Дыра

Сам мэр, Христофор Иванович, был человек немолодой, давно от своей должности уставший, вечно всем и всеми недовольный. Однако он так свыкся со своим положением, что стал думать, будто был мэром всегда, мэром родился и мэром должен умереть (хотя умирать он пока не собирался). В своем рабочем кабинете на втором этаже Христофор Иванович появлялся раза два в неделю, по понедельникам и пятницам, часу в одиннадцатом утра, вызывал к себе одного-двух чиновников, справлялся у них о том, что происходит в городе, и, узнав, что ничего особенного не происходит, отпускал со словами: «Ну, смотрите же, чтобы все было хорошо». После чего выпивал стакан чаю и уезжал домой. Со временем ездить туда-сюда стало казаться ему утомительным (был он человек грузный и болел ногами), и он решил перебраться в мэрию на постоянное жительство, для чего с нижнего этажа были выселены все чиновники, а те, что сидели наверху, уплотнены, и в нижнем этаже стала как бы личная резиденция мэра. Там был у него любимый диван, на котором он лежал в теплом халате и мягких тапочках и куда супруга его Антонина Васильевна подавала ему чай с капустными пирожками собственной выпечки. Случалось, что Христофор Иванович и вовсе не вставал со своего дивана, не по нездоровью, а так, от общей усталости. В такие дни Антонина Васильевна сама поднималась в рабочий кабинет, где от лица Христофора Ивановича давала чиновникам всякие поручения, присовокупив к ним заодно и какое-нибудь свое — вроде того, например, чтобы доставили ей капусты.

У мэра было два первых зама — Козлов и Нетер-пыщев. Будучи гораздо моложе и шустрее Христофора Ивановича, они только и ждали, когда появится возможность побороться за место мэра, а пока усердно ябедничали ему друг на друга. Бывало, наябедничает Козлов на Нетерпыщева, мол, тот спит и видит на ваше место сесть, Христофор Иванович рассердится и отправит Нетерпыщева в отставку. Сам отправит, а сам забудет, что отправил, и дней через несколько вдруг спросит: «А где Не-терпыщев? Что-то я давно его не вижу». Ему говорят: «Так вы ж сами его того…» «Ничего не знаю, — говорит Христофор Иванович, — чтобы немедленно был здесь». В другой раз уже Нетерпыщев улучит момент и наябедничает на Козлова, мол, он против вас чиновников подговаривает, не иначе, метит на ваше место. Христофор Иванович тут же издает распоряжение: Козлова — в отставку. В разное время то Козлов был первым замом, а Нетерпыщев вторым, то, наоборот, — Нетерпыщев первым, а Козлов вторым. В тот момент, когда происходят описываемые события, оба они числились первыми замами, но Козлов считался чуть первее.

Эти замы организовали каждый свою партию и занимались в основном тем, что вербовали в нее остальных чиновников. Поначалу партии не имели никакого политического лица и настолько не отличались друг от друга, что сами чиновники их путали. Но постепенно выяснилась одна особенность. Что бы ни происходило в городе, партия Козлова (на вид человека хмурого, почти никогда не улыбающегося) неизменно заявляла, что это хорошо, так и должно быть, а скоро будет еще лучше. В то время как партия Нетерпыщева, напротив, по любому поводу делала самые мрачные заявления и прогнозы. При этом у самого Нетерпыщева не сходила с лица какая-то непонятная ухмылка. Отсюда и пошло: тех стали называть партией оптимистов, а этих — партией пессимистов, и все чиновники разделились примерно поровну, одни состояли в РПО, а другие в РПП (буква «Р» добавлена была для солидности и означала то ли «Российская», то ли «Региональная», а может, и «Районная»). Впрочем, это не мешало им числиться на службе в одной мэрии, а также время от времени перебегать из одной партии в другую.

Самые большие и принципиальные разногласия между РПО и РПП были на данный момент по вопросу о 2000 годе. В партии оптимистов желали скорейшего наступления заветной даты, за которой, как они думали, все немедленно изменится к лучшему. В партии пессимистов, напротив, не спешили до нее дожить, а если бы могли оттянуть как-нибудь ее наступление, то сделали бы это с большим удовольствием. В отличие от своих политических противников они были уверены, что не только ничего не изменится к лучшему, но будет еще хуже, и даже не исключали наступления в 2000 году какого-нибудь вселенского катаклизма.

