Котт в сапогах. Поспорить с судьбой

— Но он столько не стоит! — возмущенно завопил я. — Опомнись! Жадность лишила тебя разума! Никто у тебя не купит старый коврик и за пять золотых! Упустишь свой шанс сейчас — будешь потом локти себе кусать!

Старикашка ехидно ухмыльнулся:

— Таки да, мой шанс! Тебе этот коврик нужен, а значит, раскошелишься, никуда не денешься! И вообще, кто бы говорил о жадности? Тебе, придворному богатею, стыдно должно быть — пожалел лишние триста гульденов для бедного больного старика!

— Аз воздам, — пожал я плечами. — Когда ты покупал этот гобелен у хозяйки, она с маленьким сыном перебивалась с хлеба на воду. Ты ведь не пожалел их тогда? Гобелен, хоть и старый, можно было продать любителю старины золотых за десять. А ты выторговал его за два. И от жадности так и не смог продать, сгноил на своей помойке. Подумай — больше такого шанса у тебя не будет — целых восемь золотых прибыли…

— Вот только не надо мне на совесть давить! — обиделся старьевщик. — Я деловой человек. Она согласилась продать за эту сумму, значит, сделка законная. А тебя двести пятьдесят золотых не разорят.

Я бы и дальше с удовольствием продолжал торг, чтобы проучить старого выжигу. К тому же в кошеле у меня было всего двадцать золотых — все мое содержание за этот месяц. Но тут за окном раздался заполошный петушиный крик и на подоконник упал тяжело дышащий Гай Транквилл.

— Ко-ко-конрад, — из последних сил просипел петух, закатывая глаза. — На помощь…

Бедняга захрипел и, скатившись с подоконника на пол, застыл.

Я упал на колени рядом с бездыханным телом друга — ноги не держали меня от ужаса.

— Гай! Только не вздумай умирать! Как же я…

— Э… Что это за мешок перьев? — Подошедший старьевщик потыкал в Транквилла костылем. — Ты чего с ним обнимаешься? Это ж всего лишь петух какой-то…

— Убери палку, ты!

— Правильно! Дай ему как следует, Ко-ко-кон…

— Так ты не умер?! — прошипел я, чувствуя себя полным идиотом. — Какого же дьявола ты тогда здесь умирающего лебедя изображал?! Я уж черт знает что успел подумать.

— Како-ко-кой ты все-таки грубый! — укоризненно покачал головой Гай Транквилл. — Я, можно сказать, чудом спасся от неминуемой гибели. Даже сумел взлететь на второй этаж — а я ведь все-таки солидная птица, которую природа не наделила подобным умением. Взлетел, замечу, дабы предупредить тебя об опасности, которая угрожает мне и твоей ненаглядной Иголке! И что? Вместо благодарности ты обрушиваешь на меня упреки? О tempora, о mores!

— О чем ты? Какая еще опасность?

— Э… Ты что, с ним разговариваешь?

— Заткнись!

— Правильно, заткнись! Какой мерзкий экземпляр человеческой породы! Одного взгляда на его искаженное злобой и алчностью лицо достаточно, чтобы понять, сколь низко пал сей представитель…

— Гай, ты тоже заткнись! И отвечай четко: что случилось?!

— Подчиняюсь грубой силе, — обиженно развел крыльями петух. — Меня там, между прочим, съесть хотели! Какие-то деклассированные личности, собравшиеся поглазеть на тебя. Когда ты вошел внутрь, они сначала вели себя тихо, как обычные недоумки. Только глазели на нас с Иголкой. А потом кто-то особо одаренный задатками лидера предложил меня съесть, а лошадь увести и продать!

— Проклятье, что же ты сразу-то не сказал?!

Я выскочил из окна на карниз и увидел, как к Иголке со всех сторон приближаются оборванцы самого что ни на есть криминального вида. Вернее, пытаются приблизиться. Будучи обученной боевой лошадью, Иголка умело удерживала их на расстоянии, безжалостно пуская в ход копыта и зубы. Четверо наименее удачливых бродяг уже лежали без чувств на снегу, еще трое нянчили поврежденные конечности.

— Держись, Иголка! Я иду!

— Эй! — заметался по чердаку старьевщик. — Эй! Куда?! Как же наша сделка?! Гобелен?! Золотые?! Эльфийская выделка! Фрея вышивала! Сто гульденов!

