Старичок с Большой Пушкарской

омавший ночью телефонные автоматы. Альшоль приветливо улыбнулся ему, но подросток не ответил. Рядом на низенькую скамеечку уселся сержант милиции. Двери закрылись, и машина поехала.

- Вы тоже в Исландию? - спросил Альшоль подростка.

- Чего-о? - окрысился он.

Альшоль испуганно примолк.

Их привезли куда-то и провели через двери, рядом с которыми была табличка "Народный суд". Сержант ввел Альшоля с подростком в небольшой зал, где за столом, стоявшим на возвышении, сидела молодая женщина в очках. Зал был пуст, не считая стоявших рядами стульев.

- Вот они, товарищ судья, - козырнул сержант, выкладывая перед женщиной бумаги протоколов.

- Хорошо, - кивнула она. - Садитесь.

Сержант усадил Альшоля рядышком с подростком, но сам не сел. Остался стоять в дверях.

Судья прочитала протоколы и подняла глаза на Альшоля.

- Гражданин Альшоль, встаньте.

Альшоль послушно встал.

- Тут у вас в документах год рождения написан неверно. Когда вы родились?

- Я не помню, - сказал Альшоль.

- Ну, а сколько лет вам, помните?

- Семьсот пятьдесят один.

Женщина внимательно посмотрела на старичка, потом перевела взгляд на сержанта. Тот пожал плечами.

- А вы признаете, что жили на улице Большой Пушкарской в телефонной будке? Признаете, что воспротивились принудительному лечению и скрылись от милиции в неизвестном направлении? - спросила она.

- Почему в неизвестном? В известном, - сказал Альшоль. - Мы с Сашей у скрытников были.

- Вот я и говорю - скрылись, значит! - с некоторым раздражением повторила судья. - Все ясно. Садитесь. Альшоль сел, а женщина так же быстро разделалась с подростком, задав ему два или три вопроса. Затем она заполнила новые бланки и передала их сержанту:

- Увидите осужденных.

Альшоля с подростком снова повели куда-то.

- Сколько припаяли? - спросил подросток у сержанта.

- Пятнадцать. И скажи спасибо. Могли бы уголовное дело открыть. А так - мелкое хулиганство...

Альшоль с беспокойством прислушивался к их разговору, уже понимая, что происходит что-то не то. Однако вопросов не задавал. Он уже понял, что при общении с милицией лучше не затевать лишних разговоров:

На этот раз "х посадили в большой фургон, где и народу было больше человек двенадцать. Но они Альшолю не понравились - помятые какие-то, небритые и злые. Когда дверцы фургона закрыли и наступила полная темнота, хриплый мужской голос запел:

Ка-андуктор, не спеши-и!

Ка-андуктор, понимаешь,

Что с девушкою я

Прощаюсь навсегда!

Альшоль вздрогнул, вспомнил Саньку. Неужели? Неужели его повезут в Исландию с этими небритыми мужиками? А вдруг в Исландии теперь все такие? Как же скучно будет там жить!

Однако до Исландии снова не доехали. Их выгрузили во дворе за высоким забором, по верху которого была пущена колючая проволока, а железные ворота наглухо закрыты, потом по одному провели в низкое здание, окна которого были, как в милицейском фургоне, зарешечены.

Все оказались в просторной комнате,