Котт в сапогах. Поспорить с судьбой

— МЫ? — сделал я последнюю попытку спасти сегодняшнее утро. — Послушай, Гай, я иду по одному личному делу в Нижний Город. Мне нужно кое-что найти. Не думаю, что тебе…

— Отлично! — Как и следовало ожидать, петух проигнорировал намек. — И что мы будем искать?

— Слушай, Гай, там ведь холодно, ветер, снег. Почему бы тебе не подождать меня здесь? Я скоро вернусь.

— Знаю я твое «скоро»! — сварливо проскрипел петух. — Всегда так говоришь, а возвращаешься только к вечеру. Ты совершенно не умеешь организовывать свое время. Вот и об этом тоже я с тобой хотел поговорить! Ну пойдем же! Еще древнегреческие философы пришли к выводу, что прогулка весьма способствует мыслительной деятельности. Последуем же примеру школы перипатетиков и продолжим наш разговор на ходу! Ну же, Конрад, не отставай!

И я покорно поплелся вслед за бодро вышагивающим Гаем Транквиллом. Черт бы побрал этих перепра… препара… перепаркетиков! Довелось бы им пообщаться с Гаем, небось враз придумали бы, что для мыслительной деятельности самое полезное — сидеть дома одному за хорошо запертой дверью! Э-э-эх, ну что за насмешка судьбы? Я, потомок славного рода фон Коттов, бывший капитан ландскнехтов, Личный Шпион королевы, в конце концов, — не знаю, куда деться от назойливой болтливой птицы! А причиной тому, я считаю, мои немецкие корни — сентиментальность у меня в крови…

За этими мрачными размышлениями я не заметил, как лапы сами привели меня к конюшне. Видимо, мое тело тоже не разделяло идей древнегреческих философов.

— Здорово, Иголка! Как жизнь?

— Капитан? Рада вас видеть! — приветственно фыркнула лошадь. — Эх, разве это жизнь?! Нет, ну жаловаться, конечно, грех — содержание и впрямь королевское. Только скука смертная. Скучаю я, господин капитан, по бешеной скачке, звукам битвы… по запаху пороха…

— Да. Понимаю… Признаться, мне и самому не хватает всего этого. — Я дождался, пока конюх оседлает Иголку, и запрыгнул в седло. — Ну, будем надеяться, рано или поздно я верну себе прежний облик и мы с тобой еще повоюем!

— Ну конечно! — неодобрительно проскрипел Гай Транквилл, устраиваясь на луке седла. — Замечательное развлечение — убивать себе подобных! От Конрада я иного и не ожидал, у этого безмозглого вида стремление к бессмысленному насилию в крови. Но ты, Иголка! Ты ведь лошадь!

— А, капеллан… — Иголка содрогнулась, словно от укуса слепня, и покосилась на меня. — Он с нами?

— Как видишь, — беспомощно развел я лапами.

— Ужасно! — Будучи нормальной солдатской лошадью, Иголка особой деликатностью не отличалась. — Капеллан, будешь гундеть у меня над ухом — сброшу, пойдешь назад пешком.

— Общение с Конрадом плохо на тебя влияет! — обиженно буркнул Гай Транквилл, но испытывать терпение лошади не рискнул и молчал до самого Нижнего Города.

Надо заметить, всадник в Нижнем Городе — явление если и не экстраординарное, то, во всяком случае, редкое. Разве что в порту сойдет с баржи путешественник с верховыми лошадьми или повозкой, да и тот поторопится миновать небезопасные улицы. Человек верхом здесь обязательно привлекает нездоровое внимание. А уж тем более если этот человек — карлик, каковым я выглядел в человеческой одежде. Ну а когда на луке седла перед карликом зачем-то устроился петух — тут уж самые ленивые и даже мертвецки пьяные оторвут свои седалища от лавок да выберутся на улицу посмотреть на такое диво. Так что к нужному дому мы подъезжали в сопровождении целой толпы зевак.

Меня это, мягко говоря, нервировало.

В основном Бублинг населяют люди вполне мирные и законопослушные, к тому же Анна успела зарекомендовать себя справедливой правительницей. В Верхнем Городе, даже узнай во мне кто-то приближенного королевы, мне бы грозило разве что чрезмерное гостеприимство подданных Анны. Но Нижний Город давно стал приютом всякого сброда, в большей или меньшей степени имеющего трения с законом, так что демонстрировать здесь принадлежность к Короне не стоило. И вообще, привлекать внимание было здесь чревато всякими неприятными неожиданностями. Потому, стоило двери нужного мне дома приоткрыться на стук, я, не теряя времени на формальное представление, поспешил просочиться внутрь. Хозяин дома явно не ожидал такой прыти от незваного гостя.