Всему этому можно было бы и не придавать особого значения, если бы не одно обстоятельство: в 2000 году предстояли выборы мэра города. Христофор Иванович правил Тихо-Пропащенском вот уже третий срок: два первых — на вполне законных основаниях, а третий — потому, что в городской казне не было денег на очередные выборы и их вообще не проводили. По этой же причине была однажды распущена и больше уже никогда не избиралась городская дума.

С тех пор деньги так ниоткуда и не появились, но оставлять Христофора Ивановича еще на один, четвертый, срок было как-то уж совсем неприлично. И теперь в РПО и РПП думали и решали, как выйти из этого положения, как сделать так, чтобы и Христофора Ивановича турнуть по-хорошему, и нового мэра избрать, и денег на все это дело не потратить. Первый зам Козлов от лица своей партии предлагал Христофору Ивановичу самому подать в отставку и назначить преемника (тогда и выборы никакие не нужны). При этом он настойчиво внушал ему, что преемником должен стать человек, с оптимизмом смотрящий в завтрашний день и, несмотря ни на что, верящий в светлое будущее родного города.

Второй первый зам Нетерпыщев от лица своей партии с добровольной отставкой мэра охотно соглашался, но дальнейшее представлял иначе.

— Да не нужен нам больше никакой мэр! — говорил он, как обычно, ухмыляясь. — Хватит! Пора упразднить пост к чертовой матери! Вернуться к коллективному руководству! Образовать Чрезвычайный комитет по управлению городом — ЧКПУГ! И войти в него должны люди, способные трезво оценить, в каком дерьме оказался наш некогда славный город на пороге третьего тысячелетия!

Рядовые члены РПО и РПП вяло поддерживали своих лидеров, но сами сильно сомневались. Больше всего они сомневались в том, что Христофор Иванович когда-нибудь добровольно подаст в отставку. Разве что… Картины одна страшнее другой рисовались чиновникам, когда они думали о том, что будет «после Христофора Ивановича». Самым страшным было, конечно, потерять место, поскольку никакие другие организации в городе не функционировали, и нигде больше, кроме как в мэрии, нельзя было чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности. С одной стороны, чиновники боялись того, что еще долго все будет идти, как идет, то есть — никуда не идти, а стоять на месте. И одновременно боялись каких бы то ни было перемен, потому что не любить перемены их уже научила жизнь. Они побаивались Нетерпыщева и недолюбливали Козлова. Но самое главное — они опасались ошибиться в прогнозе на 2000 год, не угадать, поставить не на того, а посему, числясь в одной партии, не пренебрегали возможностью подыграть другой, например, вовремя слить во «вражеский стан» информацию. Одновременно с этим из обоих станов регулярно сливали информацию и самому Христофору Ивановичу если не напрямую, то через Антонину Васильевну. Именно по этой причине ни один из замышлявшихся в последнее время заговоров с целью смещения мэра и смены власти в городе так и не был реализован.

Что касается самого Христофора Ивановича, то он никак не мог составить собственного определенного мнения насчет того, сдавать ему свой пост или не сдавать, назначать выборы или не назначать, и все ждал, не будет ли каких-нибудь указаний из Центра. Но Центр был далеко, связи с ним практически не было, так что принимать решение рано или поздно предстояло самому Христофору Ивановичу.

В тот день, когда Люба сйачала встретила в лесу «пришельца», а потом, вернувшись с рынка с бутылочкой рябиновой настойки, палочкой заячьей колбасы и успевшими остыть во время урагана лепешками, обнаружила, что гость исчез, в мэрии происходило следующее.

Христофор Иванович лежал по обыкновению на диване и размышлял о том, не остаться ли ему как-нибудь мэром на четвертый срок. На втором этаже, в кабинетах, принадлежавших его первым замам и служивших также штаб-квартирами РПО и РПП, тем временем кипела работа.