Новейшая история (СИ)

— Не знаю, как ваша уважаемая супруга, а я, пожалуй, не удержусь от соблазна, — летописица одарила его искоса томным взглядом и насмешливо воззрилась на Находку.

Та зарделась, как от пощечины и, закусив губу, растерянно оглядела стол: вилки, ножи, ложки, лопаточки всех размеров усеивали поверхность скатерти, словно ужин должен был продолжаться до утра. Собак, поросенок его за ногу!.. Что выбрать?.. Что взять?.. Чем это чудо непонятное едят?!

И тут новая мысль осенила царицу, и она чуть не рассмеялась от облегчения: как она не подумала раньше! Надо всего лишь посмотреть на летописицу, и взять, то что она возьмет — но только внимательно рассмотрев и не торопясь! И пусть утрется, коза безрогая!

Серые глаза, блестя сталью, встретились с зелеными.

Догадавшись, что ход за ней, Алия вскинула брови, едва заметно повела плечом — и демонстративно медленно взяла самые большие нож и вилку. Находка, торжествующе улыбаясь, сделала то же самое.

— Ваше величество, — задержав приборы над архитектурным сооружением кулинарного искусства, улыбнулась гостья царю. — Должна признаться, что ни при каком дворе — а их я повидала немало — мне не довелось получить от ужина такие неповторимые впечатления. Самые необычные ощущения. Ничего подобного я не встречала нигде. Не знала, что такое чудо вообще на Белом Свете существует. Я обязательно опишу этот вечер в своих трудах — пусть узнают все.

И зеленый взгляд встретился с серым, не оставляя сомнения, о ком всё только что было сказано.

Находка вспыхнула, как гроза майским утром, не замечая, что вилка и нож в руках ее соперницы уступили место ложечке, и обрушилась на поданное Собаком блюдо, как караканский конник — на врага. Под яростным натиском тарелка раскололась, куски фарфора и желе брызнули в стороны, и не успел никто и охнуть, как пара дрожащих лепешек загадочным образом изменила траекторию полета, смачно плюхнулась гостье на грудь и съехала в декольте, оставляя широкую розово-голубую дорожку. Алия взвизгнула, взмахнув руками, Находка торжествующе хмыкнула, Мечеслав подскочил, опрокидывая стул — и с салфеткой в руках и извинениями на губах кинулся устранять ущерб.

К тому времени, как он понял свою ошибку, взгляд царицы стал холоднее Ледяного моря — но и его взор метал громы и молнии.

Яростно сунув салфетку в недопротертое декольте летописицы, царь обернулся на жену и прорычал сквозь сведенные гневом челюсти:

— Это было твоих рук дело! Я знаю! Как ты могла!!!

— Н-ничего… н-ничего страшного, ваше в-величество, — дрожа не хуже любого желе тетушки Журавы, слабо бормотала гостья. — Простите меня… я… может… сама провинилась… в чем-то… перед ее величеством… Только скажите, в чем… и я исправлюсь…

«Вы ни в чем не виноваты!» и «Горбатую могила исправит!» прозвучали одновременно. Предпочтя проигнорировать ничью, Алия прижала дрожащими руками к груди салфетку, выдавила из глаза крупную слезу, всхлипнула и продолжила:

— Ее величество ни при чем… не может быть, чтобы какой-то умысел с ее стороны… Она ведь не такая… Я слышала от Ивана и Серафимы, какая она замечательная, добрая и гостеприимная!..

При этих словах оба хозяина страдальчески покраснели — хотя и по разным причинам.

— …Иногда случаются чудеса и похлеще… особенно с желе… Это произошло нечаянно… я уверена…

«Я не уверен!» — полыхнул возмущением взгляд Мечеслава — а Находка упрямо насупилась и выпятила нижнюю губу:

— Не нужны мне ее оправдания.

Царь с шумом втянул воздух через сжатые зубы и тихо выдохнул:

— Мы после об этом поговорим.

И, обращаясь к измазанной сладостью гостье, произнес с полупоклоном:

— Только скажите, как я могу заставить вас забыть пережитое, и я…

Алия нервно хихикнула, и запах ванили и пачулей, будто скрывавшийся где-то в засаде, накрыл его обволакивающим коконом:

— О, ничего страшного, ваше величество. Бывало и хуже…

Мечеслав содрогнулся.