— …!

— Приношу свои самые искр… АЙ! Идиот! Обалдел?!

Я перекатился через голову, с трудом увернувшись от тяжелого костыля, едва не размозжившего мне голову. Согбенный в три погибели старикашка, открывший мне дверь, с неожиданной прытью бросился за мной, нанося мощные удары палкой. Я метался, словно мне подпалили хвост, с трудом уходя от смертоносного костыля и помышляя уже только о бегстве. Увы, сумасшедший старик загораживал собой выход, да и сумей я пробиться к двери, вряд ли моих сил хватило бы открыть ее…

Тут мой каблук зацепился за что-то, и я неуклюже шлепнулся на спину, проклиная неудобную человеческую одежду.

Издав победный вопль, старик, занес костыль над моей головой.

«Какая нелепая смерть…» — пронеслось в голове.

— …!!!

Я приоткрыл глаз.

Да, ну и что?! Сам прекрасно знаю, что благородному потомку рода фон Коттов пристало отважно смотреть смерти в глаза. Но я ведь и не испугался! А глаза закрыл исключительно с целью сосредоточиться, произнести молитву и принять смерть как подобает истинному христианину. Однако удара не последовало, вместо этого послышалось какое-то кряхтение и сдавленная ругань. Конечно, в такой важный момент не следует отвлекаться на мирское, но любопытство пересилило, и я решил взглянуть хоть одним глазом, что происходит.

Надо признаться, тут со мной чуть не случилось то, что иногда случается с новобранцами в первом бою и о чем они впоследствии никогда не рассказывают соратникам. Такой страшной рожи я не видел с тех пор, как… да никогда не видел! Да еще всего в нескольких дюймах от моего носа! Но когда первое потрясение схлынуло, я осознал, что лицо-то передо мною вполне обычное, просто искажено злостью и болью.

— Так-так-так. — Я обошел вокруг застывшего в нелепой позе старика и без особого сочувствия поинтересовался: — Прострел?

— Он, проклятый, — прокряхтел старик. — Надо ж как не вовремя прихватило!

— Это из-за перемены погоды. Вчера было тепло и пасмурно, а сегодня солнце и мороз. У меня наоборот — когда к теплу погода меняется, лапы… э-э-э… ноги болят.

— У тебя-то с чего? — недоверчиво покосился на меня старик.

Я помог ему опустить руку с занесенным костылем.

— Ну, скорее всего, эта хвороба ко мне привязалась, когда мой отряд в Голландии обретался почти полгода. Болота, сырость — сам понимаешь. Да и вообще, знаешь ли, жизнь ландскнехта — не сахар. Под дождем мокнешь, мороз тебя морозит, зачастую на голой земле спать приходится…

— Ландскнехта? Да ты смеешься надо мной! — гневно потряс кулаком старикашка, но тут же перекосился от боли. — Какой из тебя ландскнехт, недомерок?!

— Хороший, я считаю. — Я размотал шарф и стянул с головы шляпу. — У меня, между прочим, капитанский патент…

— Дьявол! Изыди! Ы-ы-ых!

Мой гневливый собеседник вновь попытался замахнуться на меня костылем и вновь застыл в раскоряченной позе, не в силах шевельнуться от боли.

— Экий ты все-таки склочный тип, дедуля! — укорил я старика, снова помогая ему опустить руку и выпрямить спину. — Ты на всех гостей с палкой бросаешься?

— Не помню, чтобы приглашал тебя в гости, — проворчал старик. — Много вас тут шляется! И все норовят стянуть что-нибудь!

— Да что у тебя красть-то? — искренне удивился я, разглядывая сомнительной чистоты прихожую. Кособокая табуретка да несколько драных шуб из не поддающегося опознанию меха составляли всю обстановку. — Здесь даже старьевщику нечем поживится…

— А тебе-то откуда знать? Что бы еще понимал в ремесле старьевщика!

— В твоем возрасте, — наставительно произнес я, вновь помогая старику разогнуться, — и с твоим радикулитом следует быть спокойнее. О вечном пора думать.

— А в твоем возрасте надо к старшим с почтением относиться! — парировал старик. — Ты почто ко мне вломился, словно разбойник какой? Или ты и есть разбойник?