Как стать оруженосцем (СИ)

   Гёте, а позднее молодой Эдгар Аллан По, видевшие "шахматиста", утверждали, что внутри автомата скрыт человек. Спор об устройстве "турка" продолжался десятки лет. Лишь в 1821 году, через семнадцать лет после смерти Кемпелена, истина была наконец установлена окончательно.

   "Турок" Кемпелена не был настоящим автоматом. Внутри ящика, скрытый за колесиками и рычагами, сидел человек, который приводил в движение руку "турка", переставлявшую фигуры на шахматной доске. Имена этих шахматистов теперь известны: это Альгейер, Вейле, Вильяме, Льюис, Александр, Муре и Шлумбергер. После смерти Кемпелена "автомат" продолжали эксплуатировать другие владельцы. "Турок" сгорел в 1854 году во время пожара "Китайского музея" в Филадельфии.

   В 1748-1752 годах Лоренц Розенеггер в замке Гейльбрунн возле Зальцбурга построил целый театр автоматов. Для тех времен это был неслыханный труд: из двухсот пятидесяти шести фигур не менее ста тринадцати двигались самым естественным образом. Это было похоже на сказку и вызывало восторженное преклонение перед мастерством искусного механика-изобретателя".

   ...Но сэр Ланселот был настроен как-то уж слишком романтически.

   - Что ж тут удивительного? - заявил он. - Подумаешь, нанести некоторый ущерб замку по причине любви. Я вот слышал, в давние времена из-за любви войны случались, только не знаю, правда ли это.

   - Истинная правда, - согласился Рамус. - Это у греков такая забава была. У них там два царства было: одно проповедовало культуру ума, другое - культуру тела. Оттого постоянно и воевали, чтобы поставить в этом вопросе точку. А иногда по другой причине, чтоб хоть как-то разнообразить жизнь. Ну, там, на самом деле их много было, царств этих. И все воевали. Эти замирятся, - те подерутся. Те замирятся, - эти по новой начнут. И пока они так развлекались, у одного царя супругу сперли. Причем, среди бела дня. Хотя вот лично я - сильно удивляюсь. Там ведь города постоянно пустовали, по причине того, что мужчины в отлучке находились, воевали. Приходи, кто хочешь, и бери, чего приглянулось. Так принц какой-то сарацинский, вместо того, чтоб по хозяйству чего прихватить, как раз эту самую супругу и свистнул. Может, конечно, там уже просто ничего не оставалось по причине упадка и разграбления, но с этой своей добычей он явно промахнулся. Потому как обиженные греки навалились на него всем скопом, временно заключив промеж себя перемирие, и в конце концов одолели. Десять лет одолевали, и все никак не могли, а потом за один день - раз, и одолели. С помощью коня.

   - Это как так? - поинтересовался сэр Ланселот.

   - А так. Они десять лет как воевали? Исключительно по-рыцарски. Выстроятся под стенами два войска, выберут, кому сегодня сражаться, и напускают одного на другого. Пока те бьются, один на один, остальные смотрят. Иногда, правда, не совсем один на один, но это исключительно, чтоб силы уравнять, чтоб по-честному. До обеда - сражение, а после обеда - симпозиум. Это у них так рыцарские пиры назывались. В общем, всех такая война устраивала: и вроде не особо хлопотно, и при деле, а потом супруги ихние ворчать начали и хозяйство сильно в упадок пришло...

   Владимир приметил, что сэр Ланселот вдруг перестал слушать и нахмурился, очевидно, пытаясь что-то вспомнить. И пока Рамус излагал свою, несколько вольную, версию Илиады, продолжал хмуриться и жевать губами. Наконец, когда рассказчик дошел до того момента, когда осажденные, будучи сильно навеселе по поводу одержанной победы, разобрали городскую стену, чтобы втащить разваливающегося коня, - они поначалу пытались протащить его через ворота, оказавшиеся вполовину меньше высотой, - а вывалившиеся из него греки им помогали, также будучи сильно навеселе по поводу поражения, рыцарь остановился и так хлопнул себя ладонью по лбу, что с ближнего дерева посыпалась листва.

   - Постой, так ты что, знаком с моим старинным приятелем, сэром Блумером? - воскликнул он.

   Рамус осекся на полуслове.

   - Уверен, что первый раз слышу это имя... - пробормотал он. - А с чего ты взял?