Я обернулся и не отказал себе в удовольствии злорадно ухмыльнуться:

— Сделка отменяется! Надо было соглашаться, когда я предлагал тебе десять золотых…

— Но он же тебе нужен? Я готов отложить его…

— Не думаю, чтобы за ним выстроилась очередь желающих купить, — хмыкнул я. — Вообще-то он мне уже не нужен. Я хотел только узнать, как называется город на гобелене. И уже прочел — Бурда… федльсстадюр! Вот! Гай, запомни.

— Издеваешься?! Таких слов не бывает!

— В общем, неважно. — Я достал из кошеля пять золотых. — Гобелен мне больше не нужен. Я готов купить его, чтобы починить и подарить той доброй женщине, у которой ты его когда-то выманил. Для нее это все-таки память. Но моя сентиментальность не стоит ста золотых. Хочешь, возьму его за пять. Не хочешь — трясись над этим «богатством» и дальше. Решай быстрее.

— Согласен!

Сунув пять голдгульденов в потную ладонь старьевщика, я спрятал гобелен под камзол и бросился к краю крыши.

— Иголка! Я опять иду! Иезус Мария!

Совершенно забыв, что на задних лапах у меня сапоги, я немедленно поскользнулся на обледенелой крыше и неуклюже рухнул вниз под мстительное хихиканье старьевщика. К счастью, каким-то чудом попал прямо в седло. Хоть удар и вышиб из меня дух, я все-таки умудрился вцепиться передними лапами в валик из ткани, специально пришитый для меня на седло, и крикнул:

— Ходу, Иголка! Ходу!

— Меня подождите! — Сверху обрушился Гай Транквилл и намертво вцепился в камзол, прихватив когтями и изрядную долю моей собственной шкуры.

— Иезус Мария! Гай, отпусти! Больно же!

— Если я тебя отпущу, мне будет больнее! — возразил петух, нервно оглядываясь на преследующую нас толпу. — Я не хочу закончить жизнь в желудке этого отребья!

— Не трясись, капеллан! — бодро заржала Иголка. — Мы уже почти у Рыночных ворот. Дальше они нас преследовать не посмеют.

Действительно, шагов за сто до Рыночных ворот наши преследователи остановились и, посовещавшись, побрели назад.

— Уф-ф-ф! Оторвались! — Я выпрямился в седле и стал заматывать морду шарфом. — Больше я туда ни ногой! Во всяком случае, пока не получу назад человеческие ноги!

— Это очень мудрое решение! — неожиданно согласился со мной и петух. — Жаль, ты не принял его утром!

— Утром это было невозможно, — пожал я плечами. — Мне было совершенно необходимо заполучить этот гобелен.

— Ты так хочешь порадовать его хозяйку? Не замечал раньше за тобой особой сентиментальности…

— При чем тут?.. А, ты про то, что я сказал старьевщику? Глупости! Конечно, я буду рад преподнести этот маленький подарок фру Бокомялле…

— Бокомялле?!

— Ну да. Я сам удивился, когда узнал, что мать нашего Николаса живет в Бублинге. Хотя, если бы подумал головой, сообразил бы — где ж ей еще жить? Они ведь приехали сюда всей семьей, потом папаша его сгинул в лесах, и куда-то еще переезжать у соломенной вдовы с маленьким сыном не нашлось бы денег. Просто этот балбес Николас ни разу про нее не упомянул, а нам спросить в голову не пришло.

— Так мы, получается, могли еще тогда все узнать у нее?! — сердито воскликнул Гай Транквилл. — Воистину, Николас редкостный глупец!

Я только лапой махнул:

— Вообще-то ничего полезного мы от нее тогда не узнали бы. Я ведь потом разговаривал с ней — после нашего возвращения из Америки Николас как-то пригласил меня в гости. Лодку-то его сожгли, вот он и вернулся под родной кров. Так вот, его мать про то плавание викингов знает еще меньше Николаса. Легенды ведь передавались по мужской линии, как и умение берсеркера. Но кое-что полезное я все-таки узнал. И притом — в нужное время. Расскажи она мне о гобелене до нашего плавания в Южную Америку, я бы не придал рассказу значения — просто не понял бы, о чем речь. Смыслом его наполнил разговор с шаманом…

— Ты нас специально интригуешь, Ко-ко-конрад?! Что за пошлые многозначительные паузы?!

— И правда, капитан! Не тяните кота… э-э-э… простите, я хотела сказать просто — не тяните! — поддержала Гая лошадь.

— Да не тяну я! Просто думаю, как бы объяснить… Помните, шаман рассказал, что рецепт зелья, при помощи которого можно вернуть человеческий облик, был записан на золотых табличках?