Яблочный сок

— Люблю тебя, люблю.

— Что ты, что ты… — шепчет она.

И тут я соображаю, что она говорит совсем не те слова, что прежде.

Слов «не надо» нет. Значит что? Нет, не может быть. Я шалею. От любви.

Мои руки предательски дрожат.

Еще бы. Я стаскиваю с нее кое-что. Пытаюсь стаскивать.

Но она меня удерживает. Пытается удерживать. А я?

— Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, — шепчу я, трогая губами сосок ее груди.

— Не надо, перестань, — вяло возражает она.

— Я только потрогаю тебя, — умоляющим голосом прошу я девушку.

— Я боюсь! — вскрикивает она.

— Все будет хорошо, любимая, все будет хорошо, — уговариваю я ее.

— Нет, перестань!

— Ну, Тонечка! Ну, девочка моя… — я дергаю молнию на своих брюках.

— Что ты делаешь! Мы еще совсем не знаем друг друга!

«Так будем знать!», — едва не выкрикиваю я.

Успех — это когда совсем раздел девушку.

А если кружевное изделие осталось на ее коленях, то это что?

А это означает только одно — нехватка опыта.

— Мне больно, перестань! — вскрикивает девушка.

И прикрывает ладошкой то место, куда я так стремился, куда я было так решительно направился. Я пытаюсь убрать ее руку, Тоня дрожит, но не дает мне это сделать. Я ласкаю девушку, целую ее. Нет, не дает.

— Тонечка, ну, пожалуйста, ну, давай сделаем это.

— Нет. Нельзя.

— Ну почему? Я люблю тебя. Мы всегда будем вместе.

— Через две недели ты уедешь и не вспомнишь меня.

— Что ты такое говоришь? Я ведь так люблю тебя. Тоня!

— Любил бы, вел бы себя иначе.

— Как, как иначе? Когда парень и девушка встречаются, то так и должно быть.

— Нет. Если ты меня любишь, то ты этого не сделаешь.

— Как раз все наоборот. Если бы я тебя не любил, то не стремился бы к этому.

— Нет, пусти. Слышишь?

— Я люблю тебя. Мы поженимся, — говорю я внезапно.

Как это из меня выскочило? Не знаю.

Тоня поднимает глаза и смотрит на меня.

— А тогда и подавно некуда спешить, — говорит она низким голосом.

Все гениальное просто и логично.

— Тоня… — я все еще пытаюсь сдвинуть ее руку.

— Не надо сейчас. У нас еще все впереди. Если ты захочешь.

— Я хочу тебя, — жалобным, хриплым голосом шепчу я.

— Миленький, не надо сегодня, — едва слышно отвечает она.

— Почему? — я с восторгом отмечаю, что она впервые назвала меня «миленький».

— Я еще ни с кем… И не хочу, чтобы первый раз вот так, под стогом сена.

— Я люблю тебя, — шепчу я. Я понимаю, что сегодня уже ничего не выйдет.

— Я тебя тоже люблю. И ты должен меня понять. Если я тебе дорога.

— Конечно, ты мне дорога, — мой голос дрожит.

— Тогда не доводи меня до слез.

— Я не довожу.

— Пусти меня. Пожалуйста.

— Я не держу тебя.

И я слегка отодвигаюсь. Тоня садится и приводит в порядок свою одежду.

Да и мне нужно застегнуть брюки. Ишь, приготовился. Марш в конуру!

Это я говорю про себя своему несостоявшемуся триумфатору.

Я снова обнимаю ее. Нет, вот голову на ее ноги я все же положу!

Мы молчим. Ее длиннющие волосы свисают так низко, что касаются моего лица. Я трогаю их. И неожиданно чувствую, что она гладит меня по голове. Люблю ее!

— Я люблю тебя, — говорю я ей прямо в живот.

То есть, в это время мои губы касаются тонкой юбки на ее животе.

— Ты смешной! — усмехается Тоня. Она явно повеселела.

— Почему?

— Не знаю. Смешной и добрый.

— Это потому, что я отпустил тебя?

— А еще и глупенький.

— Ничего не глупенький.

— Вот возьму и не пойду за тебя, за глупенького.

— Это почему же? — обиженно спрашиваю я.

А сам думаю — ведь я, и правда, сказал, что мы поженимся.

А что? Она так мне нравится. Я полюбил ее. А она меня.

Должен же я когда-то жениться. Чем Тоня меня не устраивает?

