Поход клюнутого

– А здесь водятся росомахи?

– Еще какие.

– И прямо так на проезжих нападают?

– Которые мимо едут, тех небось пропускают. А вот которые им в логово срут, на тех могут и озлобиться.

Торгрим аж с лица побагровел.

– А поаккуратнее не умеешь?

– Звиняй, с того конца не снайпер. Да, впрочем, с любого... в маги идтить надо было, вот чего. Столько бы породил зловредных заклинаниев, пытаясь изречь одно простенькое, типа лучину засветить!

– Чего ж не пошел?

– Дык я ж гоблин. У нас могучий магический резистенс, что значит: и на нас чужая магия плохо работает, и своя из рук вон получается.

Бинго вернулся на дорогу, придирчиво обнюхивая ладони, – поглядеть на такой цирк немедленно потянулся даже Торгримов завтрак, так что дварф поспешно отворотился.

– Сколько, говоришь, нам до границы трюхать?

– Никоим боком этой темы не касался. – Бинго покосился в очередной раз на седло и решительно сгреб Рансера за узду. – Пройдемся пешочком по теплыни, чего зверюг загонять зря? Может, за поворотом вскачь нестись потребуется. Так вот, с расстояниями, а равно и пересчетом их на время странствий наше племя не в ладах... не так уж сложно догадаться, на меня глядючи. Иной раз только глаза прикроешь, отожравши трофейной чачи, глядь – уже на месте, уже и битву проспал, и дракон за чужими коровками порхает. А потом случится неприятное, дракон упорхнет, враги нагрянут отбивать покоренное, обратно приходится тащиться унизительным пешкодрапом... Нет, сейчас не унизительный, а спортивный, бодрый и радостный, поскольку есть выбор... да еще не по такой чудесной дороге, а через буреломы, овраги, кряжи, пни и колоды – порой не одна неделя тратится. Так что нет, мы считать не заморачиваемся. Главное – чтоб направление было верное, а уж когда придешь – тогда и портянки сменишь.

– Ты гляди, – подивился дварф, подстраиваясь частыми короткими шажками под размашистый, но неторопливый гоблинский ход. – Вроде и дурной народ, а какая сентенция!

– Чё-чё?

– К пути, говорю, отношение философское. Как к жизни! Иди, мол, куда идется, а когда дойдешь – не загадывай.

– Ого ж! – Бинго озадаченно покосился в небо. – Правда, что ли? Это мы сами так придумали? Э нет, не путай меня! При чем тут жизнь? Жизненная концепция у меня лично совершенно иная – иди, покуда не упрешься, а как уперся – разворачивайся в ту сторону, откуда пахнет лучше.

– И что, никто из ваших не посвящает свою жизнь единообразной прогрессии на выбранной стезе?

– Всяко бывает. Знаешь, как на тренировках по голове молотют? Вижу, знаешь, вона тебя как уплющили. С сего перепугу такими путями порой отправляются – с факелом не осветишь. Но в целом, конечно, большинство метливое. И кастерлевел оттого низкий, и аттак бонус кривой, зато сника почти у каждого.

– Не упонял!

– Семейный жаргон, золотое детство. Значит в приличном обществе: спиной не поворачивайся... а в лоб мы и сами не ходим. Которые ходили – тех еще в запрошлых веках повыбили.

Бинго оставил поводья, снова свернул на пошедшую лесом обочину, нырнул под дерево и вернулся обратно на дорогу, лучась победительством. В руке принес кривоногий, но развесистый гриб-подосиновик, который и предъявил товарищу с такой гордостью, словно сам его породил и вырастил.

– К ужину готовишься? – деликатно полюбопытствовал Торгрим, могучей своей волей усмиряя ёкнувшее при виде маневра сердце и давя желание посоветовать гоблину поместить добычу в такое место, где губительное солнце ее не достанет.

– «Не проходите мимо» – важный тезис, лежащий в основе всей нашей культуры... или бескультурия, это с какой стороны смотреть. – Бинго любовно подышал на красную шляпку и обтер ее о сравнительно чистую холку Рансера.

– А у нас заместо этого «не влезай – убьет».

– Кто убьет?

– Не влезай.

– Как же не влезать, когда проходить мимо мне заказано?

