Русская сатирическая сказка

А. Т. Краев, полунищий, дряхлый старик, сделал рассказывание сказок своим ремеслом, имевшим спрос в основном на деревенских свадьбах. Сказка кормила и поила его; недаром, по словам собирателя, «прочувствованное и подробнейшее описание ощущений славного „питуха“ на свадьбе... явно рассчитано на то, чтобы рассказчику поднесли лишнюю рюмку водки» (Зеленин, Вятск. сб., стр. XIX). Естественно, что в его сказках «преобладают веселые сюжеты, вызывающие смех деревенских слушателей. Встречаются у него нескромные и прямо скабрезные намеки». Сказки А. Т. Краева, даже при частом, повидимому, повторении, не схематизированы.

К сожалению, материала для характеристики этого сказочника очень мало, так как собственно сатирической сказкой из приведенных в сборнике может считаться лишь одна — «Попов работник и дьякон». Большинство же рассказанных А. Т. Краевым сказок носит лишь отдельные черты сатирической интерпретации.

Сохранившийся репертуар сказочников-сатириков XIX — начала XX века убеждает в том, что в рамках типичных особенностей сатирического сказочного стиля (социальная антитеза, насмешка над представителями господствующих классов, ирония, развитой диалог и т. д.) отдельные исполнители проявляют свою творческую индивидуальность. Усиление антикрепостнической направленности, заострение насмешки над духовенством, над чиновниками и кулаками у одних исполнителей и — более редкое — стремление превратить сатирическую сказку в юмористическую у других, введение новых деталей в повествование, обыгрывание отдельных мотивов, с одной стороны, и предельное сокращение повествовательной части сказки, с другой, сближающее ее развитым диалогом с народным театром, склонность некоторых исполнителей к «складной», рифмованной речи («скоморошьему ясаку»), к уснащению рассказа пословицами, прибаутками, традиционными сказочными зачинами и концовками, введение психологических мотивировок поступков героев — все эти индивидуальные черты сатирического сказочного стиля отдельных мастеров не нарушают в целом своеобразия сатирической сказки как одной из разновидностей народной прозы. [40]  

Сказки И. Д. и С. И. Богатыревых  (Дм. Молдавский)

Крестьянин, извозчик, солдат, лесоруб, сплавщик леса, крестьянин — таковы этапы биографии Ильи Давыдовича Богатырева (род. 1867 г.), сказочника из деревни Сунево Пыталовского района Псковской области, Суневского Богатыря, как любит он называть сам себя и как называют его окружающие.

И. Д. Богатырев широко известен в своем районе и за его пределами. Участники фольклорной экспедиции Ленинградского университета имени А. А. Жданова 1946—1947 гг. [41] слышали о нем задолго до встречи. Петр Кузнецов из деревни Подлипки рассказал об И. Д. Богатыреве: «Первый сплавщик был... Ляжет на балку — куда хочет ведет. Все сплавщики его слушали. А бороться с ним не берись. Ловок. Силен. Настоящий богатырь... Он и солдатом был и извозом занимался. Теперь он крестьянствует. А в сказках — он профессор». В семье известной песенницы А. И. Вавиловой (дер. Шедино, хутор Каменка) нам рассказали: «Что только не приплел. А сам белый, как молоком окладен». «Когда Богатырь шел в церковь, — сказал крестьянин В. Боровков, — все сидели на паперти. Не попа, а его слушали».

И. Д. Богатырев — сказочник-профессионал, подчас он не рассказывает сказку, а разыгрывает ее. Мимика, жест, игра, интонации соединяются в его исполнении, которое отдельными приемами сближается со «скоморошьим ясаком», как до недавнего времени народ называл способ рассказывания сказки, сохраняющий черты искусства скоморохов. Сказочник вводит в сказку собственный образ («Как Богатырь гусей делил»), обыгрывает имена собеседников (одну сказку он начал со сравнения ее «образованного» героя с одним из собирателей, не раз называл именами слушателей своих героев), импровизирует в расчете на определенную аудиторию (в сказке «Иван-царевич» Ванюшка, Пономарев сынишка, оказывается, был изгнан из дома за то, что «был баловень, экзамены не сдал»; или намеки вроде: «Я от водки отрешусь, а от хлеб-соли не отрешусь никогда») и иногда извлекает практическую пользу из своего дарования (например, помол муки без очереди в обмен на сказки).

