Флаг вам в руки!

разрушенная печь картины не портила: летом растопки не требовалось.

Сделав из травы веник, прапорщик слегка смел пыль. Убрал с кровати истлевшую перину. Уселся на голые доски. Достал собранные в дорогу ведьмой харчи. Перекусил.

— По-моему, неплохое местечко, — удовлетворенно сказал Палваныч, откидываясь на кровать.

Оживившийся рогатый осмелился подать голос:

— Более чем, товарищ прапорщик, более чем! Местечко замечательное, вы не могли выбрать лучше! Прекрасное, прекрасное…

— Молчать! — вяло рявкнул прапорщик, укладываясь на жесткое ложе. — Почему не сказал «разрешите обратиться»?! Ладно, все. Отбой.

Черт, попеняв себе за ошибку, клубком свернулся у порога и через минуту-другую мерно засопел.

А прапорщик Дубовых засыпал беспокойно, то проваливаясь в небытие, то выныривая, и все глядел в бревенчатый потолок. Потом все же погрузился в долгий тягучий сон, в котором он был великим королем, отцом единственной дочери. Когда девочка родилась, он собрал всех на огромную пьянку — «на обмыв ножек», — но не позвал какую-то там дальнюю родственницу по линии жены. Родственница оказалась колдуньей и сволочью, приперлась без приглашения. Много пила, вела себя развратно, рассказывала матерные анекдоты и плясала на столе. Под занавес вечеринки впала в истерику, обвиняла короля-прапорщика во всех тяжких: от скупости до сексуальных домогательств. Его величество Палваныч с супругой (ею почему-то оказалась кинозвезда Шарон Стоун) весь вечер терпели выходки незваной гостьи, но когда та стала орать: «Ну че, совратитель, как сына назовем?», король был вынужден попросить стражу «проводить госпожу с лестницы посредством пенделя».

Колдунья резко оборвала истерику. «Слушай сюда, монарх недорезанный, — молвила она нечеловеческим голосом. — Дочка твоя в семнадцать лет уколется канцелярской кнопкой, и все королевство погрузится в длинный кошмарный сон, в котором ты увидишь себя прапорщиком вооруженных сил геройской, но не очень толковой страны…» Много чего наговорила пьяная женщина, пока ее не спустили с парадной лестницы.

Потом сон Палваныча перескочил на семнадцать лет вперед. Дочка, как две капли воды похожая на Наташу Королеву, ныла, что хочет работать хотя бы в офисе, а он строго воспрещал. Они рассорились, и Дубовых запер капризную принцессу в тронном зале: «Посиди, подумай!»

Тут и случилось напророченное.

Придворный шут (вылитый Евгений Петросян) подложил кнопку на королевский трон, желая подшутить над нервничавшим из-за одного только упоминания о канцтоварах монархом. Вот запертая принцесса и села вместо отца…

В тот же миг веки короля Палваныча стали смыкаться, и проснулся он уже прапорщиком. Пробуждение было столь же тягостным, сколь и засыпание.

Будь Дубовых чуть умнее, он стал бы мучаться философским вопросом: прапорщик ли он, которому снился странный сон о короле, или король, которому пригрезилось, что он прапорщик.

К счастью, Палваныч больше волновался супружеством с Шарон Стоун. Такое не каждому выпадает.

Но через мгновение