Любимый ученик Мехмед (СИ)

— Но ведь принц Мехмед считается наместником Манисы, — заметил Андреас. — Пусть обязанности наместника на самом деле исполняет другой человек, умудрённый годами, но во время праздников он не может заменить принца. Ведь так? Если на праздник собирается вся знать, принц Мехмед обязан там быть. Думаю, отсутствие принца не останется незамеченным и вызовет толки.

— Да, — невозмутимо ответил генуэзец, — но мулла всегда может объявить, что принцу нездоровится, а праздник длится меньше недели. То есть к тому времени, когда принцу, якобы нездоровому, станет лучше, праздник закончится. Принц очень боится, что мулла скажет так. Это очень действенный способ заставить принца Мехмеда взяться за учёбу. Мне даже жаль, что верблюжьи бои устраиваются только раз в год. Ах, как было бы легче жить всем нам, если б состязания проводились раз в три месяца. Наш ученик учился бы куда лучше!

Андреас не подал вида, что расстроен. Лишь оказавшись у себя в комнатах и плотно закрыв двери, он растерянно присел на софу, а затем уронил голову на руки — настолько тяжёлые были мысли: «Неужели, всё и вправду объясняется так просто? Неужели принц стал учиться хорошо из-за каких-то верблюдов, а вовсе не из-за меня? А я-то уже себе намечтал!» Думать о том, что ты любишь ученика гораздо больше, чем он любит тебя, было очень грустно.

Прошла уже треть зимы — тридцать хмурых и туманных дней, и всё это время Андреас тосковал по Афинам. Конечно, на Пелопоннесе зима тоже была хмурой, но всё же не такой. Да и не в погоде таилась главная причина грустных мыслей. В Афинах у молодого учителя были друзья, и если он испытывал затруднения с учениками, то мог поделиться сомнениями с другом, посоветоваться, а здесь, в Манисе нёс тяжёлую ношу сомнений сам, один.

Андреас поймал себя на том, что ревнует принца ко всем другим наставникам — даже к мулле Гюрани, и чем более довольными становились эти наставники, тем грустнее становилось молодому греку, пусть он и напоминал себе, что неправ, и что должен радоваться успехам мальчика.

Радоваться получалось не всегда. Не получилось и в то утро, когда Андреас, по обыкновению наблюдал, как мулла выходит из «класса» — главный наставник выглядел очень весёлым, самодовольно улыбался, и это означало, что занятие прошло отлично. Более того — Ахмед Гюрани посмотрел на Андреаса с лёгкой насмешкой, как если бы говорил: «Не ты один можешь заставить нашего сорванца учиться. Я тоже могу».

Огорчало и то, что Мехмед выглядел таким же весёлым, как мулла, если не веселее. Принц, чуть подпрыгивая, ходил по комнате из угла в угол.

Молодой грек вдруг почувствовал, что бессилен противостоять влиянию тех условий, в которых живёт принц — здесь всё способствовало тому, чтобы Мехмед выучился угодничать перед учителями, изображать покорность. «Принц стал лицемерить. И не так уж важно, делает ли он это из-за меня или из-за верблюдов», — подумал грек. Вот почему он не хотел даже улыбнуться, глядя на счастливого Мехмеда.

«Это ревность, и она нашёптывает мне, что мой ученик испортился, — уверял себя молодой учитель. — А ведь на самом деле всё иначе. Если принц оставил привычку спорить, это не значит, что он стал лицемером. Ведь со мной Мехмед уже давно не спорит. Что же плохого в том, что он перестал спорить ещё и с муллой?»

Когда двери «класса» закрылись, Андреас всё-таки заставил себя улыбнуться и спросил:

— Ну что? Сегодня у нас урок греческого языка, или объяснить тебе другой предмет? — однако принц не ответил. Он в одно мгновение подлетел к Андреасу и лукаво улыбнулся:

— Учитель, я тебе сейчас такое расскажу!

Радостный ученик даже хотел обнять учителя, но сдержался и начал торопливо объяснять:

— Я не говорил раньше, потому что не знал, сумею ли сделать так, чтобы мулла на время перестал сердиться. Но я сумел. Мулла доволен и сказал, что препятствий нет.

— Препятствий для чего?