   - Он рассказывал мне почти такую же историю про один свой поход...

   История эта звучала приблизительно так.

   Однажды, в то время когда сэр Блумер был молод и легок на подъем, довелось ему принимать участие в походе то ли на мавров, то ли на сарацинов, - он их и сам все время путал. По какой причине состоялся поход - он тоже не помнил. Хотя, в общем, особого повода и не требовалось. Достаточно было собраться двумя рыцарям, и одному из них невзначай бросить: "а что, не сходить ли нам походом на сарацинов?", как второй тут же соглашался. К ним по дороге примыкали все желающие, путем демократических поединков избирался предводитель, и - трепещи, враг. Возможно, так случилось и в тот раз, причем сэр Блумер оказался как раз среди примкнувших по дороге.

   Сколько уж они там добирались, - неизвестно, да и не важно. Где по звездам, где спрашивая, а где чисто на интуиции, а добрался, наконец, этот самый поход всеми правдами и неправдами до неприятеля. Причем неприятеля они отыскали самого приспособленного. Кругом пустыня, то есть кроме песка и ядовитых тварей - ни души, а эта самая крепость, которую рыцари осадили, была построена вокруг большого оазиса. То есть, если внутри крепостных стен осажденные обладали всем необходимым для безбедного существования на неопределенный промежуток времени, снаружи это самое необходимое отсутствовало напрочь. И если бы не рыцарское слово - вернуться обратно с победою, - большая часть наверняка покинула бы негостеприимные пески на следующий после прибытия день.

   Поскольку поход собирался второпях, припасами как-то никто не озаботился. Поначалу их покупали у осажденных, потом, когда средства поистощились, выменивали, но вскоре не осталось почти ничего, за исключением оружия и жажды славы. Какое-то время они промышляли грабежом караванов и бедуинов-кочевников, но прокормить такую ораву рыцарей результатами грабежей было, естественно, невозможно.

   Наконец, кому-то в голову пришла счастливая мысль устроить подкоп, каковая была с радостью подхвачена всеми. Но она имела под собой то неудобство, что копать приходилось в песке, каковой необходимо было чем-то укреплять. В дело пошло все дерево, найденное в радиусе пятидесяти миль, проход получался крайне ненадежным, зато в его конце ожидала богатая добыча, а потому с трудностями приходилось мириться во имя великой цели. Спустя какое-то время, строители уткнулись в огромный камень, окопать который возможности не представлялось, к тому же, на поверхности не должно было проявляться никаких признаков ведущегося подкопа. Свернули в сторону, и через какое-то время уткнулись во второй камень. Снова свернули - уткнулись в третий...

   В конце концов, после многочисленных поворотов, длина веревки, которой мерилась его величина, показала, что подземный (точнее было бы сказать - подпесковый) ход достиг центра осаждаемого города. Ровно в полночь, высланный авангард с шумом и гамом выскочил на поверхность, как оказалось, посреди главных войск самих рыцарей. Но об этом удалось узнать только под утро, когда надававшие и навешавшие друг другу тумаков рыцари спохватились. Откуда ж в темноте сарацинской ночи им было разглядеть, где именно кто оказался? Вылезшие из-под песка полагали, что в их стане завелся предатель, -который выдал их за глоток воды и горсть фиников, - и они нарвались на засаду. Другие же, - что сарацины разгадали их военную хитрость (возможно, и тут дело не обошлось без воды и фиников) и отплатили рыцарям той же монетой.

   Некоторое время побитые приходили в себя, однако ж воинственного духа совсем не утратили. Тогда кто-то и предложил сделать коня по примеру этих самых греков. Прикинули, сколько дерева на это понадобится и какого размера должен быть конь, - благородные рыцари наотрез отказывались забираться внутрь него пешими, - и вышло, что имеющегося явно не хватит. Кроме того, немалая часть по-прежнему считала подкоп за более привычный и действенный метод ведения осады. Вопрос поставили на голосование, и выяснилось, что голоса разделились ровно поровну. Уступать никто не хотел, возникли интриги, подтасовки, подкупы избирателей, карусели, перетягивания на свою сторону обещанием большей доли в добыче, но, поскольку этими приемами обе стороны пользовались в равной мере, подсчет голосов каждый раз не давал предпочтения ни одной из них.