Первое задание (СИ)

====== 56. Эпилог. Часть первая. “Ему никто не писал стихов”. ======

- Транспортную бригаду в четвертый оперблок, – мужской голос звучит из динамика рации, искажаясь помехами.

Паренек на посту приемного покоя потягивается и отключает обратную связь, не переставая жевать гамбургер.

- Перерыв у меня, отстаньте. Сами отвезете, не переломитесь.

- Транспортная бригада, нужно срочно отвезти пациента, – продолжает говорить рация.

- Ага, бегу, – паренек забрасывает ноги на соседний стул.

- Транспортная бригада, бегом в четверку, или я вас самих в реанимацию укатаю!!! – динамик рации снова оживает, на этот раз женским голосом, спорить с которым желания не возникает даже у меня.

Паренек торопливо хватает черную коробочку и подносит к губам.

- Да, доктор Ларсен! Летим! – он срывается с места и вприпрыжку бежит в сторону оперблока, бурча себе под нос: – Предупреждать, блин, надо, что она в четверке.

Я стою у поста и, усмехаясь, смотрю ему в спину. Я не видел ее почти два мидгардских года. Не хотел напоминать себе об этой смертной. После того, что было, я заставил себя забыть о ее существовании.

Когда ко мне вернулась сила, я не смог какое-то время ее контролировать, и Один отправил меня в Утгард, дабы я ничего не смог разрушить. Я ушел оттуда по темным тропам, идущим по междумирью, и блуждал там, убивая тварей настолько мерзких, что ни в одном человеческом языке нет слов, чтобы их описать.

Я очистил свои мысли и сознание, растворившись в силе и ощущая себя освобожденным от скверны прошлого, родившимся заново. Теперь я понял смысл данного мне знака и мысленно возблагодарил Вишну. Бабочка была дана мне как символ перерождения, как его итог. Точно так же, как гусеница превращается в куколку, а из той появляется бабочка, я отпустил свою ненависть, обретя свою силу заново и поняв, что суть ее не в разрушении, а в созидании. Магия огня и холода, дарованная мне, может не только убивать и сметать все на своем пути, но и греть тех, кто в этом нуждается, создавать величественные ледяные узоры и здания, которые я видел, путешествуя по Ётунхейму.

По возвращении в Асгард меня приняли с гораздо большим радушием, нежели прежде. На минуту мне показалось, что все стало так, как было до похода Тора в Ётунхейм, но... Нет. Изменился я. Я многое понял, через многое прошел и многое оставил.

Я много раз порывался уйти в Мидгард, но каждый раз выбирал другую тропу, уходящую максимально далеко от этого мира. Я пытался преодолеть себя, отгораживая ту часть памяти, которую занимала она. Один раз она уже чуть не умерла. Я не хочу, чтобы ей угрожала опасность, неизбежная при моем присутствии.

В один из теплых вечеров, когда заходящее солнце золотит крыши благословенного города, я сидел на балконе дворца и пытался читать. В Мидгарде сейчас начало мая...

- Не помешаю?

- Что тебе, Сиф?

- Да так, увидела тебя здесь, решила поговорить.

- О чем?

- Когда мы вернулись...

- Я не настроен говорить об этом.

- Почему?

- Тебя это не касается.

- Локи, я тоже скучаю.

Я молчу, не глядя на сидящую напротив воительницу.

- Ладно. Вот. Я забрала его из комнаты Агаты, оставив ей такой же. Думаю, тебе это будет интересно, – она встает, кладёт на перила небольшой альбом в кожаной обложке, с тиснеными золотом рунами, и тихо уходит.

Я смотрю на такой знакомый мне предмет. Подаренный альбом. Что мне может быть в нем интересно? Смахнуть его вниз! Я резко заношу руку… и бережно поднимаю его с перил. Внутри ее рукой выведены строчки. Дневник? Нет...

... Люблю тебя? – Люблю, наверное.

Но если и скажу – не верь.

Запомни глаз тепло неверное

И улыбнись, захлопнув дверь...

Ее стихи? Кому она их писала? Неужели?..

Рыжей охрой обсыпано зеркало

Тротуара под тихим дождем.

Неужели и впрямь исковеркала

Безразличье в покое твоем?..

Неужели вдруг стала бессонницей

Для твоей черно-белой судьбы?..