На лице мальчика сохранялась лукавая улыбка. Он жестом предложил Андреасу присесть, сам сел на ковры и продолжал:

— Учитель, скажи правду. Тебе в Манисе скучно?

— Да, — признался Андреас. — Если я не занимаюсь с тобой и не готовлюсь к будущим занятиям, мне почти всегда скучно. Даже когда я выхожу в город, это не помогает развлечься.

— Вот-вот, учитель, — подхватил принц, — поэтому я хочу, чтобы ты повеселился. Тебе будет очень весело — обещаю. Даже когда всё закончится, ты будешь ещё долго об этом вспоминать и, значит, ещё долго скучать не будешь.

— Да? — молодой грек уже начал догадываться, о чём речь — о верблюжьих боях, упомянутых генуэзцем. Вот почему Андреас засомневался, что веселье станет незабываемым. Он не любил подобные вещи, и пусть ни разу не видел верблюжьи бои, но видел петушиные и собачьи. Ни то, ни другое не показалось весёлым.

— В Мание есть особое развлечение, — меж тем рассказывал Мехмед. — Каждый год в середине зимы здесь устраивают бои среди одногорбых верблюдов — большой праздник.

«Да, я и так думал», — отметил про себя грек, и эта мысль отразилась на его лице настолько явно, что принц нахмурился:

— Тебе уже рассказали?

— Немного.

— Эх, что ж такое! — Мехмед досадливо хлопнул себя по коленям. — Могу я сделать хоть что-то так, как задумал!? Почему все вмешиваются!?

— Мне не рассказали почти ничего, — поспешил ободрить ученика Андреас. — Я знаю лишь то, что верблюжьи бои тебе очень нравятся. Один твой учитель сказал мне, что ты стал лучше заниматься, поскольку хочешь поехать посмотреть на верблюдов, и что мулла может запретить поездку, если будет тобой недоволен. Мне сказали, что три года назад случилось что-то похожее — ты своей хорошей учёбой заслужил себе право на развлечения.

Принц ехидно хихикнул, а лицо его посветлело, и вернулась прежняя радость:

— Учитель, я стал лучше учиться, потому что хочу поехать на верблюжьи бои с тобой. С тобой! Три года назад всё было по-другому, потому что мулла в то время ещё не стал мне врагом, так что я легко покорился. А сейчас это стало для меня очень трудно. Я уже не покорюсь только ради того, чтобы поехать на праздник. Я сделал это ради тебя, учитель.

Андреас, казалось, забыл все свои недавние рассуждения о том, что у лицемерия нет оправданий:

— Ради меня? — у грека даже голос дрогнул от волнения, а Мехмед продолжал:

— Учитель, я хочу поехать с тобой. Без тебя мне там нечего делать. Я не смогу веселиться, если буду знать, что ты здесь во дворце скучаешь. Ты должен поехать, ведь тебе понравится. Верблюжьи бои нравится всем. Даже люди, которые не любят крови, смотрят с удовольствием, потому что верблюды во время боя не ранят друг друга. Они просто меряются силой, стремятся придавить друг друга к земле. И иногда кусаются, но редко. Обычно они просто толкаются и стараются навалиться один на другого, а исход боя не ясен до самого конца, потому что верблюд, на которого навалился другой, может вдруг распрямиться, и тогда тот, кто считался почти победителем, опрокинется и проиграет. Это очень интересно наблюдать.

— Я верю тебе, мой мальчик, — Андреас тоже повеселел. — Теперь, когда ты так интересно мне рассказал, я очень хочу поехать и посмотреть. А в который день начнётся праздник?

— Через несколько дней. В этом месяце, в начале второй декады, — ответил Мехмед и вдруг замялся: — Учитель, не всё так просто.

— В чём дело?

— Учитель, я хочу, чтобы ты поехал, но мулла может не захотеть, — проговорил принц, всё больше смущаясь и опуская глаза. — Ты ему не нравишься. Он спросил меня недавно, кто для меня лучший учитель — он или ты. И я сказал, что он. Я солгал, — Мехмед быстро взглянул на Андреаса и снова потупился. — Учитель, ты не сердишься? Я сделал так ради тебя, чтобы мулла был доволен. Иначе из моей затеи ничего бы не вышло. А ещё я солгал, когда согласился с муллой. Он сказал, что выбил из меня лень и упрямство, а я ответил ему, что это правда. А ведь это неправда! Я лгал.