Второй Беличий Песок (СИ)

- Никаких тормозов! - цокнул как отгрыз Жмурыш из-под пухогреек, - Ничего со мной не будет!

- Посиди на хвосте, - отмахнулась Рилла, - Хво, цокни как знахарка.

Хво взъерошила гриву, прищурила глаза и цокнула голосом старой грызунихи:

- Как знахарка цокну, что ничего с ним не будет. Если уж цокнуть совсем точнее, то может и будет, но оно будет совершенно однопухственно и сдесь, и в Щенкове.

- О чём и, - фыркнул Жмурыш.

- Это чисто, - кивнул Руфыс, - Тем не менее, крысторожность не позволяет оставлять больного одного в избе.

- С пуха? - ляпнул больной.

- Труба загорится, что будешь делать? На хвосте сидеть? Вот то-то и оно. К тому же имею сообщить, что у нас заканчивается запас основного корма.

- Впух, уже? - фыркнула Рилла.

- Впух уже. С этими забегами слопали куда больше, чем рассчитывали, а у Хвойки мешок сухарей заплесневел, есть нельзя ни разу, вот тебе ещё минус.

- Так, ладно, нипушища страшного, - цокнула Рилла, - До Шишморского цокалища по такой дороге пути дня три от силы, так что за шесть обернёмся. Оставим там Жмура, а корм не оставим.

- Поменять Жмура на корм? - покатилась со смеху Хвойка.

- Нет, поменять эту избу на более надёжную.

- Ну в общем это ближе у пуху, - согласился сам Жмур, - А то сидеть тут как овощ. Там наверняка найдётся, чем заняться и без использования ног.

- В запятую, - кивнул Руфыс, - Тогда трясём.

Отсурковавшися, они стали трясти. Собственно для тряски как обычно больше всего подходили беличьи хвосты, не закрытые пухогрейками и болтающиеся за каждым грызем, как хвост. Если слушать издали, то казалосиха что по тропе движутся пять хвостов, потому как они были заметнее всего. На самом деле двигались своим ходом четыре хвоста, а пятого приходилось почти тащить на себе вслуху не лучшего состояния ног. В общем он мог ковылять, но Хвойка опять цокнула как знахарка, что это уже определённо вредно, вслуху чего Жмура пришлосиха поить двойной порцией чая и везти на санках.

Погода сидела неплохая, так что шлось уверенно; тем более, от Сушнячихи на Шишмор уходила ещё одна мышиная колея, по ней-то и попёрли, втихорька надеясь на попутную мышь. Мыши правда не встретили, зато услыхали животное покрупнее. Ни с того ни с сего, как оно впрочем всегда и бывает, из-за сугроба вымахнуло что-то длинное, рыже-чёрное, и бросилось на слегка отошедшего вперёд Руфыса. Если бы не та самая крысторожность, он успел бы цокнуть "тигр" - всмысле, это было бы последнее, что он успел бы цокнуть. Но "бы" не считается. Сбив добычу с ног, тигр собирался использовать челюсти для кусания, и тут напоролся на шипы на налапниках и ошейнике. Вкупе с тем, что остальные грызи дико - действительно дико - заорали, бросаясь вперёд, зверище моментально махнул через сугроб и исчез также стремительно, как появился.

Даже удар вскользь тигровой лапой здорово приложил грызя, но по крайней мере можно было посчитать, что он легко отделался - кости вроде бы целы, а царапина от когтя, пропоровшего толщенную пухогрейку, не особо глубокая. На всякий случай Хвойка применила на царапину то, что обычно применяют на царапины - цокнула как знахарка ещё раз, да. Неслушая на предложения, Руфыс начисто отказался оставаться в цокалище, заявив о том, что как раз к возвращению на болото будет совсем как новый.

- А то жирно будет этому бесформенному коту, чтобы йа не пошёл в болото! - цокнул Руфыс.

- Да нет, - хмыкнула Рилла, - Жирно ему было бы оставить от тебя один хвост. А болото ему, поверь, глубоко попуху.

Грызуниха испытала конечно некоторый испуг от, но тем и хорош тигр, что испуг длится очень недолго. В любом случае - недолго. Как потом выяснилосёнок, скворчья поговорка "зуда-зуда" происходит от ихнего названия тигра - "зуда", причём произносится это исключительно с истерической интонацией. Как бы там ни бывало, зуда... тоесть тигр, не помешал добраться до цокалища. Зимой оно выслушило куда более чистым, чем без снега - теперь по дорогам пролегали колеи, а не канавы с грязью. Между складами и базаром дымили мыши, таскавшие Разное по всему околотку с конечным пунктом на Триельской. Нет-нет да слышалось то самое, про зуду, и заставляло вспушаться: слышимо, скворки и бубнили, чтоб не забывать.

