Долгий сон

— Хлесты чтите! — отрывисто сказала Огнивица.

Кто-то из младших задиристо выкрикнул:

— А чего там честь! Как взвоет, так сдалась! Ай! — Огнивица не вперед, а вбок стегнула — снова по ляжкам, но уже той, задиристой.

Не ожидала, взвизгнула, руками за голые ляжки схватилась — одетых тут всего двое было: девка в поясочке под сосной, да сестра-божница со своими мазями-притираниями. Остальные среди дикого леса в дикой красоте — тела чистые лишней одежкой стеснять ни к чему. Отдернула кнут, порезче вывернула — нет, не обманула! Снова на палец от тела прошелестел разорванный воздух. Бисеринки блестят на теле — не крови, нет — пота. Сильная девка — уже сколько танцует, однако легкость почти та же! А вот так тебе! Ишь ты, глазастая… Снова увильнула… Научилась на мою голову… А вот так!!! Вооот, теперь задница уж по-настоящему под кнутом завиляла… А вот сейчас мы тебя…

— Ух ты!

Огнивица на мгновение даже растерялась — девка подтянулась на руках, словно давно такой удар ждала, тело послала вперед и левой ногой навстречу закрученному жалу. То раза два вокруг ляжки обернулось, а девчонка встречным рывком кнут на себя! — и почти не удержала в руке Огнивица свою плетеную рукоять. Взрывом охов да ахов, плесками ладоней — гул удивленных сестер. Опустила кнут, одним движением узел на руках распустила и прижала к себе девчонку. В глаза заглянула — там еще легкий туман «светлого шага», но уже отходит, уже нормальную речь понимать будет.

— Ты как такое удумала? Я же тебя не учила еще!

— Н-не знаю… — даже растерялась та, еще не совсем понимая, за что собственно хвалят. И хвалят ли вообще… — Как то само вышло…

— Само? — Огнивица еще раз пытливо всмотрелась в глаза, властно провела рукой по мокрым от пота, посеченным плечам. — Правду говорит Березиха… Ты светлая… Ты будешь ведица…

Девчонка дернулась — не от руки на плечах — боль еще не прожигала солеными каплями пота — от испуга:

— А ты теперь меня… звать не будешь?! Не хочу ведицей… Хочу к тебе…

— И я хочу к тебе… хочу с тобой… — шевельнулись губы Огнивицы. Паутинкой всхлипнул порванный прямо на бедрах кожаный пояс. Переглянулись, тихо растворились в подлеске сестры-стражицы.

Потные, голые, жаркие — без слов неистово сплелись на щедрой траве. И не было старшей и сильной сестры Огнивицы, не было молодшей белицы Олии — не рядились, не чинились, кто сверху окажется. Тугим луком выгнулось на плечах и пятках тело Огнивицы — тугим листом приникло к ней распростертое поверху тело Олии. Перекатились, снова нашли губы губами. Ртами… и снова губами…потом наоборот — ртами к губам… или губками к ртам? А кто сейчас сверху? Смешался пот, смешалось змеиное сплетение и мелькание сильных тел, смешались, прикрывая рубцы, травинки. И жарким шепотом то в рот, то в губы, то в соски вздутые:

— Я хочу к тебе приходить… Я хочу тебя видеть… Учи меня, Огнивица… а ты меня, Олинька…-а-а…!!!

Толстые доски прогибались под сапогами — вниз, к закутку с пленницами, спускался кто-то из викингов. Олия сразу узнала его — не тот, не самый главный, а второй, с такими же внимательными глазами. Их тут было всего двое, с такими глазами, что Березиха называли «искряными». Не то чтобы быстрые, как искры… у воина всегда быстрые. Не то чтобы сильные — опять же воинское… Не то чтобы холодные… Ну, холодно тут у них… А когда интерес ко всему нет-нет да и мелькнет ярким огонечком. Вовсе не значит, что добрые —что одному добро, говорил Епифан, другому мука смертная… однако на тех, что «искряные», надо и свой глаз класть. Хоть в други попадут, хоть в вороги лютые — но они всему голова.