Перепало бездомной любовнице

Жалких крох от чужой ворожбы.

Показалось... Как утро туманное,

Все рассеется. Буду, как встарь,

Принимать, словно правду, обманное,

Превращаясь в застывший янтарь.

Будет снова стучать за окошками,

По карнизам стихающий дождь.

Рыжей охрой облитой дорожкою

Ты когда-нибудь тоже уйдешь...*

Интересно, Сиф это читала? Читала, раз сказала, что мне это будет интересно. Зачем она дала мне этот альбом? Эти стихи... Этот язык... Неужели это правда, и эти строчки написаны мне? Эти прекрасные стихи написаны смертной женщиной?

У тебя бесстыжие глаза.

Ну и пусть. Ведь я по ним скучаю.

В них шальная светится гроза,

Закрывая капельку печали.

У тебя бесстыжие глаза...

У тебя по-детски светлый смех

И, как грипп, заразная улыбка.

От тебя – похожая на всех.

От тебя – грусть снова станет зыбкой.

У тебя, как в детстве, светлый смех...

У тебя бесстыжие глаза.

Только почему-то грустный голос.

Веришь мне? – рассыплется гроза,

Будет время разноцветных пОлос.

У тебя бесстыжие глаза...*

Она говорила, что скучает... И говорила, что любви нет, это просто химия… Но – так писать и ничего не чувствовать она не могла. Даже боги этого не могут.

Нужен был – заполнить пустоту,

Скоротать замешкавшийся вечер,

Высветлить немую темноту,

Поддержать измученные плечи.

Нужен был – вновь научить дышать,

Собирать расколотые сутки,

И глазам напомнить, как сиять,

Сделать сердце, как и прежде, чутким.

Нужен был осеннею листвой,

Вдоль по волосам остывшим ветром,

И ночной безлунной синевой,

И свечи ванильной теплым светом.

Нужен был, как воздух для огня,

Как вода в безжизненной пустыне,

Морякам – далекая земля,

Королеве – грешная гордыня.

Как теперь тебя благодарить

За мое минувшее ненастье?..

Памятью я буду дорожить:

Лишь тебе обязана за счастье.*

Я встал, отбросив так и не начатую книгу, и вихрем вылетел с балкона, сжимая в руке кожаный томик.

На креслах в коридоре приемного отделения сидят двое. Заплаканная пожилая женщина и мужчина, обнимающий ее. Кого-то ждут.

Проходит еще около часа бездействия. Женщина порывается встать и пойти к белым стеклянным дверям, ведущим внутрь это храма медицины. Своеобразного, конечно, храма... Но сидящий рядом мужчина не дает ей уйти, плотнее прижимая к себе и уговаривая не плакать.

Открываются и хлопают створками двери, и я вижу, как стройная молодая женщина летит по коридору, на ходу накидывая халат на зеленый медицинский костюм. Длинные черные волосы, еще более темные, чем тогда, затянуты в высокий хвост, отброшенный за спину. Выбившиеся пряди небрежно обрамляют бледное, уставшее лицо с большими карими глазами. Она стала еще тоньше. Еще легче. И сильнее. Эта сила чувствуется в каждом ее движении.

Агата.

Она подходит к ограждению поста, и раздается спокойный властный голос:

- Родственники Джеймса Дилана здесь?

Заплаканная женщина вскакивает и бежит к ней. Мужчина, из рук которого она вырвалась, еле поспевает за своей спутницей. Выйдя за ограждение, она кивает на ряд кресел рядом с постом, стоящих друг напротив друга.

- Давайте присядем.

Она садится и несколько секунд вглядывается в лица сидящих напротив людей.

- Меня зовут доктор Агата Ларсен, я лечащий врач вашего сына.

Где-то это я уже слышал.

- Доктор, как он? Он… он жив? – женщина сжимает руку своего мужчины побелевшими от напряжения пальцами.

Агата наклоняет голову и грустно улыбается уголками рта.

- Да, операция прошла успешно. Нам осталось только ждать – он сейчас в реанимации. Как только проснется – мы вам позвоним.

- То есть как, в реанимации?

- Все пациенты после операции переводятся в отделение анестезиологии и реанимации, так нужно.

- Я хочу его увидеть!

- В данный момент это невозможно.