И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 - Правда? — Пашка почувствовал, что щеки его заливает багровый румянец.

 - Да шутю я, шутю, — усмехнулся дед. — Но от наших ворот часовые прибегали — это правда.

 - Что, кричал громко? — едва слышно пробормотал охотник.

 - Нет, справиться о самочувствии, — успокоил его быстро, хоть и не совсем правдиво, старый знахарь. — Ну, мы им сказали, что самочувствие пока прощупывается, они велели тебе долго не хворать, и на посты разошлись. Так что, наказ надо выполнять. Кончай бредить и докладай, чего видал, чего слыхал. Ведь не просто так же ты…

 Перед мысленным взором стрелка снова вспыхнула ночная картина, увиденная им в шатре, и его стошнило.

 Как ни странно, после этого Пашке полегчало, словно дурные чары вывернуло из него, и он, отхлебнув водички из кувшина, откашлялся и тихим, но твердым голосом сказал:

 - Я готов.

 - А вот и мы!..

 Дверь распахнулась, и в лазарет вошли двое незнакомцев.

 - А ты, стало быть, и есть тот знаменитый стрелок Павел Дно, которого все костеевцы боятся? — сурово сдвинув брови, полюбопытствовал тот, что постарше, вместо приветствия.

 - Так уж и боятся… — польщенно–смущенно ухмыльнулся Пашка.

 - А то как же, — выразительно пожал тощими плечами незнакомец. — Конечно, боятся. Они, наверное, каждую ночь, как кого в караул провожают, или на задание, вместо «Ни пуха, ни пера» говорят «Ни Дна тебе, ни Покрышкиной».

 И он подмигнул заалевшей в тон Пашкиному румянцу тетке Марфе.

 Охотник заулыбался, и с сердца отвалился еще один кусочек льда.

 - А я про вас тоже слышал, — лукаво прищурившись, заявил гостям Пашка. — Вы — светлый князь Митрофан Гаврилыч Грановитый, а вы — его заместитель по вопросам волшебства Агафоник Великий.

 - Ишь ты, какой сметливый, — наисерьезнейшим образом восхитился светлый князь. — Ну, как ты узнал — спрашивать не стану, это твой охотничий секрет, наверно?

 - Ага, — солидно кивнул Пашка и еще раз обвел глазами собравшихся вокруг одра болезни. — Можно рассказывать, или его величество еще подойдут?

 - Хотели оне подойти, конечно, — сосредоточено кивнул Митроха, — да только государственные дела отвлекли его маленько. К его агромаднейшему сожалению. Так что, рассказывай нам, а мы уж ему самолично из слова в слово изложим, ни буквы не переврем, будь спокоен.

 - А–а… ну, ладно… — и впрямь успокоился стрелок. — А то я при царе–то батюшке говорить бы и не посмел — сам царь ведь, всё–таки… Смутительно как–то… Не каждый день приходится вот так–то по–простому с царями разговаривать…

 - Ну, вот и славно, — украдкой, прикрыв лицо рукавом, ухмыльнулся Граненыч. — Давай, излагай, орел, где летал, чего видал…

 После рассказа Пашки настала очередь короткой, но обеспокоившей высоких гостей и деда Зимаря истории Марфы.

 - Это у него машина осадная новая, к гадалке не ходи, — нахмурился дед и ударил кулаком об ладонь. — Вот соберет ее, попрет она на стены наши песочные, и пойдут от них клочки по заулочкам, да кусочки по лесочкам… Железная ведь, говоришь, милая? — повернулся он к ведьме.

 Та кивнула.

 - Вот видишь… и не подожжешь ее, и топором не разделаешь…

 Агафон и Митроха удрученно переглянулись.

 Единственное, чего им не хватало в конце третьего дня осады для полного счастья — невидимой громадной железной боевой машины, готовой незаметно подойти и развалить то, что на четырех очень хорошо известных как им, так и Костею участках проходило под издевательским названием «стена».

 Проклятый Букаха…

 Вот и доверяй после этого предателям…

 - Ну, ладно, спасибо вам за ценные сведения, — поднялся с соседнего с Пашкиным лежака Граненыч и поклонился Марфе.

 Стрелку он пожал руку.

 Специалист по волшебным наукам рассеянно проделал то же самое, только наоборот, и они уже собрались уходить, как дед Зимарь снова ударил кулаком в ладошку, крякнул, словно решился на что–то, и преградил им путь.