Дварф стоически запечатал варежку, подспудно ощущая, что хоть правота его и необорима, но против гоблина почему-то не работает. В конце концов, дварфийское племя никогда не ущемляло иные народы в праве на собственные жизненные установки. Возможно, именно не желая влезать из опасения, что убьют. Ну в самом деле, не зря же все сотворены разными, даром что одно пиво глушат и один воздух портят. Правда, и мелькнувшая поначалу там, в каталажке, авантюрная идея выстругать к концу квеста из Бингхама образцового дварфа, какого сэру Малкольму и ко двору нестыдно было бы представить, уже перестала сиять яркой вывеской и потихоньку свивала себе петельку где-то на задворках Торгримова разума. Самому бы с ним не огоблиниться.

– Подержи! – потребовал Бинго, перекинул Торгриму гриб и опрометью пустился опять в подлесок. Чутье на грибы у него с малых лет было экстраординарное, Мастер Зазеркалья даже как-то на полном серьезе расспрашивал его бабушку, не случалось ли ей согрешить с каким фунгусом [5], тем более что и рассудком паренек наводил на подобные подозрения. Бабушка, впрочем, сей факт наотрез (скорее наотмах – резать поленом оказалось не с руки) отвергла, и впредь племенной мудрец был в подозрениях осмотрителен, а в словах шепеляв, на радость Бингхаму.

Вот и в этот раз талант не подвел, и гоблин вернулся в строй с целым пучком опят. Рансер заинтересованно сунулся было носом в сторону хозяйского приобретения, но за своих Бинго стоял стеной и бесцеремонно подправил плечом завистливую конскую морду.

– Если так и дальше пойдет, то можно недурной отдых замостить в этих диких краях, – размечтался гоблин, пересыпаючи добычу с ладони на ладонь. – У нас-то вокруг кланового замка все повыгрызено за века, уже даже грибы поняли: чтоб не сожрали сразу, расти надо где подальше! А тут они непуганые, пейзане, видать, в эту сторону не гуляют – спорим, что к вечеру наберу полную... полное... полный шлем!

И ссыпал опята в свой топфхелм, до поры безмятежно приспособленный куполом вниз у седла. Потом отобрал у Торгрима первый гриб и бросил следом. Рансер обидчиво фыркнул, сердобольный гоблин недолго думая выломал у ближайшей осинки ветку с листьями и сунул коню под нос. Жеребец фыркнул и теперь еще и презрительно отвернул морду.

– Ну и мне больше достанется, – жизнерадостно ответил ему на это Бинго и впрямь зажевал с ветки несколько свежих листочков. – Чё таращишься, борода? Эдак лупетки повыскочут! Тоже хочешь? А самому сорвать слабо?

– А не потравишься?

– Все, что с дерева висит, можно кушать, – заверил Бинго авторитетно. – Проверено лично. Кроме... э-э-э... нет, даже это можно, но чёта какта таво, этаво... я еще не проголодался опосля сытного завтрака.

И показал веткой на то, что счел неаппетитным. Оказался прав – Торгрим тоже нахмурился и на всякий случай переместился поближе к своему седлу, на котором была пристроена любимая секира.

С раскидистого ясеня свисал в петле оборванный человек. Лицо его почернело и распухло, вываленный язык торчал неаппетитной полусгнившей колбасой, а босые ноги были снизу заметно погрызены каким-то небрезгливым лесным обитателем. Из приметного имущества в глаза бросалась только деревянная табличка, прицепленная за ворот дырявой холщовой рубахи.

– Буквицы, – констатировал Бингхам уныло. – Небось сингопальские.

– Зачем же? – Дварф прищурился на табличку, всячески стараясь не цепляться взглядом за искаженное лицо. – Вполне тутошние.

– А ты различаешь?

– На Всеобщем читаю свободно, небось не варвар. Написано там... – Торгрим сощурился еще пуще, – «галадранетс».

– Галадриэль, может? – Бинго критически оглядел тело. – Нет, не она. Не те… гм… глаза и прочие формы. Чё за слово такое?

– Голодранец, говорят тебе! Значит, всякого имущества лишенный, через прорехи в одеянии оскорбляющий окружающих непрошеной демонстрацией различных органов.

– С кем не случается. – Гоблин нервно поежился. – Что ж, за это сразу в петлю? Он, может, не со зла и без умысла! Да ты глянь, какая на нем рванина, – как не сверкнуть через такое?