В Школе Магии Зарежья

Дальнейшая часть церемонии представляла для меня непосредственный интерес. Архимаги засуетились и по одной им известной закономерности, словно шахматные фигуры на доске, расположили Императора, его супругу, двух их сыновей и дочь внутри октограммы помоста. В особом порядке по углам октограммы были разложены царские регалии: Великий скипетр, инкрустированный изумрудами и рубинами; Главный посох — шест из редкого растения синеопы, которое является симбиозом дерева с вкраплениями голубого прозрачного минерала, который только из этого дерева добывается и называется тождественно, украшенный золотом и эсвиритом — белым металлом, найденный гномами в землях эльфов; Круг любви и мира, висящий обычно над троном и представляющий собой полусферу из серебра, украшенную алмазами; Чаша власти — глубокий и широкий кубок из серебра, окаймленный изумрудами. Маги на глазах у всех заполнили Чашу какой-то серой неприятной на вид жидкостью и, перед тем как поставить ее на свое место в октограмме, дали испить всем членам Императорской семьи. Те смотрели на содержимое чаши с нескрываемым подозрением, но по паре глотков таки сделали. Наконец магистры выстроились вокруг октограммы, как древние язычники для жертвоприношения, и приступили к проведению непосредственно самого обряда коронации. Они начали синхронное колдовство, бормоча древние заклинания и размахивая палочками. Магический фон в зале всколыхнулся. Над октограммой начал вздуваться огромный прозрачный синий пузырь, расширяясь, колеблясь и поглощая тех, кто находился внутри фигуры. Пузырь нарастал, меняя цвет с синего на ярко-голубой, затем на бледно-голубой. Шар уже был неистово огромным, он разросся почти над всем помостом, огибая только магов, продолжающих обряд, из-за чего снизу был вогнут в пяти точках, будто от пальцев огромной руки. И если защитный контур территории дворца на срезе под землей втягивал магический фон, оставаясь при этом нейтральным на поверхности, то эта сфера излучала от себя огромную мощь. Любой маг, прошедший через Ступень, здесь и сейчас ощущал ее всем своим телом. Собственно именно этого момента я и ждала, зажимая в ладони монету.

Технология доказательной базы в нашем споре была продумана до мелочей, иначе и не бывает, когда обе стороны не без оснований подозревают друг друга во всяческих подлостях. Монета была зачарована и могла сработать только от облучения огромной магической волны, исходящей во время обряда, и должна была окрасить ладонь, оставив на ней чернильно-синюю метку. Логично, что активировать ее мог лишь тот, кто побывал бы на церемонии. Но мои мнительные одноклассники предположили, что я смогу упросить какого-нибудь сильного мага неведомым им образом облучить монету, и тем самым предъявить метку, не побывав на церемонии. Для этого мне было поставлено условие обменяться монетой и неизвестным мне предметом с одним из двух сообщников, которые и стояли сейчас по углам помоста. К слову сказать, я потребовала этот самый загадочный предмет тоже зачаровать, как и монету, на тот случай, если обстоятельства повернутся таким образом, что обмен придется совершать до коронации. Таким образом, схема исключала возможность сговора сообщников с моими недругами, меня — с сообщниками и с таинственными невероятно сильными магами. Какую бы метку я не получила на ладони — от своей монеты или от предмета обмена с сообщником — это являлось бы достаточным свидетельством моего присутствия, вдобавок я бы предъявила тот самый таинственный предмет, а один из пособников — мою монету.

Вот стояла я, держа в ладони монету, но никоим образом не ощущала, что с ней хоть что-то происходит. Занервничав, разжала ладонь, но ни метки на ней, ни какого-либо «шевеления» со стороны монеты не заметила. Я ужаснулась, покрывшись липким потом, мало мне панического ужаса; итак была разодета как капуста, теперь стало просто нечем дышать. В предчувствии нехорошего открытия я монету потрясла, затем прослушала, после опять потрясла, и от отчаяния чуть не полизала и не погрызла. Судорожные попытки подумать заставили меня застонать. Может ли такое быть, чтобы монета вдруг сломалась? Разрядилась? Но когда?! И тут я вспомнила нестерпимую стынь тоннеля. Во мне словно что-то оборвалось. Проклятый охранный контур разрядил мою монету. Зарядить ее снова я не успею, да и навряд ли смогу до того момента, пока магия обряда не прекратится, что должно произойти вот-вот, потому что пузырь из светло-голубого уже стал почти белым, как чистая простыня. Фигуры монаршей семьи сквозь него проглядывали, как сквозь туманное молоко. Можно было бы надеяться, что метка появится уже после завершения коронации, но я ЗНАЛА, что она должна была проявиться сейчас. Забыв обо всем на свете, с ужасом оглядела шар, который набирался бледности, как страдающий слабым желудком человек, перебравший с алкоголем. А потом, еле сдерживаясь, чтобы не пускать в ход локти, начала продвигаться к помосту, точнее к его углу, а еще точнее к тому, кто стоял на этом углу и у кого был единственный мой шанс получить сейчас метку.

Надо отдать мне должное — добралась я почти до первых рядов (наверное, в большинстве своем потому, что двигалась вдоль стены, и люди на Императорской коронации более культурные, чем, скажем, ученики в школьной столовой). Но меня угораздило запутаться ногами в собственной (то есть не совсем собственной) сетке, незаметно (и очень некстати) выпавшей из рукава, и растянуться на полу подобно придверному коврику. Я подняла голову, и одновременно с этим белый шар вспыхнул, залив зал нестерпимо ярким светом. Я бессильно уронила голову обратно на руки. Невероятно! Совершила невозможное — пробралась на коронацию, и все усилия оказались напрасны из-за какой-то разрядившейся монеты! Через секунду, когда после ослепления светом к присутствующим вернулась возможность нормально видеть, какой-то добросердечный гость помог мне встать и поинтересовался моим самочувствием. Я молча подняла на него полные скорби и осатанения глаза, один из которых нервно дергался, и лицо, которое выражало крайнюю степень неудовольствия посредством скошенной на один клык улыбки, и гость спешно ретировался, пробормотав сбивчивые извинения за то, что посмел тревожить мою персону во время безусловно важного для меня пребывания на полу.

В это время Императору с супругой на головы торжественно надели короны правителей, а их отпрыскам менее массивные тоненькие витые обручи. На плечи накинули парадные алые мантии, подбитые серебристо-коричневым мехом. Во главе Императора вся семья спустилась по центральной лестнице помоста и прошествовала по дорожке до внешних дверей залы.

Увидев летописца, пристроившегося сбоку от толпы со своей дощечкой, закрепленной на веревке, перекинутой через шею, я рванула к нему.

— Дело жизни и смерти, — с полудиким видом объяснила я. — Вы не одолжите мне ваше перо на секунду?

Писарь предпочел со мной не спорить, наверное, догадавшись, что если я не получу вожделенное перо, дело пойдет о его жизни и смерти. Я сильно сжимала монету так, что на ладони отпечатался ее контур, который я недрогнувшей рукой обвела и затушевала. Проведя сии манипуляции, я поспешила перехватить одного из ребят, с которым должна была обменяться предметами. Ученики как раз сейчас шли по зале вслед за Императором, монаршей семьей и Архимагами.

— Крин! — я дернула парня за рукав, незаметно (если это вообще возможно на глазах у орды гостей) вклиниваясь в строй сбоку. — Давай мне свой предмет!

Он посмотрел на меня как на восставшего из мертвых — с безграничным ужасом и изумлением. И еще ему было очень не по себе.

— Варька?! — он заметно занервничал. — Ты как...?

— Некогда! — шикнула я на него. — Держи мою монету и отдавай мне свою, или что там у тебя.

— Э-э-э, понимаешь, тут такое дело, — он чуть оттянул ворот мантии, словно тот его душил, — я, в общем, забыл его в комнате.

У меня отвисла челюсть. Какой у меня сегодня удачный день!

— ...Понимаешь, я же не думал, что ты действительно сюда проберешься.., — продолжал оправдываться виноватый.