Любимый ученик Мехмед (СИ)

Утром один из челядинцев вдруг подошёл к Андреасу, с поклоном подал воду для умывания и тихо произнёс:

— Принц велел позаботиться о тебе. Я отведу тебя в такое место, откуда хорошо видно, как сражаются верблюды.

Грек очень удивился, а затем обрадовался, но не за себя, а за принца: «Похоже, мальчик научился повелевать. Раньше слуги относились к нему как к несмышлёному подопечному и почти указывали, что и когда делать, а теперь он указывает слугам. Хорошо. Так и должно быть».

Конечно, здесь также чувствовалось влияние главного распорядителя, велевшего слугам заботиться об Андреасе и ничего не говорить мулле, но сам принц тоже приобрёл среди слуг авторитет — в этом не было сомнений!

«Умница, Мехмед. Умница», — мысленно повторял грек, а меж тем челядинец отвёл его к навесу, приготовленному для принца и муллы. С тыльной стороны этот навес теперь выглядел как обычный шатёр — зелёное полотнище спускалось до самой земли, а вскоре выяснилось, что такая же полотняная стенка есть с левой стороны, и вот там-то — возле левой стенки — кто-то поставил почти пустую телегу.

— Забирайся в телегу, господин. Садись, — сказал челядинец, расстилая на дощатом тележном дне тюфяк, извлечённый откуда-то из-под колёс. — Тебе будет удобно.

О! Это действительно оказалось удобно. Андреас ощутил себя почти так, как если бы сидел на помосте рядом с принцем. Вид на поле для боёв открывался отличный, но гораздо больше влекла зелёная полотняная стенка, находившаяся сбоку на расстоянии вытянутой руки. Хотелось заглянуть за эту завесу, ведь из-за неё доносился раздражённый голос Мехмеда и спокойный невозмутимый голос муллы.

Разобрать, что говорят, не получалось — настолько шумно вдруг стало вокруг. Гомон толпы перекрывался звуками дудок и барабанов, наигрывавших некую однообразную мелодию, а если в верблюжьем поединке наступал переломный момент, то мелодия в свою очередь заглушалась криками «ай-ай-ай-ай-ай!» и свистом.

Греку ещё никогда не доводилось видеть битву между животными, которые были бы настолько большими. Одногорбый верблюд из-за своего размера и телосложения казался горой, которая почему-то имеет голову на длинной изогнутой шее и умеет ходить. И вот Андреас из раза в раз наблюдал, как две мохнатые горы, плавно покачиваясь, движутся навстречу друг другу.

Вот погонщики свели их вплотную. Мохнатые противники стоят бок о бок, жуют жвачку, капая слюной на серый песок у себя под ногами, и тут один из верблюдов не выдерживает и проявляет злость — например, пытается укусить другого за ухо. Другой ловко уворачивается, выгибая длинную шею, и в то же время начинает напирать на первого, идёт на него грудью.

Андреас и сам не заметил, как увлёкся необычным зрелищем — он забыл о зелёной завесе и следил, как кусачий верблюд не даёт себя толкнуть, уворачивается от противника, идущего вперёд. И вот оба верблюда опять оказались бок о бок, но ничего не предпринимают.

Первый, кусачий, снова пробует ухватить второго за ухо. Второй опять напирает грудью. Первый снова уворачивается — отходит в сторону, но не слишком удачно, потому что второй получает возможность положить свою шею поверх его шеи — там, где она соединяется с туловищем. Теперь второй верблюд пробует своей шеей придавить противника к земле. Если это удастся, то бой окажется выигран.

Первый верблюд, чуть согнув передние ноги, уводит свою шею из-под шеи второго. Верблюды напирают грудью друг на друга, но ничего не выходит. Второй снова кладёт шею на шею первому и пытается закинуть туда же правую ногу, чтобы надавить всей тяжестью своей туши. Первый уворачивается, опять пытается укусить за ухо, и ещё раз, и ещё.

Противники устали. Они движутся по кругу, оставаясь друг напротив друга. Наконец, второй опять кладёт свою шею на шею первому, но первый верблюд уже не пытается увернуться и отойти в сторону. Теперь он склонил голову ещё ниже и просунул её между передними ногами своего противника, под брюхо и идёт вперёд, будто хочет опрокинуть того навзничь. Оба верблюда напирают каждый со своей стороны, толпа зрителей издаёт дружное: «Оооооооооо!» Дудки и барабаны играют громче.

Противники переступают с места на место, но сохраняют всё то же положение. Это длится минуту, две, и вдруг второй верблюд, который рисковал опрокинуться навзничь, резко подгибает передние ноги. Голова первого верблюда, просунутая между ними, оказывается придавленной к земле, но это ещё не конец поединка, потому что задние ноги у обоих противников выпрямлены. Зады торчат к небу.

Придавленный верблюд пытается вырваться, но второй держит крепко — накрыл чужую голову своим брюхом, так что снаружи остался только нос, жадно вбирающий ноздрями воздух. Придавленный всё ещё не оставляет попыток вырваться, но силы его на исходе — отчётливо видно, как его задние ноги, всё ещё выпрямленные, дрожат от напряжения. И вот они подгибаются. Теперь придавленный верблюд лёг полностью, а второй, придавивший его — нет. Это означает, что второй — победитель.

Раздаются крики, свист. Дудки и барабаны начинают играть другую мелодию — такую же однообразную, но другую. К верблюдам подходят погонщики, чтобы растащить соперников. Поединок окончен.

Только теперь Андреас вспомнил о Мехмеде, но оказалось, что принц вспомнил о своём учителе гораздо раньше. Молодой грек обнаружил рядом с собой двух слуг, один из которых держал в руках большое блюдо.

На блюде лежали пресные лепёшки, плод граната, а также изюм, курага, ломтики неких фруктов, сваренных в меду, и ещё какие-то сладости, а слуга, предлагая греку всё это, вполне ожидаемо произнёс:

— Господин, это прислал тебе принц со своего стола.

Второй челядинец держал в руках красивую чашку и небольшой кувшин. В кувшине был особый напиток из верблюжьего молока — на здешнем празднике все это пили — и теперь Андреасу тоже предложили отведать:

— Господин, это тоже для тебя. От принца.

Ах, если бы грек вдруг оказался на дворцовом пиру в Эдирне и получил подобные дары от самого султана, то обрадовался бы меньше, чем сейчас. Сидя на празднике в захолустном Манисском санджаке, и даже не на почётном месте, а в стороне от всех, на телеге, Андреас вдруг почувствовал, будто вознёсся на заоблачные вершины власти. Конечно, эта власть была необычной, но другую он и не желал. Андреас никогда не стремился сделать карьеру при турецком дворе, а вот повелевать сердцем будущего султана — о, да! И это, кажется, получалось.

Значит, принц не лукавил, когда говорил, что не сможет веселиться на празднике без любимого учителя. «Я увлёкся развлечением и забыл обо всём, а принц обо мне помнил», — сказал себе Андреас, и эта мысль показалась такой сладкой — слаще, чем все сласти на блюде, теперь поставленном рядом.

Заглянуть за зелёную завесу, находившуюся рядом, захотелось ещё сильнее, чем прежде.

Посмотреть, что делается на помосте за завесой, ничто не мешало. Пусть рядом с телегой толпилось несколько слуг Мехмеда, которые, пользуясь свободной минутой, тоже наслаждались зрелищем верблюжьих боёв, эту челядь не стоило стесняться, поэтому Андреас спрыгнул с телеги, дошёл до угла навеса, где боковое полотнище соединялось с полотняным задником, и преспокойно заглянул в небольшую щель между краями тканей.