Мой любимый бета (СИ)

- …девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять… - но продолжает отсчитывать шаги.

Так легче сосредоточиться на процессе продвижения вперед, и удается даже набрать темп. Постепенно, под действием движений, разгоняющих кровь по венам, и морозного воздуха, уходит из тела жар, сосредоточившись остаточным явлением лишь в районе паха. Какое-то беспокойство крутится в солнечном сплетении, но думать об этом почти больно, и Шерлок просто идет вперед. Очередная фаза отравления обрушивается на Шерлока ураганом разноцветных запахов, как под ЛСД, слишком ярких, слишком сладких, слишком осязаемых. Но в этой цветной мешанине есть один запах, который цепляет сознание Шерлока острым гарпуном и теперь ведет по своему следу. Шерлок видит эту розовую дорожку в воздухе, словно тот, кто оставил за собой такой своеобразный шлейф, прошел здесь совсем недавно. Шерлок радуется, что пока они идут в одном направлении, только что будет, если розовый след свернет, не доходя до Бейкер-стрит, 221 «Б»? Шерлок не уверен, что сможет дойти до дома, а не повернет вслед за розовым запахом. Это какое-то сумасшествие, невозможность контролировать себя, против желаний сердца, минуя мозг, апеллируя к пламени, в которое разгорелся жар, сосредоточившийся в паху. Он идет по этому розовому пути, лишенный воли и способности рационально мыслить. Все его сознание плавно стекает в член, уже напряженный и жаждущий. Лишающий свободы действия след приводит к их двери, которая оказывается не закрытой. Шерлок толкает ее и, перешагнув порог, с головой погружается в удушающий розовый флер, заполняющий собой прихожую, лестницу на второй этаж, сочащийся из-под закрытой двери, настырно лезущий в нос, глаза и уши. Шерлок встряхивает головой, пытаясь вырваться из этого мерзкого морока – он ненавидит розовый цвет и сладкий запах, который он издает, но почему-то поднимается по лестнице и открывает дверь в квартиру. То, что он видит в их с Джоном гостиной, на их диване, совсем не удивляет. Чего-то такого и следовало ожидать от Майкрофта. Стремительно улетучивающимся остатком разума Шерлок, с обреченностью осужденного к электрическому стулу, понимает всю затеянную Майкрофтом игру: спровадить Джона из Лондона, а к его возвращению подпоить брата коктейлем из нейтрализующего действие супрессанта препарата вместе с возбуждающим половое влечение, чтобы в финале подложить под него Питера Блэквуда, эту омежью подстилку. Потому что тот, кого Шерлок видит на их диване – голый, раскинувшийся в призывной позе, течный Питер Блэквуд. Последние связные мысли испаряются. Мозг Шерлока отключается, а в игру вступает инстинкт размножения.

