Сам напросился (СИ)

— Блядь, педрила гребаный, совсем охренел? Да эти штаны стоят дороже твоей шкуры! — заорал Македонский, осматривая нанесенный ему ущерб и еще больше свирепея.

— Уверен, на химчистку ты наскребешь.

Макс еле успел увернуться от очередного хука справа, затылком впечатываясь в кирпичную стену и до треска натягивая толстовку, в которую мертвой хваткой вцепился Андрей. Пару раз дернувшись, он с отчаянием понял, что вырваться не сможет. Заныли еще целые зубы. Было обидно сознавать, что противопоставить Македонскому нечего... разве что...

Выдохнув, Максим, наконец, решился и сделал то, что могло хоть как-то задеть противника. Резко вскинув руки, он обхватил голову парня и, зарываясь подушечками пальцев в густые короткие волосы, потянул на себя. Мгновение — и он уже прижимался губами к открытому от удивления рту.

Зарычав, как раненный зверь, и в спешке яростно сжав зубы, тот отпустил злосчастную толстовку и попытался оторвать от себя его руки. Максим же в ответ вжался в него всем телом и, заглянув в округлившиеся глаза, обвел языком плотно сомкнутые губы. Реакция последовала незамедлительно. Кулак Македонского врезался ему куда-то под ребра, отчего Макс, вздрогнув, инстинктивно согнулся, но не отпустил Андрея и, успев прихватить зубами его нижнюю губу, заставил наклониться вслед за ним. Выпрямившись, он сильнее, до крови, прикусил ее и, слегка потянув, с ненормальным наслаждением опять провел языком мокрую дорожку.

Снова удар в живот, и Андрей, тяжело дыша, наконец смог оттолкнуть его от себя и нанести еще один в челюсть.

Голову Максима отбросило в сторону, в глазах потемнело, и он рухнул на колени, опершись руками в мягкую, с пожелтевшей листвой, траву.

Когда мир перестал кружиться, а в ушах шуметь, он различил над собой отборный мат, поднял глаза и, мимолетно осмотрев Македонского, понял, что добился, чего хотел. Парня просто трясло от омерзения. Он остервенело вытирал тыльной стороной ладони подрагивающие, покрасневшие от укусов губы и не сводил с него полного ненависти взгляда.

Максим, борясь с нахлынувшими эмоциями, устало прикрыл глаза.

Увиденное не принесло ему ожидаемого мстительного удовольствия. Где-то глубоко внутри он желал, чтобы Македонский ответил на этот недопоцелуй, а не смотрел на него с таким отвращением. И чертовски обидно было признаваться в этом даже себе.

Отвернувшись и нервно сплюнув в сторону, Андрей слишком поздно уловил краем глаза, как Макс, изловчившись, схватил с земли свой рюкзак и, пошатываясь, побежал, на бегу накидывая его себе на плечи. Споткнулся о выступающий из земли корень уже практически голого дерева, еле удержался на ногах, но продолжил бежать. Не особо ловко перемахнул через зеленую изгородь и, так и не обернувшись, исчез в неизвестном направлении.

Андрей застыл, будто примерзнув к земле, и, не мигая, смотрел ему вслед. Медленно, словно патока, его накрывала жгучая, неконтролируемая ярость. Случившееся до сих пор не укладывалось в сознании. Он просто не мог поверить, что позволил парню поцеловать себя. Парню, черт возьми! И этого уже никак не изменишь и не исправишь. Он чувствовал себя опустошенным, опущенным и грязным. Ему жутко хотелось отмыться от мерзких прикосновений, хотелось прополоскать себе рот, желательно, чем-нибудь спиртным, и забыть все, как страшный сон.

Шумно дыша, он постарался успокоиться и мыслить трезво. Сглотнул и поморщился, когда пересохшее горло отозвалось болью.

А мозг тем временем уже прорабатывал план мести. Образы жестоких расправ калейдоскопом проносились в сознании. Завтра ублюдок поплатится за то, что посмел прикоснуться к нему. За то, что осмелился поцеловать его. Он пожалеет, что это вообще пришло ему в голову. Нужно лишь узнать его имя, но это явно не составит большого труда.

Запоздало испугавшись, что кто-то мог их видеть, Андрей огляделся, но вокруг по-прежнему было пустынно. Лишь по другой стороне вдоль забора быстро семенили редкие прохожие.

Проведя ладонью по лицу, словно в попытке стереть с себя то, что произошло минуту назад, он неторопливо побрел к стоянке. Смысла, как в общем-то и желания, идти на давно начавшуюся пару не было. Нащупав в заднем кармане джинсов ключи зажигания, Андрей с долей облегчения вспомнил, что сегодня утром забыл свою сумку в машине и собирался забрать ее, вернувшись из деканата, но сделать ему этого так и не дали.

Сев в машину, он дрожащими руками завел двигатель, а потом судорожно вцепился ими в руль. У него дрожали не только руки. Все его тело трясло от шока, ужаса и отвращения.

Зарычав, он в очередной раз лихорадочно вытер губы рукавом своей рубашки, оставляя на нем кровавые следы, на секунду замер, а затем в отчаянии ударил руль другой рукой и, тяжело дыша, прислонился к нему разгоряченным лбом. Слегка отдышавшись, он откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Онемевшие губы, словно в напоминание, нещадно горели, и на них все еще ощущался чужой вкус.

Вкус так осточертевшей ему мяты.