 - А послушайте–ка вы меня, старика, ребята… Все говорят, что я на этого Костея похож как кот на кошку. Так?

 Агафон нервно покосился на старого друга в новом, безволосом образе, и молча кивнул.

 - Похожи, дедушка, страсть как похожи! — пылко поддержал и деда и мага Пашка. — Я вас как увидел, как очнулся–то, так чуть ума не решился — думал, это он!.. За мной пришел, думал…И глаз у него страшный… и пальцы были в крови… и… и…

 - Не отдадим мы тебя ему, голубь, даже и не надейся, — похлопала его по плечу и приобняла Марфа, и мальчик расслабился.

 - А я и не боюсь ничего, — выпятил нижнюю губу и снисходительно хмыкнул он, но вывернуться из объятий толстушки попытки не сделал.

 - Ну, так вот, — заговорщицки прищурился старик в неярком свете коптилки и обвел умным взглядом командующего обороной Лукоморска и его зама. — Мне тут одна мысль в голову пришла, как свечка вспыхнула, как нам на этом нашем сходстве сыграть, и машине новой до нас добраться не дать.

 - И как?..

 - А вот садитесь–ка рядком, да послушайте ладком…

 - Ну, ладно, — потрепала по вихрам Пашку Марфа и встала. — Вы тут заговоры стройте, да разговоры разговаривайте, а мне работать пора.

 - Вы куда?.. — встрепенулся и подскочил стрелок.

 - На дежурство, конечно, — повела мощным покатым плечом ведьма. — Ночь–то еще не кончилась.

 - И я с вами!.. — его словно пружиной подбросило с лежака. — И я!.. Где мой лук?

 - Тебе нельзя, ты болеешь!.. — протестующее вскинула пухлые ладони Марфа, но такой преградой воинственного вольного стрелка было в лазарете не удержать.

 - Нет! Я уже всё! Я передумал! — протестующее мотнул он головой и перекинул ремень колчана через плечо. — Мне нельзя болеть!

 - Это еще почему? — возмутилась ведьма. — Всем можно, а тебе нельзя?

 - Да, мне — нельзя, — хитро глянул он на слегка опешившую от такого напора тетку Марфу. — Полковник Гвоздев сказал, и ты подтвердила, что сегодня ночью от меня зависит весь город!

 - Ну, а знахарское искусство что по этому поводу скажет? — полностью разоруженная, она призвала на помощь подкрепление в виде деда Зимаря, надеясь, что тот запретит пережившему потрясение маленькому охотнику лететь сегодня с ней.

 Но — клин клином вышибают.

 - Знахарское искусство пожелает не попадать ко мне в руки как можно дольше, — смешливо собрал морщинки в углах глаз дед. — Но если что — помогу, чем могу и не могу.

 - Вот видишь!.. — расплылся в торжествующей улыбке Пашка и решительно зашагал к двери. — Ну, пошли быстрей, тетка Марфа! Ночь–то еще не кончилась!..

 * * *

 Вечером пятого дня, когда по–осеннему рано стемнело, и дорогу среди деревьев было не разглядеть уже на расстоянии вытянутой руки, похитители яйца спешились на окраине леса под высоким холмом, на котором, словно громадное вычурное надгробие всем надеждам [ 203], зловещим черным силуэтом на черном фоне ночного неба, испещренного иголочными уколами звезд, возвышался замок Костея.

 Они взобрались на холм почти ползком по шершавой шуршащей траве и прижались к холодной, словно отполированной черной стене.

 - Находка? — вопросительно прошептала Серафима, оглядываясь по сторонам в поисках октябришны.

 - Д–да… — еле слышным дрожащим шепотом отозвалась та откуда–то слева.

 Было похоже, что, в отличие от царевны, возвращение к замку далось ей не так легко и безболезненно, и если бы не ее клятва защищать свою благодетельницу и не роль, отведенная ей в плане, она бы набралась смелости и попросила подождать на расстоянии.

 Желательно километров в сто.

 - Ну, не дрожи так, Находочка, — Серафима бережно сжала холодную руку октябришны в своей — сухой и горячей. — Всё пройдет хорошо. У меня такое предчувствие, правда. Как ученица убыр, ты веришь в предчувствия?

 - Д–да… Н–нет… Н–не з–знаю…

 - Не веришь — проверишь, — сжала несопротивляющуюся ладонь Серафима. — Вот увидишь — прорвемся. И ты нам поможешь. Получится?