О том как богатыри на Москву ходили (СИ)

Та ругается на костёр-пепелище:

обещает спалить все селища

да великия грады, а церкви

в пепел, дым обратить, на вертел

надеть стариков, жён и деток,

а мужей полонить и в клетку!

Ой да раздулись ноздри у коней богатырских,

сам Микула Селянович фыркнул,

меч булатен достал и три раза

отрубил три башки змее заразе!

Покатились головы в костёр-кострище.

Озверел тут Вольга, матерится

на Селяновича лютым матом:

– Не мужик ты, не казак, а чорт горбатый!

Закипела кровь богатырска

у обоих разом и биться

они пошли друг на друга,

у коней лишь стонала подпруга.

Ой как бились они, махались —

три дня и три ночи дрались,

три дня и три ночи не спавши,

не одно копьё поломавши,

три дня и три ночи не евши

секлись, рубились похудевши.

Устали дружиннички ждать

чья ж победит тут стать?

Плюнул Добрыня, поднялся:

– Давно я, братцы, не дрался

в боях кулачных, перекрёстных —

забавы наши в пирах почёстных, —

и пошёл, как бык, на оборотня.

Подмял под себя Вольгу. Як колода

тот лежит – ни дых, ни пых, чи мёртвый.

– А ну несите сюда, братья, вертел!

И взмолился тут Вольга Святославович:

– Отпусти меня, Добрыня, я славить

твоё имя буду по селениям,

по градам дивным да по церквам.

А породу я змеиную забуду,

киевским богатырём я нонче буду,

с вами я в походы ходить стану.

Хошь Луну? А и её достану!

– Ты не трогай Луны, дружище,

там Яга корявая томится,

ай пущай она там и будет.

Породу ж твою забудем;

так и быть по сему, будь нам братом.

Лишь Селянович хмурится: – Ладно,

посмотрим на его поведение. —

и набравшись терпения,

попыхтел рядом.

Маленьким, но могучим отрядом

богатырешки на Московию двинули.

Кота Вольге за пазуху кинули —

пушай оборотень добреет!

Месяц на небе звереет,

красно солнышко умиляет, —

дружина на Кремль шагает.

А в Кремле наши ёлки и ели

на века, казалось, засели

и вылазить не хотят —

греют пихтой медвежат.

Глава 12. О том как Чурило Пленкович без нас женился

– Что же делать, как же быть,

надо ели порубить! —

тащут пилы мужики. —

Держи, ребятки, раз пришли.

Но наши ёлки, ели

заговор узрели

и кличут ряженных баб:

«Надо бы киевских брать!»

А бабы ряжены,

рты напомажены,

в могучий выстроились ряд,

гутарят песни все подряд

да поговорки приговаривают —

дружинничков привораживают.

И дева красна выходит вперёд

да грудью на Чурилу прёт,

говорит слова каверзные

(а сама самостью, самостью):

– Ты не привык отступать,

ты не привык сдаваться,

тебе и с бабой подраться

не скучно,

но лучше

всё же на князя ехать —

махать руками и брехать:

«Один я на свете воин!»

Я и не спорю,

езжай хоть на князя —

всё меньше в округе заразы!

Но до меня доехать всё-таки надо,

я буду рада

копью твоему и булату,

а также малым ребятам,

и может быть, твоей маме,

дай бог, жить она будет не с нами.

Заслушался Чурило Пленкович, засмотрелся,

в пол рубахи уже разделся,

кудри жёлтыя подправил,

губы пухлыя расправил

и к той барышне идёт

да котомку ей несёт.

Глядь, они вдвоём ушли

да вон в те чужи дворы,

и более их не видали.

Говорят, они нарожали

шестьсот шестьдесят мальчишек

(ну нет, это уж лишек)!

Глава 13. Тяжёлая битва за Кремль

А остальные воины

с войском ряженым спорили:

– Уходите отселя, бабы,

мы припёрлись не на свадьбу…

ай да ладно, на другую —

Добрыню сватать за земскую

княжну-княжновичну знатную;

расступитесь-ка, чернавки, отвратные! —

и попёрли богатыри на лес:

– Есть у нас тут интерес!

И бились они, махались —

лес секли, старались.

Три года и три дня воевали.

/Сколько ж елей полегло тогда? Узнаем

мы, наверное, не скоро,

потому как сжёг амбарну книгу Вова —

царь русський последний да нонешний./

Ну а пока шёл бой тот, без совести

мужик по Рассеи шлялся

и над Муромцем Ильёю изголялся:

– На лесоповале великан наш батюшка,

вот куда былинну силу тратит то!

Так подтрунивал народ над подвигами смелыми,

и смеялся б по сей день он, но сумели мы

отодвинуть, оттеснить те ёлки, ели.

И казалось бы уж «Всё!», но захотели

отстоять свои права медведи,

вылезли из бурелома да навстречу

нашим воинам идут, ревут и плачут:

«Пожалейте вы нас, сирых; с нашей властью

всё в природе было справедливо:

на снегу следы лежат красиво,

где мужик пройдёт, где зверь лесной – всё видно,

а и задерёшь кого из них, то не обидно.»

Рассвирепели богатыри-казаки

на слова обидные таки,

вытащили штырь да из земли…

У-у-у сколько же медведей полегли

у стен кремлёвских могучих! —

бог считать устал их туши с тучи.

Всё? Ан нет, Мишутка со дворца выходит,

корону царскую выносит:

«Вы простите меня, добрые люди,

отпустите меня, коль не шутите;

я не ел ваших детушек малых,

я не трогал хлопцев удалых,

я и девы красной не обидел,

я на троне сидел и видел,

как крестьян бояре топтали;

бояр и сечь, рубить – они де твари!

Тут бояре гуртом сбежались,

отобрали корону и дрались

за неё тридцать лет и три года,

а потом на трон взошла порода

с простой фамильей Романовы.

(О таких не слыхали вы?)

Глава 14. Свадьба Добрыни Никитича, а Настасья Петровична снова посылает соколка

Ну а пока бояре рядились,

вояки в баньке помылись,

приоделись в рубахи шелковые,

с голыдьбы собрали целковые,

чтоб женить Добрыню на Насте Никуличне —

княжьей дочке. И свадьба по улице

ах кати-кати-катила,

да прохожим говорила:

«Ай люли-люли-люли,

не перевелись бы на Руси

княжий род и барский,

да в придачу царский!»

А медведь последний на дуде играл.

«Ну это не царской дело!» Мохнатого хлестал

скоморох противный – набекрень колпак.

«На кол их обоих, если что не так!»

Весёлая была свадьба, однако,

с пиром почёстным, где драка

гоголем бравым ходила

да тех дробила, кого не добила

стрела иль меч чужеземца.

Но не будем об этом. Сердце

у Настасьи Петровичны ёкнуло —

чуть тарелку волшебну не кокнула,

когда Алешку хмельным увидала.