Спустился, кинул между тюками, прямо поверх пленниц, ворох то ли кож, то шкур. Подивилась — люди вроде как северные, а такую грубую одежку носят… толстое все, в три слоя стеганное, мех повылезший… прорехи… Пригляделась, поняла — это с мертвяков снято. Прорехи вон с коркой рыжей… Не вставая, стала руки в куртку прилаживать, завозились и остальные двое. Надела-накрутила на себя этот зипун-незипун, кожанку-некожанку… угу… в три раза обернуться можно… Жестом показала викингу — мол, поясок бы какой. Тот кивнул, шагнул поближе — и взвизгнула заполошенно младшая полонница, что к Олии прижималась — откуда ни возьмись, в руке бородатого холодно блеснул нож. Не было только что, и на пояс к ножнам не тянулся… Повел лезвием перед глазами, подержал, словно пугая, и резко чиркнул где-то сбоку. Упало к ногам толстое смоляное вервие. Визжать не стала, поздно уже — да и младшая вон как старается… но глазами хлопала старательно, чуть не по слогам, понятливо дрожала: ой как страшно! нож то какой! Ну прямо перед нами! Вот сейчас он нас резать будет! Ой, не тронь нас, злой дядечка!

Заприметила, куда убрал нож. подивилась — ишь ты… Она про такие ножны только слыхала, даже у стражиц не было — вовнутрь в рукав вшитые. Повернул ладонь, и костяная рукоять в кулаке… потаенный нож! Иль разбойный?

Тот молча покачал головой. Как-то даже с укором — ну чего, мол, дурой играешься? Поздно дрожать стала… и глазищами своими вон на нож как зыркала! Больше из рукава чудеса не являл, да и плетюгами не помахивал. Молча вытащил из ножен меч на пару пядей, молча кивнул на него, потом на борт. Ручищей, все так же в рукавицу затянутой, похоже изобразил волну. Потом сквозь брови и бороду в нее всмотрелся.

Долго объясняешь, злой дядечка с искряными глазами. Я же ведица… Мне твои мысли за версту в читать положено — зря что ли столько лет Березиха с Регвяной на меня угрохали? Помедлила. Так же молча покачала головой — не боись, сбегать не буду. Демонстративно отвернулась, начала возиться с веревкой-подпояской. Опять не удержалась — тяжелый смолистый конец на руке взвесила. Да, это не цепь… Однако же при случае…

Свиток четвертый

…Страха не было. Хотя Березиха совсем не в себе — уж и не помнила, когда последний раз вот так тасканула ее за волосы! И тень медведицы сбоку — только это не медведица, а Агария — одна из старших Белиц, которая чтениями листов вроде как особо не славилась, зато с непокорными и нерадивыми справлялась получше стражиц с ворогами. От ее ремня, даже безо всяких пряжек-бляшек, зад такой судорогой сводило, будто плеткой драли!

Но страха все равно не было. Скорее упрямство — хотя вину, уж если по сердцу говорить, таки за собой ведала. Выслушав наказ Брода, в тот же вечер, не удержавшись, легким дымком исчезла из дома Березихи — ну конечно, к ней, к любаве Огнивице. В слезах и вопросах, в жаркой страсти и сладком бесстыдстве прошла ночь. Захватили и утро — знали обе, что путь к Хрону немалый, а доведется ли заново свидеться…

Вот тогда и нашли их посреди лужайки сестры-стражицы — заполошенно подняла шум Березиха: мол, пропала-украли-увели девку! Да ладно бы с ее шумом — впервой, что ли? Однако же и Епифан уже брови свел не на шутку — не дождалась, до конца все не сказано-велено, а ушмыгнула! Вот за Епифановы брови и прибежали сестры — тут тебе не Березиха…

Вернулась как могла быстро, хотя ноги несли слабо — как ватные, от такой-то ночи… и сорочка распояской едва груди прикрыла — со следами жаркими, где от губ, где от зубов сладко-острых Огнивицы.

Епифан во дворе сидел, травинку покусывая. Искоса глянула на него, потом на перекидку столбовую — буквицей «п» стояла, уже с петлями для рук. Поняла — правеж ждет не детский, нешуточный. Да и чего пенять — выросла… В соляницу к Хрону идти — значит, выросла. Годами тут не меряют, хотя можно и годами — уж целых три «пятышки» на веку насчитано! Большааая!

Неспешно поднялся Епифан. Поежилась — уважала его истинно и чего-то вовсе не хотелось перед ним в кольцах кнутовых голышом извиваться… А он и не собирался ее красоты зреть — котомку махонькую передал да время назначил:

— Как с Маланьи Горькой роса первая ляжет — буду у Сивого камня. Оттуда пойдем. Поняла?

— Поняла, батюшко Епифан.

Легко шагнул к изгороди, потом повернулся, поманил пальцем. Подскочила, а он почти что шепотом: — Ты уж потерпи чуток, девица-красавица… сама ведаешь, напроказила…