Все, что происходит дальше, происходит без участия Шерлока Холмса как личности, из его глубинного подсознания вылезает забитый туда многолетней борьбой с инстинктами внутренний зверь. Он рычит, скалит зубы, и некоторое время просто изучает свою добычу – слабого безвольного омегу, жалобно скулящего и истекающего смазкой и желанием. Омежий аромат сводит с ума. Омега готов к оплодотворению, а альфа, жаждет продолжения рода. Он подходит к вожделеющему его омеге и поводит носом, чутко улавливая нюансы запаха, различая давний след другого альфы, а до него еще и еще одного. Он злобно рычит и одним ударом отбрасывает льнущего к нему омегу на спину, отчего тот тут же покорно подставляется, словно подзаборная шавка. Он скулит, пытаясь показать свою слабость и тем самым заставить самца сменить гнев на милость, но альфа непреклонен. Он рычит и скалит зубы, добиваясь того, что омега переворачивается на живот и унизительно ползет к нему, прижимаясь к ковру, просит альфу о том, чтобы тот сделал то, для чего его создала природа. И альфа, издав последний победный рык, нависает над омегой, который мгновенно понимает, что правила игры меняются и что из просящей стороны он становится участником. Омега задирает зад, истекающий смазкой, поводит им перед носом самца, как бы игриво, чтобы дать осознать, почувствовать, что ему предлагают. Запах омежьих феромонов шибает по мозгам, и самец, уже не сдерживаясь, наваливается на омегу. Одним резким движением альфа входит в мягко подающийся вход и начинает совершать поступательные движения, вколачиваясь в подставленный зад. Альфа не щадит омегу, утробно урчит, получая свою порцию удовольствия. Омега скулит, конечности разъезжаются по полу, но он упрямо продолжает стоять, удерживая на себе немалый вес альфы. Когда альфа, толкнувшись последний раз, начинает мелко дрожать от накрывающего оргазма, омега все же оседает на пол, а альфа растягивается сверху. Он лежит, тяжело придавив всем весом омегу, и изливает в принимающее нутро свое семя, узел набухает, запечатывая вход. Омега жалобно скулит и прерывисто дышит. Они замирают в этой неудобной позе на долгое время, пока узел не опадает, и альфа не вытаскивает свой член. Небрежно обнюхав омегу и вылизав вход, из которого сочится его семя вперемешку со смазкой, он вновь чувствует возбуждение. Альфа знает, что пока будет длиться течка, он не сможет отойти от омеги, в потребности удовлетворять свои жадные до омежьей дырки инстинкты. Омега поднимается, слабый и дрожащий после пережитого оргазма, и вновь игриво поводит задом, завлекая в свое нутро альфу. Альфа рычит, без особой деликатности толкаясь в омегу, а в глубине подсознания, закованный в ловушку из инстинктов и майкрофтовой химии, беззвучно плачет Шерлок. Он не может контролировать своего внутреннего зверя, единственное, что в его слабых силах, это удерживать от желания поставить метку. Шерлок уже поставил свою метку на Джона, и, кажется, даже зверь понимает, что это значит, и не смеет нарушить однажды данного обещания.

Контроль над телом возвращается к Шерлоку так же стремительно, как был утерян. Плавящийся жар в паху стихает, затуманенный взор проясняется, а мысли обретают относительную стройность и четкость. Разуму Шерлока далеко до своего прежнего хорошего статуса, но этого уже достаточно, чтобы осознавать реальность и действовать, согласно велению сердца и ума, а не члена и древних инстинктов. Шерлок возвращается в свое тело, не утратив даже памяти. Воспоминания о времени, проведенном в компании Питера Блэквуда, никуда не делись, запечатлевшись в голове, наверное, навсегда – постыдное напоминание о собственной слабости и глупости. Ведь Шерлок знал, что Майкрофт будет пытаться расстроить их с Джоном свадьбу, знал, что он может пойти на любую подлость и все же позволил заманить себя в ловушку. Шерлок рычит от бессилия и злобы, сбрасывая с себя разнежившегося на груди Питера. Омега летит на пол и больно ударяется голым задом о ковер миссис Хадсон.

- Полегче, Холмс, - бурчит он, поднимаясь, - я теперь ношу твоих деток.

По-хозяйски оглядываясь, Питер не замечает свирепого взгляда Шерлока, не смущается собственной наготы и возбуждения – течка еще не закончилась, прошло только тридцать шесть часов с ее начала – Шерлок уже произвел в голове необходимые вычисления. Развратно покачивая бедрами, Питер направляется в кухню.

- Так, блядь, есть хочется, - бормочет он, открывая холодильник и начиная в нем копаться, а затем закономерно тонко вскрикивает, обнаружив в одном из контейнеров человеческие пальцы.

Шерлок злорадно ухмыляется, распахивая настежь окна, чтобы проветрить квартиру от назойливого омежьего запаха, заполонившего все кругом. Он с удовлетворением отмечает, что после прекращения действия возбудителя, даже без супрессантов способен противостоять тяге к омежьим прелестям, даже течным, что его очень радует – хоть какая-то хорошая новость после череды неудач и откровенных ошибок. Шерлок слишком долго считал омежий аромат абсолютным возбудителем, а на деле оказалось, что ему можно противостоять силой воли и бескрайней любовью к другому человеку. С отвращением принюхиваясь, Шерлок морщится, осознав, что диван пропитан запахом смазки и спермы. К горлу Шерлока подкатывает тошнота, и он стремительно уносится в ванную за моющим средством, чтобы вернуть дивану девственную чистоту и непорочность. Когда он возвращается с губкой и каким-то остро пахнущем гелем, застает Питера, бесстыдно развалившегося в кресле Джона, с бутылкой красного сухого вина, которого, Шерлок это точно знает, у них на Бейкер-стрит нет. Питер пытается открыть бутылку, но трясущиеся руки не слушаются.