Долгий сон

Змеей скользнула в сторону, едва-едва меч из туши выдернула. Спиной к борту, напружинилась — он упал не сразу, на коленках стоя, с безмерным удивлением на нее глядел. И страхом. Комкал какие-то слова губами, не понять, все к топору своему тянулся. Ловила каждый миг, каждый толчок его крови, плескавшей на кожаную броню — дотянулся-таки… встал на шатких ногах… Вскинул топор — меч приподняла, но почему-то не ударила. Заорал что-то Рыжий в предсмертном вое, вскидывая к небу голову — и рухнул у борта…

Едва глазами убитого проводила, сзади — тень. Снова спина к доскам, снова меч вперед, снова зубы в хруст — ну, сунься!!!!

Не совались. Стояли полукругом. Медленно пробивалось сквозь в вату в ушах тяжелое дыхание еще не остывших от бойни здоровенных мужиков. Молча стояли. Молча смотрели. Молча повел рукой конунг, останавливая своих. А те и не двигались — неохота было даже смотреть в глаза этой бешеной кошке.

У нее не было глаз.

Темной чужой пеленой закрывало ее зрачки, хриплый негромкий рык из горла, с дыханием, с движением в кровь разодранной левой груди. Видели они такое. Только не каждый мог похвастаться, что выжил в схватке с тем, у кого были такие глаза.

Переглянулись конунг и кормчий. Медленно, не спеша, руку вперед выставив, пошел к ней кормчий. Конец тяжелого меча в напряженных руках слегка качнулся к его глазам. Тот замер, постоял и еще шаг. Что-то негромко говорил, говорил…

Уходила с глаз пелена. Уходил жестокий напряг настоящего, боевого, смертного «шага». Опустила меч. Да чего врать — опустила: теперь уж едва-едва удержала, тяжеленную железяку… Оглянулась, уже разглядев всех и каждого в отдельности. Глупо всхлипнула и села прямо на доски, с ужасом глядя на разрубленное брюхо Рыжего.

Кормчий приобнял за плечи, помог встать. Не отнимал меч — и расступились перед ней викинги, когда вел к конунгу. А тот смотрел с таким же удивлением, как и Рыжий с ее мечом в животе: схватку видел с самого начала, двоих отправил к Одину, пока пробирался к этой отчаянной, сумасшедшей гертте!

А теперь, когда только что видел «Тень Тора», уже и не гадал, что делать. Твердо знал. Знали и его люди, расступаясь и поднимая вверх мечи и топоры: закон Одина.

Вечный как скалы фиордов, холодный как лед и твердый как камень, прямой как меч, жестокий и праведный Закон Одина.

Она победила в честном бою. Она дала врагу уйти к Одину с оружием в руке. Они встретятся потом там, у Отца викингов, на пирах Валгаллы и если захотят, будут рубиться снова. Чтобы снова воскресать, пировать и снова рубиться.

Закон Одина.

Это теперь ее меч. Теперь она свой парень. Всхлипывающий, дрожащий, падающий с ног от усталости парень — викинг Гертт…

Свиток пятый

…Растащить подальше тюки в трюме и «свить» куда более приличное гнездо помогли люди конунга — с одной стороны, не пристало воину рыть нору между товаром, с другой стороны, даже у этих ребятишек хватило ума понять, что на палубе, вповалку под шкурами и между весел, она жить не будет. Двух оставшихся пленниц Олаф, понятное дело, тут же передал ей в услужение. Та, что постарше, пришлась Олии не по душе — все такая же вялая, не отходящая от шока пережитого, часами могла просиживать в уголке, глядя в борт корабля.

Зато молоденькая, ну почти ровесница самой Олии, привязалась натуральным хвостиком. Не только старательно, но и довольно умело орудовала иголкой, подгоняя под размер новой госпожи самую легкую куртку из тех, что нашлись на драккаре. коротенькая, правда, все ноги открыты, но Олия особо и не стеснялась — сильное, красивое тело, приученное к наготе у стражиц, знало о своей другой силе… Девчонка даже удивила, соорудив из кожаных сапог — с помощью ножа и той же здоровенной иглы с просмоленными нитями — какую-то на вид странную, но очень удобную обувь. Ременные застежки так удобно охватывали икры, что Олия даже чмокнула девчонку, чье имя с грехом пополам пришло в удобное звучание — Антика.

