Сборник коротких эротических рассказов

Жаль!

Припасы требовали пополнения и мы с Гошей отправились в гастроном на станцию. Проводили поезд. Кандидат стояла у окошка, но рукой не махнула.

Набили сумки припасами, пригласили директора с эскалопами или наоборот, отметили в общем начало.

Откушав, вышли на свободную охоту, забрели на танцплощадку.

Площадка молодняка в зверинце. Вдруг что это у железной ограды? Бог мой, Святая Инесса Тициана. Нежное личико, полукруглые глазки, фигурка стройная, точеная с гладкими волосами до пояса. Одета скромно, но по макияжу видно, что вкус есть. Вот эти волосы до пояса и ввели меня во искушение. Один танец, другой, и все по высшему классу политеса и моветона: и ручкой так, и ножкой так, и корпус вбок. Улыбочка белозубая, щечки в ямочках. Прямо по Чехову, только под венец мне нельзя, поскольку жена и детки малые. Но вляпался я сходу и по самые уши. Только что закончила Инъяз, будет работать в университете, здесь с мамой и Василием Ивановичем. Нет, я для нее не старый, она однокурсников всегда не терпела. Да, лодку она видела. Нет, приехали недавно Да. Нет. Нравятся мужчины с положением, личности. С ума я тогда сошел, что ли? Но это так называемое приключение продолжалось почти двадцать дней, пока они не уехали.

Что и говорить, я старался изо всех сил. И на шлюпке катал, и стихи читал, и за грибами ходил, хотя терпеть не могу этого дурацкого занятия. И, танцы, и шампанское, и с мамой познакомился, произвел хорошее впечатление, и с Василием Ивановичем. Я ее и на тот пляж возил…

Причем девка-то живая. И на поцелуи и на грудь реагирует прекрасно, а как ниже пояса, хоть плачь. И каждый день одно и то же, особенно вечерами: как прижмусь хорошо, член, как оглобля, девать его некуда, а она еще возьмет и пальчиком через брюки его пощекочет и шелобан по головке закатит. И вроде все делал по науке. Даже сладострастные стоны ее мамочки под окошко Василия Ивановича водил слушать. И все, все, все. Наконец сказала, что отдастся мне в городе. Через два дня после отъезда. Мы и свидание назначили под часами у кино.

Приятель мне уже лысину продолбил: «Над тобой все смеются, ходишь рогатый, она от тебя вечерами к мальчикам бегает, а тут в соседней даче две дамы тепленькие сохнут. Подходи, бери и вставляй…» Помахали ручками, уехали. А Гоша все меня пилит, послезавтра и нам в путь-дорожку, а что из-за тебя получилось? Что получилось? Если дурак, то — на долго.

Загрузились в гастрономе, пришел директор с эскалопами и две дамы соседки. Гоша показал, какая для меня, я ее еще до ужина отвел в их домик и ни слова не говоря, повалил на постель. Она мне на это сказала только одно:

«Дурак, сколько времени на свою финтифлюшку ухлопал!» Все верно. Мы понимали друг друга. Она не была ни святой, ни Инессой, ни кандидатом наук. Учительница, двое детей, муж — пьяница.

Все ясно.

Выпили — закусили, выпили — закусили, директор ушел.

Я взял набор бутылок и закусок и мы тоже ушли, оставив подругу Гоше. Теперь я не спешил. Открыли все окна, света не зажигали, на разгоряченную алкоголем кожу прекрасно ложились порывы ветерка с озера. Она спокойно приготовила постель. Вышла, поплескалась у бочки перед дверью, вернулась и я, прижался к ней и долгом поцелуе.

Бывают у женщин вкусные губы. Бывают. Эти были очень вкусными. У нее был природный запах, напоминающий спелые сливы какого-то хорошего сорта. Или землянику.

Мы медленно раздели друг друга. От рассеянного лунного света ее кожа слегка фосфоресцировала на холмах и тонула в глубоком мраке впадинок ее тела. Она пахла земляникой, озером, загаром. Ее взгляд был полон понимания.

Полностью отдаваясь моим желаниям, она не проявляла ни малейшей инициативы и я был благодарен ей и за это и за недавнее совокупление. Наверное в моих печенках осталось так много яду от Святой Инессы, что покорная женственность учительши казалось подарком. У нас не было страсти, была скромная цель насладиться друг другом, мы с уважением относились к предстоящему и верили друг другу.