Значительную часть своего репертуара И. Д. Богатырев почерпнул у своего крестного отца, такого же балагура и весельчака, как он сам, и от монаха-расстриги Добренького (в имении Кузнецова). Следует иметь в виду также и некоторое влияние на сказочника его жены, резко восстававшей против «прибабунек» (коротких веселых сатирических сказок) и требовавшей, чтобы «дядя-мельник» (так она в шутку называет мужа) рассказывал бы «долгие, хорошие» (т. е. большие, многопланные, фантастические) сказки. Сама П. С. Богатырева в прошлом — песенница-плакальщица, выдавшая, по ее словам, всю округу замуж. Нами было записано от нее десять свадебных, или, как она говорит, «свадьбищных» песен. К числу выдающихся песенниц принадлежит и А. И. Вавилова, дальняя родственница И. Д. Богатырева, в свое время сообщившая о его существовании участникам экспедиции Ленинградского университета.

Особый интерес для уяснения некоторых черт творчества И. Д. Богатырева представляют сказки его покойного сына Сергея Ильича (1901—1946), крестьянина, участника гражданской войны, слесаря, гончара. С. И. Богатырев еще в юности воспринял от отца ряд сказок, которые тот теперь почти не рассказывает, а также его любовь к жесту, к драматизации сюжета. Отцовские сказки он несколько схематизировал, доводя их простоту до пересказа сюжета и стараясь приблизить их язык к литературному. Так, в рифмованной сказке «Не любо — не слушай» он говорит, ломая рифму: «Склал скирду на печном столбе», хотя следовало заменить форму «столбе» формой «столбу», по мнению рассказчика, неупотребительной. Поэтому не случайна в творчестве С. И. Богатырева сказка «Цыкае-мыкае», высмеивающая «псковское наречие», т. е. цокающий говор.

С годами репертуар И. Д. Богатырева изменился: кое-что забылось, некоторые сюжеты он перестал рассказывать. Но есть возможность в какой-то мере пополнить наши знания о сказках И. Д. Богатырева прошлых лет по сказкам его сына и, частично, А. И. Вавиловой. Так, если Илья Давыдович забывает о том, что герой его сказки «Война горшков» — солдат, который показывает старухе войну при помощи домашней утвари, берет «в плен» горшок с медом, то у С. И. Богатырева, слышавшего эту сказку в 1912 году, и у А. И. Вавиловой, слышавшей ее в 1923—1924 годах, еще жив прежний, более полный вариант. Если в современном репертуаре И. Д. Богатырева антипоповские мотивы не занимают первенствующего места, то у его сына сохранился особенный интерес к сказкам о попах. Ему известно большинство сюжетов сказок, высмеивающих представителей духовного сословия, которые он передает в манере исполнения отца.

Район Пыталово (Абрене, Яунлатгале), где живет сказочник, был в течение долгих лет отторгнут от Советской России и лишь незадолго до Отечественной войны вновь воссоединился с родной страной. Этим и объясняются многие характерные особенности творчества И. Д. Богатырева, отличающегося от творчества сказочников типа И. Сороковикова-Магая, М. М. Коргуева и Ф. П. Господарева, живших с 1917 года в условиях советского строя.

Традиционны в сказке Богатырева глупый барин, обманутый героем сказки «Нестерка», жадный помещик, приказывающий казнить своего верного слугу за то, что тот съел его голландского петуха, в сказке «Про Ивана-Управителя», недальновидный и злой царь Картауз, изгоняющий своего будущего спасителя (сказка «Про Ивана-Боярского и сына Витязя»), и др.

Но часто на полотне общих мест и постоянных образов делает он новые, яркие мазки.

Вот как нарисовал он картину мести героя волшебной сказки «Служил солдат двадцать пять лет»:

— Вы, — говорит этот герой своим товарищам, — постарайтесь, я вас всех награжу, денег у меня хватит. Покупайте бравнигов (браунингов, — Д. М.) и патронов. А в городе солдатов мало... Оружие отбирайте у солдат и у городовых. А я как-будто буду царем соломенного государства... И государя задержим тогда...». И дальше: «...собрались все. Их уже несколько. Накупили бравнинков, патронов, все оружие. Одели их. Через неделю собрались и с других городов. Все караулы обезоружили городовых. Шашки отняли. В кучи склали...». Следы влияния революционных событий 1905 года на сюжет сказки налицо. Характер отношений к ним также ясен.