Впрочем, дальше оборудования удобного места демократия не пошла — за стол с викингами Антику пускать даже не думали. Впрочем, она переживала лишь за то, что к злым бородатым дядькам, пусть даже для еды или разговоров, уходит ее Олия и терпеливо ждала, высунув из трюма любопытный нос и настороженно зыркая на ржущую и жрущую кучу народу.

Как ни странно, в привычно-веселое расположение духа люди Олафа пришли буквально наутро после столкновения с кораблями Свена Коряги. Кого надо — перевязали, кого надо, за борт отправили, оставив только троих — своих, полегших в абордажной схватке. Два других драккара Свена, едва не потерявшие лидера в тумане «обманки», все-таки подоспели вовремя, схлестнувшись с оставшимся кораблем Коряги. Там потерь было тоже немного, удалось даже «растолкать» команды с трех драккаров теперь уже на четыре — хватило и гребцов, и нашелся молодой кормчий, донельзя гордый оказанный ему доверием.

Со своими простились вечером — длинных церемоний вроде как не разводили, но провожали почтительно, уже не воспоминая ни размолвок, ни обид, и даже заглушив в себе привычный тонкий юмор, понятный только самим викингам. Все-таки к Отцу Богов уходят боевые товарищи! Заворачивали в грубую холстину, вместе с оружием, дружно орали что-то, (приглушенно, как им казалось) и всплеск темной воды принимал очередное тело.

Когда на холстину уложили убитого Рыжим, Олия вдруг протиснулась между спин вперед. Орущие под шлемами бороды медленно замолчали, а она, не обращая внимания ни на кого, аккуратно уложила меч вдоль тела погибшего — все-таки это был его меч. Она уже поняла, как много смысла вкладывали викинги в свое оружие и было как-то не с руки… не по-людски… не по закону Рода…отправлять его вниз (или вверх?) без меча. Он же не виноват, что она его потом подобрала…

Люди Олафа переглянулись, но уже одобрительно. Снова дружно заорали что-то свое, вторя красивому басу кормчего, а конунг уже перебирал в уме запасы на драккаре — найдется ли меч полегче и короче для этой… этого…ударь меня Тор, если бывают умные кошки!

…С Епифаном путь казался удивительно легким и коротким. Поначалу удивлялась, как легко и экономно он идет по самому буреломному бурелому, потом пригляделась, приноровилась и через пару дней даже не заметила, что Епифан перестал сбавлять шаги, поджидая ее на поворотах или у оврагов. Шли тропками, шли «диким лесом», шли болотами. Пару раз слышался запах дыма и хлеба, но Епифан не заходил в некоторые селения, выбирая или отказываясь от ночлега по одному ему ведомым причинам. Вроде и у стражиц многое узнала, вроде и без того не неженка и многое умела, но каждый день с Епифаном был словно завлекательной сказкой — тот не сбавляя шага и не сбиваясь с дыхалки, мог по паре часов кряду говорить, рассказывать, отвечать сначала на бестолково-удивленно-восторженные охи и ахи, а потом (все чаще) на более осмысленные вопросы. От некоторых вопросов густо хмыкал в бороду… и никогда не злился, даже если не понимала с первых или вторых объяснений.

Хвалил редко, но если уж проскакивала искорка необычного вопроса, если уж находила в его рассказах Олия нестыковочку или недосказ, тут даже улыбки не прятал. Поняла в конце концов — он не только учил, он еще и проверял… То ли уроки Березихи, то ли еще что, но одобрения в его взгляде читалось куда больше, чем в первые пару дней перехода.

Как-то про Пути заговорили — Олия спрашивала про тайные тропы, на которых Судь-бог да Род извилости людские прописал, но Епифан от ответа ушел — рано ей такое, не ко времени. Зато про другое ответил:

— Путь в жизни один — следовать заповеданному и бороться с грехами. Своими. А если еще и поможешь кому-то, не ожидая даров и уж тем паче оплаты, то — молодец! Для этого, конечно, годится любой порыв человечий, лишь бы от души шел… В ясной душе путь Рода как есть прописан — и неча тут тайные тропы тропить… Ты на Березиху не в обиде, что напоследок тебя вот так, на большой правеже, в багровую полоску покрасили? Вои и верно, вот и правильно… Потому как вы с Огнивицей не о душе тогда думали, прощаясь, а про сладости. Если начать с того, что будем думать об удовольствиях друг-другу, вместо жизни и борьбы, то «сладкое ради сладкого» почище иного болота засосет! Маленькие этого не понимают! Вот вам и всыпали, как маленьким да несмышленым, хотя титьки вон уже рубахи рвут! Многие «маленькими» вот так на весь отпущенный срок и остаются…