Здравствуй, я твой ангел (СИ)

Я счастливо улыбнулась:

– Обязательно! Я ее столько не видела!

Скомкано попрощавшись, эльф с оборотнем торопливо удалились. Алекс все так же не отрываясь смотрел на меня.

– Что? – смущаясь, спросила я.

– Ничего, – тепло улыбнулся вампир, вставая. – Мне нужно кое–что уладить, а потом я снова вернусь, хорошо?

Дождавшись неуверенного кивка с моей стороны, он, нежно поцеловав меня, вышел.

* * * 

Александрий. 

Выйдя из магпункта, я тяжело привалился спиной к стене. Боги, кто бы знал, каких усилий мне стоило спокойно вести себя рядом с Диали! И даже улыбаться, когда хочется выть от отчаяния…

Но я уже пообещал моей малышке, что найду способ спасти ее, и значит, я это сделаю! Перерою всю библиотеку, найму лучших целителей, добуду любой артефакт… что угодно, только бы моя девочка жила. А иначе как я буду без моей маленькой вселенной… Тем более, когда наконец–то нашел в ее глазах то, чего уже и не чаял увидеть.

* * * 

Адиалия. 

То, что со мной случилось у Кэссандра, и что стало причиной моего освобождения, я поведала только Иле, когда через полчаса она прилетела в магпункт. То есть Дан с Роном сначала хотели ее принести, но она гордо отказалась, заявив, что не калека, а ее должность фамилиара не подразумевает, что она разучилась летать. И вот теперь, когда стихли первые восторги от нашей встречи, птичка сидела рядом со мной на кровати и внимательно слушала.

– И везет же тебе на мерзавцев, – грустно вздохнула Иля после моего рассказа, перепрыгивая мне на живот, а затем на грудь.

– Они не мерзавцы, – мотнула головой я. – Они на самом деле хорошие, правда.

– Что?! Это Кэссандр – хороший?!! – икнув, взвилась ворона.

Я неуверенно посмотрела на нее.

– Да. Просто, понимаешь, я многое поняла… в заключении. И многие взгляды пересмотрела.

– Но нельзя же ТАК их изменить! Что он с тобой сделал, признавайся! – требовательно заявила Иля. – Гипноз? Приворот? Булыжником по голове?

– Нет, нет! – замахала я на ворону руками, пока она не дошла в своих предположениях до Хаос знает чего. – Просто… я поняла, что сама бы так поступила на его месте.

– Нет, – Иля ласково погладила крылом мою щеку. – Ты слишком добрая для этого. Слишком много в тебе всепрощения.

Я слабо ей улыбнулась.

– Ты слишком идеализируешь меня. Но не в этом дело. Просто, понимаешь, вся моя ненависть в результате оказалась несправедливой. Тогда, в прошлой жизни, я увидела только лицевую сторону поступка Кэсса, и приняла ее как единственную верную, забыв, что она часто бывает лживой. Все это время я считала, что ненавижу Кэссандра за ненависть. Око за око, и все такое. Отчасти так и было. Но оказалось, что, в конечном счете, ненавидела я его за любовь. И пусть он уже давно не испытывает тех чувств, но то, что Кэсс совершил со мной тогда, находит свое оправдание в преданной, как ему казалось, любви. Быть может, он и не любил меня никогда по–настоящему, но сама его уверенность тогда в этом не дает мне его ненавидеть. Да и разве справедливо такое чувство по отношению к нему? Ведь, когда твою любовь предают, ты начинаешь ненавидеть, но ненависть эта все равно остается преданной любовью. Меняются лишь названия. И разве могу я винить Кэссандра за то, что он хотел отплатить мне болью за боль?

– Не понимаю, как ты можешь так говорить, – покачала головкой ворона. – Но переубеждать не буду – и так вижу, что бесполезно. Ты мне вот что скажи. Ладно, надвиг. Его ты смогла оправдать. А как же вампир? Ему ты сможешь найти оправдание? Ведь не за просто так его ненавидят и боятся до дрожи в коленях. Он убийца, и это ничего не изменит.

– Алекс… он не зол, он равнодушен. И, убивая, ничего не испытывает. Ни отвращения, ни удовольствия. Поэтому ни злом, ни добром его назвать нельзя.

– Добром уж точно, – тихо фыркнула фамилиар.