Недолго выдумывая, пуши завалились в центр-избу, нашли ответственные уши и вытрепали их. Лайса, которую поймали Макузь и Ситрик, сейчас сурковала у себя в гнезде глубоко в Лесу, а тряс за неё Раждак. Грызь резонно цокнул, что оставить Жмурыша можно и даже нужно, а лапы ему при желании тоже найдут, чем занять. Вообще он проявил хохолочный подъём, узнав о цели похода группа, и обещал содействовать. В общем это было ни разу не удивительно, учитывая что разработка тара потребовала бы расширения дороги до Шишмора от мышиной до стандартной, как минимум, а это всегда в пух в хозяйственном плане.

- Ну не цокни, - заметила Хвойка, - Не обязательно, что пуши будут за. Мыши это одно, а когда поезда по сотне вагонов кататься начнут, это другое. Кудахтанье подымется, возня...

- На то оно и цокалище, - цокнул Бульба, - Отошёл в Лес - и кло, нет возни.

- Поперёк не цокнешь, - согласилась Рилла, пырючись на Лес вокруг: возни не наблюдалось.

Останавливаясь на ночлег прямо в Лесу, обогреваясь костром и чаем с него, пуши вернулись к теме. Руфыс действительно оправился и таскал дрова не менее бодро, чем остальные. Как было рассчитано, следовало забросить на дальний остров...

- Кстати, как назовём? - спросил Бульба, когда уже почти протоптал тропу дотудова.

- Мм... Хвостий хвост! - цокнула Рилла, и сама заржала.

..., который теперь назывался Хвостий Хвост, около трёх ночных комплектов дров. А для этого по двум промежуточным станциям должно было иметься двадцать комплектов. Если учесть что комплект легко утаскивался пушей, а на санках и все три, то дело продвигалось достаточно шибко. На четвёртый день Рилла и Руфыс уже пришли на ночёвку на Хвостий, дабы с утра отправиться ослушивать пруды и далее, куда достанет слух. Костёр, даром что маленький, проплавил снег до самой земли, так что возле него пахло не только дымом, но и сырыми листьями и хвойником, что было в пух. Привалившись бочком друг к другу и хвостами - к коряге, грызи смотрели на огонь и слушали, как потрескивают поленья. Зимой треск был приятен уху, потому как не следовало беспокоиться, что отлетевший уголь подожжёт что-нибудь.

- Как думаешь, Руф, - тихо прицокивала белка, - Грызь когда-нибудь сможет взлететь в воздух, аки птица?

- Хмм... - прикинул тот, - Думаю что именно аки птица вряд ли. Птица она для этого приспособлена, а грызь нет.

- А как по другому?

- Ну например вот так, - Руфыс сложил из оттаявшего жёлтого листа подобие птички, и пустил вверх, - Слышишь, не сразу падает? А если такая штука будет большая, и на ней какой-то двигатель, чтобы разгонять, то.

- Пух ты! - восхитилась перспективой Рилла, - Можно было бы пролететь над болотами и враз всё увидеть! Даже не знаю, стоит ли так делать.

- Что, пролетать над болотом?

- Да. Слышишь, возимся, лесок хрурный, снежок белый, кло. А так чего бы мы возились?

- Возиться можно и просто так, а не тару ради, - заметил Руфыс, - Просто есть такое правило, что новыми средствами нужно расхлёбывать новую кашу. То есть делать более всего то, чего нельзя было сделать старыми средствами. Всмысле, болота мы и пешком закартографируем. А вот если пух из хвоста а надо что-нибудь перебросить быстро, там где дорог нету - тогда по воздуху самое оно.

Подумав про самое оно, грызи довольно вспушились. По прошествии ночи же они не только вспушились, но и двинули непосредственно к тому, зачем затевали всё погрызище. Огибая плотные куртины кустов и прощупывая дорогу палками, Рилла и Руфыс пробрались вполне близко к незамерзающей воде. Овальный пруд диаметром шагов пятьсот казался совершенно чёрным, и судя по жирной масляной плёнке на воде, тут не водилось ни рыбы, ни уток. Зато прямо в центре явственно булькало. Руфыс пролез через кусты по островку-кочке, обломал край наледи и вытащил палкой чёрную жижу, скопившуюся по краю.