку в сопровождении старой Элис. Ее путь лежал в Дарэм, где она намеревалась навестить дядю Джеймса и тетю Эмму. Этот визит, определенно, был как-то связан с отцом, потому что утром Аннабелла стала свидетельницей необычной сцены: в ранний час, в 8.30, родители вместе спустились по главной лестнице. Отец не спускался вниз вот уже неделю, так как повредил бедро, свалившись с лошади, однако мог преодолевать лестницы с помощью трости. Аннабелла стояла неподвижно, пока они не пересекли широкий холл и не вышли; потом она бросилась в галерею и, прижавшись лицом к крайнему окну, успела разглядеть, как отец подсаживает мать в карету.

Вернувшись в детскую, она не застала там Уотфорд, что ее нисколько не огорчило, ибо возможность побыть одной была единственной компенсацией отсутствия матери.

В последнюю ее отлучку девочке удалось провести в одиночестве целых полчаса; это оказалось настолько восхитительно, что она вообразила, будто претерпела перевоплощение: никто ни разу не прервал ее мысли окликом: «Мисс Аннабелла, мисс Аннабелла, мисс Аннабелла!»

На сей раз Уотфорд вернулась в детскую в сопровождении своей подружки Ады Роулингз и, указав на подопечную пальцем, тихонько произнесла:

– Что я тебе говорила? Она и не шелохнулась!

Затем она громко спросила:

– У вас все в порядке, мисс Аннабелла?

– Да, Уотфорд, благодарю.

Девушки удалились в соседнюю комнату и там продолжили беседу, стараясь, чтобы их не было слышно, хотя Аннабелла слышала каждое их слово. Она сама не подозревала, что у нее настолько острый слух; видимо, этого не знали и подружки, потому что Ада Роулингз сказала:

– Сидит там, как древность египетская! Аннабелла задумалась об услышанном. При чем тут Египет? Она знала про Египет: мать как раз дошла до него на уроке истории. Египет – это место, где сплошь песок и камень; из камня сложены могилы, называемые пирамидами, а бескрайние пространства песка зовутся пустынями. Песок был ей интересен, поскольку им интересовался ее отец. Он твердил, что без песка не получится стекло.

Потом в беседе Уотфорд и Роулингз всплыла ярмарка. Говоря о ней и об американских горках, танцульках, каруселях, кулачных боях, они не старались понизить голос. Разговоры о ярмарке всегда сопровождались у них обильным прысканьем. Примерно месяц тому назад почти все слуги отправились на ярмарку в Ньюкасл; их повезли туда на подводах. Мать и дочь наблюдали за их отъездом из окна галереи. Отец тоже поехал на ярмарку, но, как водится, в карете и по другой дороге. Тогда она спросила у матери, что такое ярмарка, и получила ответ, что это скачки вперемежку с торжищем. На ее вопрос, поедет ли когда-нибудь на ярмарку и она, мать спокойно ответила: «Нет, милая, ты на ярмарку никогда не поедешь».

Это ее расстроило, так как в преддверии ярмарки весь дом кипел оживлением на протяжении нескольких дней. Мысль о ярмарке делала счастливыми всех, за исключением Элис, Харриса, миссис Пейдж и кухарки, которым, как и ее матери, было отказано в посещении увеселения.