Я, не обратив на это внимания, продолжила:

– А в равнодушии своем он не виноват. Его не учили доброте, сочувствию, милосердию, не объясняли, что есть хорошо, а что плохо, а теперь сами же его обвиняют в жестокости и злобе. Да одно то, что, с детства окруженный страхом и ненавистью, он не дал появиться в душе червоточинке – подлости, уже заслуживает уважения! Алекс не стал трусом, не стал предателем. Он никогда не убивал детей, не ударял в спину. Пусть Алекс жесток, но зато жестокость эту он не скрывает под ложной добродетелью и если убивает, то только путем честного поединка. Другое дело, что из этого поединка мало кто может выйти живым… Но важно не это, а то, что я ему верю.

Ворона укоризненно посмотрела на меня:

– Ох, ни к чему хорошему эта твоя вера в него не приведет. Погубит он тебя. Как есть погубит.

– Да я и без его помощи скоро… – грустно улыбнулась я.

Иля, сообразив, что выдала, тут же засуетилась:

– Ой, я не хотела! Ты уж прости меня, дуреху!

– Ничего, – тихо произнесла я, глядя в сторону. – Я уже почти смирилась.

Головка вороны грустно поникла.

– Да как же это так? Почему ты? – с отчаяньем посмотрела она на меня.

Я не ответила.

Не скажу, что совсем не боялась смерти, это было бы ложью. Как всякое нормальное существо, меня пугала неизвестность. И все же страшило больше то, что после меня останется. 

* * *  

На следующий день мое состояние стало ухудшаться: появилась слабость, а голова кружилась всякий раз, когда я делала резкие движения. На вторые сутки пропал аппетит, так что Алексу пришлось силком заставлять меня есть. Я ясно видела в глазах друзей и Или нарастающую панику. Лишь мой вампир сохранял присутствие духа – улыбался мне, обещал, что все будет хорошо. И во взгляде его сквозило такое непоколебимое спокойствие, такая уверенность в своих словах, что я начинала ему верить.

Он ни о чем меня не спрашивал. Ни разу. Ни о Кэссандре, ни о лабиринте. Впрочем, о втором у меня точно говорить не было никакого желания.

На третий день, уже с трудом встававшая с постели, я не выдержала. И когда мы с Алексом остались одни, я рассказала ему все – и о том, что случилось у Кэссандра, и о том, как я попала в лабиринт. Я ждала укоризны, злости на меня, презрения, в конце концов, за те чувства, которые я все еще испытываю к врагу.

А он… он просто меня обнял, уткнувшись носом мне в шею.

– Почему ты не злишься? – неуверенно обнимая его в ответ, спросила я.

Алекс хрипловато рассмеялся мне куда–то в плечо.

– Глупая… Разве не ты сказала мне, что кроме меня тебе никто не нужен? Или ты забираешь свои слова обратно?

– Нет. Никогда, – положив подбородок на его макушку, слабо улыбнулась я.

– Я знаю, серафимы никогда не бросают таких слов просто так. Это, кажется, входит в ваш кодекс?

– Да… «Чувствами нельзя играть, а ложью обнадеживать». Параграф второй, пункт десятый.

– Ты знаешь его наизусть? – удивленно оторвался от меня вампир.

– Нет, что ты, – тихо рассмеялась я. – Весь его запомнить невозможно. Просто некоторые его положения в моей семье, – тут я болезненно сморщилась, – прививались с самого детства, как этикет и правильная осанка. Этот пункт был одним из них.

Алекс ласково убрал выпавшую из косы прядку мне за ухо.

– Вот видишь. Значит, я могу быть полностью в тебе уверен, – проворковал он.

– Ты, по–моему, всегда был во мне уверен, – укоризненно покачала головой я.

– Что поделать? В тебе невозможно сомневаться, – уголками губ улыбнулся вампира.

– А вдруг я однажды подведу тебя? – взволнованно прошептала я.

Пришла очередь Алекса качать головой:

– Ты никогда не сделаешь это специально. Нет в тебе для этого подлости. А все остальное ерунда, поверь мне.

Я крепко–крепко обняла моего вампира. Разве может рядом с ним быть плохо?

– Кстати, в твоих поисках мне серьезно помогал глава клана Рахиль. Он сказал, что обязан тебе и так отдает свой долг. Не расскажешь?

– Рахиль… Ах, ну конечно! Постой, ты сказал, глава клана?

– Уже давно. Хотя он и не из самых старых вампиров.