— Но ведь тебе еще столько учиться, — словно услышав мои мысли, говорит Тоня.

В ее голосе печаль, какой прежде никогда не было.

— Ну и что, разве это помешает нам? — спрашиваю я.

— Все зависит от тебя, — отвечает она.

От меня? Я как-то не думал об этом. О том, что она мне нравится — я думал. О том, что люблю ее — думал. Что хочу овладеть ею — думал. Но вот о том, что наше с ней будущее зависит только от меня — об этом я не думал.

И напрасно. Тоня была во много раз мудрее меня.

Своей простой, женской, житейской мудростью.

Домой мы шли медленно. Постоянно останавливались и целовались. Я прижимал ее к себе и чувствовал, как она мне дорога. Я любил ее. Я полюбил эту чудную девушку, она разбудила во мне какие-то новые, светлые чувства. Мне хотелось ее жалеть и защищать, беречь и любить.

На следующий день я обнаруживаю, что стал объектом внимания.

С удивлением я замечаю, что ее подружки смотрят на меня с интересом.

Если не сказать больше. «Больше» — это с восхищением. Я понимаю.

Я понимаю, что Тоня, видимо, не удержалась и все рассказала им.

— Ты все рассказала девчонкам? — спрашиваю я, когда она приходит пить сок.

— Не все, но кое-что, — виновато улыбается она.

Я молчу.

— А что, не надо было говорить, да? — спрашивает она.

— Нет, почему же, — мямлю я.

— Я ничего особенного им и не говорила…

— Да?

— Да. Они сами обо всем догадались.

— Как это?

— Танька сказала, что это написано у меня на лице.

— Что написано?

— Что я влюбилась…

Я смотрю на нее. Тоня, склонив голову, стоит рядом. Я вижу, как покраснели ее ушки. И теплая, жаркая волна любви и нежности к ней заливает мое сердце.

Мне хочется обнять Тоню. Сказать ей, что мы всегда будем вместе.

Но я не могу этого сделать. На нас внимательно смотрят десятки глаз.

С этого дня мы почти все время вместе.

Мы говорим, говорим — и не можем наговориться. Наши поцелуи и ласки стали какими-то дозированными. Я уже знаю, когда Тоня не выдержит и, задыхаясь, жалобно попросит меня, чтоб я перестал. И я перестаю, я отпускаю ее. Хотя мне хочется сделать все до конца, но я помню, что она еще ни с кем, что она — почти что моя невеста, что она доверяет мне, и что все зависит только от меня. И я ее отпускаю.

Потом я помогаю ей застегнуть лифчик.

Конечно, ведь застежка-то на спине.

Тоне самой это очень неудобно делать.

Но я готов все делать сам.

И раздевать ее, и одевать.

Но по части «одевать» мне доверяют только лифчик.

Когда наше дыхание восстанавливается, мы снова говорим, говорим, говорим.

Никогда не думал, что возможна такая степень интимности с девушкой. Невольно сравниваю себя, Тоню и ловеласа с молодухой. Спрашивается, у кого была большая близость, у них, или у нас? Да, он овладел ею, она ему отдалась, но теперь они даже не здороваются. А мы с Тоней?

Я готов умереть за нее. Настолько я ее люблю.

Но полностью близки мы не были.

Так где же настоящая любовь?

Кто может ответить?

Осталась всего неделя.

Когда я это понял, то мне показалось, что волосы на моей голове зашевелились. Как быстро! Причем, вокруг все только и говорят о приближающемся отъезде, говорят, как о великой радости, а я совсем не хочу уезжать. Не потому, что мне здесь уж очень нравится, нет.

Я не хочу расставаться с Тоней.

Наши отношения приобрели какую-то новую окраску.

Особенно после того, как я принес ей цветы.

Смешно. Казалось бы, чего особенного — цветы.

Но здесь никто не дарит девушкам цветов.

Отношения сложились в основном простые и грубоватые.

А тут я, идя к Тоне (третья дверь от нашей!), взял с собой цветы. Пять роз. Купил у бабули. Стою у двери.

Тоня выходит, видит цветы и лицо ее вспыхивает.

Ее сокурсницы глядят на меня так, словно я свалился с луны.

Это еще что. На следующий день все наши стали смотреть на нас с Тоней иначе. Даже четверокурсники. Они сидели на лавочке, видимо, трепались, а я подошел сзади. Вдруг слышу, ловелас, тот, который обслужил молодуху, говорит: