Армагеддон был вчера

Мастер тем временем выдвинул верхний ящик комода, тот оказался доверху набит самыми разнообразными ключами. Ничего удивительного – ведь он в ключной мастерской. Но ключи не выглядели простыми железяками, как следовало ожидать, напротив – они странно светились в темноте, словно гнилушки на болоте в ночь на Купалу.

– Вот, – гордо сказал мастер, – это всё ключи от дверей Счастья. Твоё право выбрать свою дверь.

Юрий недоверчиво хмыкнул, протянул было руку, даже не для того, чтобы уже взять какой-то определённый ключ, а так…просто прикоснуться к ним, ощутить их магическую силу… но Хаджи решительно остановил его.

– Э, нет, уважаемый. При всех твоих достоинствах у тебя может быть только одна дверь. Твоя собственная дверь с этого момента будет для тебя закрыта. А это значит, что ты должен прежде бросить свой ключ сюда – возможно кто-то тоже захочет его взять.

– Что-о!? – только теперь до Юрия дошёл смысл выражения «муки совести». Кто-то чужой будет вместо него входить в его дом, к его жене, его детям? И возможно ей будет лучше с тем, кто войдёт через его… нет, уже не его!... дверь. А он… он в это время будет совсем в другом месте и будет счастлив!? Да будет ли?

Некстати вспомнились слова приятеля, что мы все женимся на чужих жёнах, а они выходят замуж за чужих мужей.

– Ты должен хорошо подумать, прежде чем решиться на такой поступок, – терновые глаза мастера смотрели, казалось, в самую душу.

…И кто-то другой будет теперь выслушивать её упрёки в загубленной молодости…

Не отдавая себе отчёта, что он делает, Юрий решительно протянул руку вперёд и выпустил ключ. Крутанувшись в воздухе, кусочек родного металла, скрылся среди себе подобных, тихонько звякнув на прощание. Внутри Юрия словно лопнула какая-то струнка, связывающая его с прежней жизнью. Теперь, даже если бы он очень захотел, он не смог бы отыскать свой ключ – в ящике их, наверное, не меньше тысячи!

В груди разлилась странная горечь, глаза увлажнились. Вот так запросто! Старик вздохнул со всхлипом, глухо обронил:

– Что ж, обратной дороги уже нет. Ты сделал свой выбор, о достойнейший. Теперь можешь выбрать один ключ... Бесплатно, – добавил он зачем-то.

Юрий сунул руку в ящик, долго и бессмысленно шарил там, пытаясь на ощупь отыскать тот самый Единственный. Наконец достал, зажал в кулаке, боясь даже взглянуть на него.

– Перед тобой дверь, эфенди, – Хаджи отступил на шаг, указывая на обшарпанную дверь мастерской, – и весь мир. Новый мир. Твой Мир!

Юрий, словно сомнамбула, шагнул к выходу, даже забыв поблагодарить, настолько он был потрясён происходящим.

В открывшуюся дверь хлынул такой мощный поток света, что он невольно зажмурился и шагнул вслепую.

Постепенно привыкнув, рискнул открыть глаза. Перед ним, словно сотканная из солнечных лучей, стояла Самая Прекрасная Женщина на всём белом свете. Она не была стройной, как газель, зато у Неё по бокам были такие милые жировые валики, предусмотренные заботливой Природой, чтобы сберегать плод от случайного удара. Его плод! Длинные ноги, высокие голени, предназначенные для долгого стремительного бега, легко и уверенно держали их владелицу. Удивительно длинные волосы словно сказочный ручей расплавленного золота обтекали безупречный овал лица. Самого совершенного лица!

А глаза! Такие чистые и необыкновенно серые, словно лесные озёра. И такие же спокойные и глубокие. Добрые и понимающие, с глубокими, манящими омутами зрачков. Хотелось провалится в них и тонуть, тонуть, тонуть!…

Она смотрела на него с лёгкой улыбкой, разрумянившаяся, маленькие милые ямочки на румяных щёчках делали её похожей на расшалившуюся девчонку.

У Юрия защемило в груди. Внезапно он понял – что значит Любить, понял смысл этого слова, этого понятия, в последнее время уже порядком затасканного и опошленного. Не трахаться, не миловаться, а именно Любить! Какое это невероятное Счастье – любить Любимую Женщину!

Когда Она заговорила, он словно наяву услышал журчание лесного ручейка, весело бегущего в тени зелёных крон деревьев, сквозь залитые солнечным светом лужайки.

– Обедать будешь, дорогой?

Эмоции захлестнули его с головой, он не мог произнести ни слова, он задыхался от любви и нежности.

И вдруг до него дошло, что всего минуту назад он мог не встретиться с Ней, мог навсегда потерять свой шанс. Слёзы брызнули из глаз, он разрыдался и упал на колени, обхватив Её ноги и уткнувшись зарёванным лицом в кухонный фартук. Его сотрясало от рыданий – он плакал неумело, натужно, как всегда плачут сильные мужчины, не привыкшие даже к минутному проявлению слабости.

Она ласково погладила его по голове, наклонилась, взяла распухшее от слёз лицо в ладони и поцеловала заплаканные глаза.

– Ну что случилось, дурачок!?

Он судорожно всхлипнул, еле слышно прошептал.

– Боже мой, Наташка, КАК Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!! Она улыбнулась молча и вновь поцеловала его.

– Дурашка!..

Юрий разжал кулак – ключ выпал, тихонько звякнув. И радостно замер, словно боясь спугнуть солнечного зайчика.

Один ключ. Тот самый…

Она взглянула на пол, грустно улыбнулась:

– Что, и ты не сумел заказать?...

Способность любить? Разве не присуща эта замечательная способность всякому разумному существу? Всякому, кто способен отдавать тепло – душевное, телесное. Кто способен сострадать и сочувствовать. Посмотрите, ну посмотрите же на заботливую мать. С какой нежностью, с каким трепетом и осторожностью она носит свой плод, прислушивается к едва-едва различимому биению нового сердца, новой жизни и с каждым днём всё более и более ощутимым толчкам пока что слабеньких ножек. Разве не ждет она момента, когда дитя с жадностью припадет к налитой живительным молоком груди? И разве не восторг и любовь движет её? Возможность отдать за этот маленький комочек без остатка, целиком свою жизнь. Самое дорогое, что есть у живого существа. Разве это не доказательство любви?

– Миллионы живых существ пользуются вычислительными машинками, машинами для передвижения, в конце концов, машинами для убийства друг друга. Человек сидит за компьютером. Корова тычет мордой в резиновую кнопку автопоилки. Шустрая овчарка зажигает лампочки, включая лапой рычажок. Но кому придёт в голову назвать эти устройства думающими или мыслящими? Они мертвы. Они выполняют только свои функции для облегчения чьего-то существования. Разве человек не является по своей сути тем же мёртвым организмом, в который вложена программа действий – воспроизведение себе подобного? Вот единственное объяснение так называемой жертвенной любви. Машина будет выполнять возложенные на неё функции до тех пор, пока не выйдет из строя, сломается, состарится и будет не способна выполнять действия, возложенные на нее. А ваша платоническая любовь отцов и детей превращается в ненависть, ненависть и вечное противостояние этих двух никогда не понимавших и не способных понять друг друга групп. Дети не платят родителям беззаветной преданностью и обожанием. Родители – атавизм для продолжения рода, плевела, никому не нужные. Да и сами родители впоследствии осознают фальшивость сомнительного подарка от природы в виде инстинкта продолжения рода.

– Но существует же ещё любовь полов! Это же не пресловутый инстинкт. Что тянет его к ней, а её к нему? И почему именно к ней, к той единственной, ради которой он живёт, дышит, смотрит на звёзды, мечтает, радуется тогда, когда ей хорошо? Ради неё он способен совершить невозможное, хранить светлое чувство и её безупречный для него образ в мыслях. Он готов ежеминутно доказывать свою преданность. Желание помочь, утешить, уберечь, спасти. И опять же – отдать физическую жизнь за возлюбленную.

– Всё так. Если бы не одиночество. Насколько сильно существо стремится кого-то любить, доказать себе, что он любит-любим, – настолько же сильно он боится одиночества. И пытается заменить одиночество стадностью, пусть даже в лице одного субъекта. Осознавать, что с рождения ты обречён на одиночную камеру в твоей собственной оболочке – нестерпимо больно и страшно. А посему выдуманный бог помогает прожить жизнь в погоне за мелькающим яркими вспышками где-то там, за горизонтом, раем. Разноцветная мишура, конфетти, воздушные цветные шары, расписная карусель зовут, манят… И так соблазнительно доступны – если на них смотреть издали. Но ты приблизился – мишура и конфетти стали обычными кусочками цветной шершавой бумаги, карусель – кое-как выкрашенным уродливым сооружением, способным обеспечить только бег на месте, а воздушные шары – обыкновенные резиновые изделия, используемыми не по назначению. Звуки весёлой музыки довершают картину самообмана, вгоняя иглы в перепонки.