— …Когда я собирала материал о доме Шарлеманей, меня исклевала жар-птица, отчего я провалялась с жаром в постели чуть не месяц — птичий грипп, говорили знахари, а шрамы так вообще остались до сих пор. Хорошо, что там, где не видно… всем…

Мечеслав заалел.

— …Желе в лицо — право, пустяки по сравнению с этим…

Мечеслава кинуло в жар.

— Но если бы вы согласились сопровождать меня в экскурсии по дворцу, лично всё показывая и рассказывая… ибо кто, как не участник и герой событий может стать наилучшим гидом…

— Да, конечно, конечно! — не раздумывая, воскликнул царь.

— …тогда сбылись бы мои самые смелые мечты, — улыбнулась гостья.

И улыбка ее — в первый раз за весь день — была абсолютно искренней.

* * *

Неспешные шаги гулко отдавались под сводами коридора. Пламя факела в руке Мечеслава бросало оранжевые отблески на стены и потолок, выхватывая из мрака то давно заброшенные подсвечники — изысканное произведение искусства вековой давности, то лепное украшение, то картину в тяжелой раме. Алия, отчаявшись получить от царя хоть какие-то биографические данные о героях портретов и парадных сцен, скользила по лицам поверхностным взглядом, рассматривая лишь обстановку и наряды.

— Весьма, весьма самобытно и своеобразно… — бормотала она, делая на ходу быстрые пометки на бумаге. — Интересно… Практически невероятно… Вытачки и кокетка

здесь?..

Это или дикость глуши, или ее гений… А почему мы свернули к лестнице, ведущей вверх?

Гостья остановилась. Остановился и царь — догорающий факел в одной руке, тяжелый объемистый мешок — в другой

[15]

. Губы летописицы капризно надулись:

— Разве мы не пойдем туда, куда я просила? Пожалуйста? Ваше величество, вчера вы обещали, что подумаете день — и вот день прошел, и даже полтора!

Мечеслав замялся, чувствуя неловкость от предстоящего отказа другу лукоморцев

[16]

— к тому же, ни за что, ни про что жестоко униженному его супругой, но собрался с духом:

— Простите меня великодушно, Алия, но туда…

— Лия, — женщина торопливо тряхнула головой, и волосы рассыпались по ее плечам, обдавая молодого царя ароматом корицы и шафрана. — Я люблю, когда меня называют Лией.

Тяжелый пряный запах закружил голову, на несколько секунд растворяя все мысли

[17]

, как сахар в кипятке. Мечеслав покраснел, нервно дрожащей рукой ослабляя шнуровку рубахи, без того расстегнутой почти до пупка, и медленно кивнул, словно боясь, что его шея переломится:

— Да… Лия… Конечно… Лия… Лия… Я… помню. Да. Кажется… мне нездоровится. Извините. Я что-то хотел сказать?

— Да, — так же медленно кивнула летописица, не сводя глаз с царя. Рука ее вытянула из корсажа красный ребристый пузырек, и пальцы принялись поглаживать пробку, будто машинально. — Вы хотели что-то сказать.

Мечеслав нахмурился. Разметая что-то очень важное, на грани восприятия кружили корично-шафранные ветра.

— Я хотел сказать… сказать…

— Может, что вы очень заняты и должны уйти? — вкрадчиво промурлыкала летописица.

Царь попытался вспомнить, но ощущение было такое, будто плыл по реке патоки против течения:

— Нет… не это… — неуверенно покачал он головой.

— Тогда что я отнимаю ваше драгоценное время? — Алия шагнула к нему, и пряное кольцо ветров сузилось до размеров колодезного сруба, отсекая и то, что было ясно и понятно секундой ранее — и оставляя во всем Белом Свете только их двоих.

Мечеслав сглотнул пересохшим горлом. Взгляд, через силу отведенный от зеленых очей гостьи упал вниз — в ее корсаж — да там и застрял.

— Нет!.. Я… я… хотел сказать… сказать… — он стиснул зубы, усилием воли стряхивая липкий морок соблазна, вспоминая, приводя мысли в порядок — и изо всех сил желая прыгнуть сейчас с моста в речку Постолку — или хотя бы в самый глубокий сугроб царства Костей: — Я хотел… сказать… что прошу… меня простить… но…