Мы уже минуты стояли голыми среди разбросанных одежд, а я все никак не мог оторваться от ее губ. Восставшая плоть головкой тыкалась в жесткие волосы лобка, искала дорогу ниже. руки гладили ее плечи и спину, разминали полушария зада. Я подышал в раковину уха и потянул губами за мочку. Она подняла руки мне на плечи, груди поднялись и она прижалась горошинами сосков. Нежными точечными поцелуями я перебрался на шейку, под волосы, покусал слегка плечико, пососал сосочки, облизал их вместе с грудками, не очень большими и не очень полными, опускаясь на колени, перебрался поцелуями на живот, проник языком между ножек до верхнего уголка складочки, по бедрам через колени, уже лежа на чисто вымытом полу, поцеловал на ногах каждый пальчик.

Она не шевелилась и только напряженное дыхание говорило о степени ее волнения. Таких ласк в своей жизни она еще не знала. Я перебрался за спину и тем же способом добрался до затылка. Она вскрикнула только раз, когда я целовал местечко на позвоночнике чуть выше лопаток.

Я отошел от нее на пару шагов и, сам взволнованный происходящим, любовался ее прекрасным силуэтом на фоне отраженного зеленью голубоватого света полной луны, ее вздымающейся грудью и глубокая благодарность к этой, уже не молодой, но близкой, понятной и очень русской женщине входила в мою душу.

Я крепко ее обнял и повернул лицом к постели. Она медленно оторвалась от меня, подошла к ней, обвела вокруг взглядом, осторожно прилегла на спину и, помедлив, раздвинула не широко ноги.

Она не была красавицей. Груди уже вступили в пору увядания, живот скорее напоминал рубенсовские. Чем тициановские модели, в ногах не было изящества. Но была в ней какая-то чарующая, наверное материнская нежность во всем облике, надежность, верность чему-то важному в людях и, конечно, огромная жажда любви, которой она наверное, лишена была всю жизнь.

Я опустился на колени, кончиками пальцев провел от лица до бедер, коснулся клитора. Она вздрагивала под моей рукой, мышцы живота непроизвольно сокращались, дыхание тяжелое, колени в беспрестанном движении. Я ввел большой палец во влагалище, указательный в анус и принялся массировать ее тонкие стенки, ощущая-пальцами друг друга. Открыв полностью ртом всосал губы. Теперь и зад ее потерял покой. Он вздрагивал, под мощными сокращениями мышц бедер, подпрыгивал, наконец, с моей рукой между ног с рычащим хрипом она выгнулась дугой, опираясь на плечи, больно укусила губу. Я убрал руку и, поглаживая мягкую кожу, постарался успокоить ее.

Она всхлипнула от вожделения. Я прижался ртом к уху и, пощекатывая его дыханием, шептал ей так тихо, чтобы никто в мире не услышал о том, какая она хорошая девочка, как я благодарен ей за то, что она меня дождалась и как я хочу сделать ее сегодня счастливой.

Она понемногу успокоилась. Я снова прижался к губкам, через шею и груди проследовал поцелуями до самых ног, начал возвращаться и она подняла колени. Я забрался на постель, носом раздвинул бедра и языком отыскал клитор.

Ее лоно было душистым. Губами осторожно обхватил головку клитора, едва дыша на него, слегка касался кончиком языка. Эти нежные, застенчивые касания вызвали новую бурю в ее теле, но, теперь она была уже не в силах сохранять молчание: стоны, крики, рыки вырывались из самых глубоких пещер ее существа. Двумя руками удерживая ее таз, я не позволил ему оторваться от себя. Теперь я безо всякой нежности, намеренно грубо, даже с остервенением нападал на клитор, прижимал его к верхней косточке ее таза, хватал зубами, давил колючей бородой, натягивал ее лоно на свое лицо. Она попыталась еще раз выгнуться дугой, но тут же громкий крик разорвал ночь и она рухнула на сбившуюся постель. Я отыскал языком вход во влагалище и затих, поглаживая, едва касаясь ладонями, ее живот, бедра, ноги, давая возможность придти ей в себя.

«Любый мой… Любый, — сказала она сквозь слезы… — я ж никогда не знала, что так может быть… Да если б мне кто когда так, дак— я ж за ним…» — вдруг сбилась на малороссийский диалект.